При входе в Третьяковку я знаю, что мне предстоит провести пару часов в медленном переходе из зала в зал вместе с публикой, для которой, за редким исключением, весь этот музей не более, чем экскурсионный продукт, выставленный на продажу в известном списке предложений.
И каждый раз я испытываю, пока еще не начал говорить, неприятно напрягающий момент, происходящий оттого, что каждый раз не знаю и не могу знать, кто эти люди, к которым будет обращено мое слово. А это всё люди, как правило, пребывающие в полном неведении о том, что такое русская живопись.
А вот для меня почти каждое изображение, каждое видение, запечатленное на холстах Третьяковки, все эти застывшие в неподвижности выражения лиц, предметов, состояний природы укладывалось в сознание, в душу постепенно с самого детства, долгие и долгие годы, пока сами не стали неотъемлемой частью моей души.
И как же обо всем этом рассказать, не впадая в наивно-примитивный патриотический пафос, но и не превращая себя в механического гида-информатора, снизив до нуля свое личное отношения ко всем этим холстам.
Я понимаю, что моя задача должна по большому счету сводиться к тому, чтобы во всех этих душах, стоящих передо мной столь разных людей, заложить самый первый слой всего того, что накапливал я сам с тех пор, когда впервые в далеком-предалеком детстве входил в этот дом в Лаврушенском переулке.
По правде сказать, я эту задачу считаю совершенно невыполнимой. Особенно в последнее время я иногда в отчаянии думаю: Ну что им, всем этим по преимуществу пенсионерам, этим заскорузлым провинциалам, бывшим пейзаном-фермерам, владельцам мелких контор и магазинчиков, мелким чиновникам, пришедшим сюда больше в снисходительном любопытстве к русской живописной экзотике, до картин чужой им природы, до смотрящих на них с картин наших пышно-драпированных цариц и грубых мужиков, трогательных, простодушных, жеманных красавиц и пронзающего вашу душу взгляда великого писателя и рафинированного аристократа, которого самого по внешности трудно отличить от русского мужика? Что рассказывать этой публике, которая уже с пятого зала начинает искать место, где бы присесть?
А два последних случая и вовсе меня обескуражили в желании сеять в душах своих клиентов ростки интереса к самым сокровенным сторонам нашей общей национальной души. Вот недавно я пришел в музей с маленькой группой. В ней было всего то пять человек. «Ну, - подумал я еще, - сейчас без всякого напряга в охотку гуляючи пройдемся по залам. И в полном интиме почти семейной атмосферы без всяких таких приготовленных фраз расскажу им первое, что придет в голову в свободной теплой импровизации.
Передо мной стояли две симпатичные шаловливые девочки-близняшки лет десяти с их мамой и молодящаяся поджарая дама лет сорока с сопровождающим ее супругом.
Дама преподавала музыку в школе в каком-то мелком французском городке, названия которого я даже и не знал. По всем ее манерам было видно, что дама внутренне мнила себя во всем своем женском капризе в принадлежности к какой-то изысканной интеллектуальной богеме, очень чувствительной и высокомерной.
Девочки позвали маму в музей, потому что те, кто продавал этот музей, им сказали, что там есть очень много «интересных картинок». А тут уже во втором зале выяснилось, что вся моя малочисленная группа так досадно ошиблась в своих ожиданиях. О чем незамедлительно было заявлено.
Милые юные создания со всею детской непосредственность отправились самостоятельно рассматривать наиболее интересные с их точки зрения «картинки». А дама с не меньшей непосредственностью и богемным апломбом заявила, что ей нет никакого дела до всех моих рассказов о des histoires monarchiques (монархических историй). Она пришла в музей, прежде всего, для того, чтобы faire connaissance avec des courants artistiques de la peinture russe (познакомиться с художественными течениями русской живописи). И чтобы совсем уж добить меня во всем ее разочаровании, она заявила, что очень сожалеет о том, что ей не дали настоящего экскурсовода искусствоведа.
На это я ответил, что экскурсовод – искусствовед – это за отдельную плату и не малую. Причем даже и в этом случае вести перевод пришлось бы опять-таки мне. А язык «искусствоведа» насыщен даже и мне не совсем понятной терминологией, поэтому за адекватный перевод я не могу поручиться.
После такого любезного обмена репликами не получилось не только что дружелюбной семейной атмосферы, но и вовсе всем нам стало непонятно, зачем вообще мы сюда пришли. Но деваться было уже некуда, и мы прошли по всему лабиринту всех залов. А чтобы хоть какое-то подобие экскурсии все-таки состоялось, я каждый раз останавливался посредине зала, решительно вытягивал перед собой руку и, указывая на самые габаритные полотна, с артистическим апломбом называл имена художников и их творения. И все. Далее, как говорится, без комментариев. В результате такого очень оригинального подхода к приобщению дорогих гостей к шедеврам национальной живописи я получил жалобу и требование вернуть деньги за испорченную оплаченную экскурсию.
*****
Другой случай произошел буквально на следующий день с другой группой. На этот раз в ней было более 30 человек. Это была рядовая, проходная группа, о которой я забыл бы в тот же вечер, если бы не один господин в ней с совершенно непримечательным лицом и всею его внешностью.
Два часа спустя, уже после того, как мы вышли из залов древнерусского искусства в фойе с киосками и гардеробом, этот господин подошел ко мне и спросил с укоризной и обидой в голосе, почему же они так и не посетили залы «des peintres ambulants» (художников передвижников).
Факт, что этому, как показалось мне любознательному и образованному господину известны наши художники-передвижники, меня тронул, и я поспешил его успокоить.
- Ну как же так не видели? Представьте себе, что едва ли не треть всех полотен, которые я имел удовольствие вам показать – это как раз и были произведения "des peintres ambulants».
Успокоенный и даже слегка пристыженный господин отошел от меня. «Ну, надо же, как я ошибаюсь иной раз», - подумал я про себя , с оттенком благодарности к такому требовательному желанию иностранца глубже познакомиться со столь дорогими лично мне передвижниками.
А потом, спохватившись, я понял побудительный мотив этого желания и причину укоризны, прозвучавшей в голосе любителя живописи. На круизном корабле, где продавали этот турпродукт, Третьяковскую галерею, чтобы привлечь максимальное число клиентов в рекламных целях им пообещали показать des iconеs russes и еще таких замечательных художников deambulants. Возможно, турист понял так, что эти непонятные peintres ambulants, представляли собой какой-то un phenomene remarquable tres russe (очень русское замечательное явление), стоящий в одном ряду с матрешками и водкой.
Он подумал, что речь шла о каких-то живописцах, которые, как цыгане, разъезжали по городским ярмаркам, выставляя свой живописный товар. И вот этих-то peintres exotiques, обещанных и с такой настойчивостью предлагаемых, ему и не показали. Обманули. Как всегда. Мошенники! Предложили товар, а потом как, водится, недодали, обвесили, обманули. Ну-ка, как тут у них с защитой прав потребителя.
Оба случая заставили меня задуматься о том, как и о чем рассказывать в музее людям, которых я совершенно не знаю. И вообще возможно ли найти такой выверенный и абсолютно надежный выбор сюжетов и, что еще важнее, такой универсальный, волшебный язык, который был бы понят совершенно всеми, кто бы ни стоял бы передо мной, какой бы степени образованности, воспитанности, увлеченности, возраста все эти случайно собранные в одну группу люди не были.
Нет такого языка. А раз так, значит, и нет никакой гарантии от того, что однажды меня не перебьют где-нибудь у «Тройки» Перова простодушным вопросом: «Послушай, как бы найти отсюда выход. Там внизу я видел буфет. Кстати, пиво в нем есть?»
А я то в благородном энтузиазме и со всеми моими познаниями пришел душу свою открыть перед дорогими гостями, представляя родное отечество в лицах, творивших нашу историю, великих выразителей нашего национального духа, чудные виды русской природы. А мне в ответ «где бы здесь пивка попить». И перед кем тут бисер метать и где же здесь благодатная почва для семян разума, добра и вечности?
Да, трудная у меня профессия.