Перед тем как уйти из Управления, Брунетти ещё раз позвонил на номер синьоры Моро, чувствуя себя как назойливый поклонник, который становится ещё более настойчивым перед лицом продолжительного отсутствия женского отклика. Он размышлял, а не недоглядел ли он некоего общего друга, который мог бы замолвить за него словечко, и понял, что возвращается к тактике былых времён, когда его попытки знакомиться с женщинами были воодушевлены абсолютно другими надеждами.
Пока он приближался к подземному переходу, ведущему к Кампо Сан Бартоломео, а мысли его пребывали на этой неспокойной параллели, он отметил впереди внезапную темноту. Он посмотрел вверх, всё ещё не полностью обращая внимание на то, что его окружало, и увидел четырёх кадетов из Академии Сан Мартино, катящихся с соединёнными руками, так же строго насквозь, как на параде, с Поля в узкую улицу. Длинные тёмные плащи их зимней формы раскрутились с обеих боков и эффективно заполнили улочку по всей ширине. Две женщины, одна молодая, другая старая, инстинктивно удержались за зеркальные стёкла окон банка, а пара поглощённых картой туристов сделала то же самое, вцепившись в окна бара на другой стороне. Оставив позади себя четвёрку разгромленных пешеходов, неразбитая волна мальчиков подкатилась к нему.
Брунетти поднял на них глаза - мальчики были не старше его собственного сына - и взгляды, посланные ему в ответ, были так же пусты и безжалостны, как солнце. Его правая стопа на миг, казалось, могла подвести его, но усилием воли он продвинул её вперёд и продолжал идти по направлению к ним, - чёткий шаг, лицо непроницаемо, как если бы на Калле делла Бисса он был один, и целый город принадлежал ему.
Мальчики подошли ближе, и он узнал в кадете слева от центра того, который пытался допрашивать его в школе. Атавистическая жажда более сильного мужчины отстоять своё превосходство повернула направление Брунетти на два деления компаса, пока он направлялся прямиком к мальчику. Он подобрал мышцы живота и напряг локти, готовясь к шоку контакта, но за мгновение перед ударом, мальчик рядом с тем, кого Брунетти избрал мишенью, ослабил хватку и сдвинулся вправо, создав узкий проход, сквозь который Брунетти мог пройти. Когда стопа его вступила туда, краем глаза он увидел, как левая нога мальчика, которого он узнал, слегка сдвинулась в сторону, конечно, согнувшись, потому что споткнулась об его ступню. Осторожно, прорываясь вперёд, со всем своим весом позади него, он нацелился на лодыжку парня, почувствовал удовлетворяющий толчок, когда туфля его, в том месте, где находится большой палец, нашла свою цель, отвернулся и сошёл на тротуар. Не останавливаясь ни на минуту, Брунетти прошёл вперёд, вышел на поле, срезал путь налево и начал двигаться к мосту.
Поскольку Раффи, как и Кьяра, был на обеде, и поскольку он считал неподобающим провозглашать гордость от такого малодушного поведения в их присутствии, Брунетти не сказал ничего о своей встрече с кадетами и удовлетворился едой. Паола принесла домой равиоли (1) с кабачками и приготовила их с листьями шалфея, быстро пожаренными в масляном соусе, а затем протушенными с пармезаном (2). После этого она переключилась на фенхель (3), подав его смешанным с пожаренными на сковороде кусочками телятины, которые провели предыдущую ночь в холодильнике, промариновав их в пасте из розмарина, чеснока, семян фенхеля и молотого бекона.
Пока Брунетти ел, наслаждаясь смешанным вкусом блюд и приятной остротой своего третьего бокала "Санджовезе", он припомнил своё прежнее волнение о безопасности своих детей, и эта мысль заставила его почувствовать себя дураком. Тем не менее, он не мог отпустить её или позволить себе насмехаться над желанием, чтобы ничто никогда не вторглось в их мирную жизнь. Он никогда не знал, была ли его вечная готовность к тому, что всё изменится к худшему, результатом его природного пессимизма, или того опыта, которому открывала его его профессия. В любом случае, его видение счастья всегда должно было пройти через фильтр волнения.
- Почему мы никогда не едим говядину больше? - спросил Раффи.
- Потому что Джанни не может найти фермера, которому он доверяет, - сказала, очищая грушу, Паола.
- Доверяет делать что? - спросила Кьяра, на время перестав жевать виноград.
- Иметь животных, которые, он уверен, здоровы, я полагаю, - ответила Паола.
- Мне всё равно не нравится больше её есть, - сказала Кьяра.
- Почему нет? Потому что из-за неё ты сойдёшь с ума? (4) - спросил её брат, а потом поправил себя: - Станешь ещё безумнее?
- Я думаю, у нас было более чем достаточно шуток по поводу бешеных коров за этим столом, - сказала Паола, у которой, против обыкновения, не хватило терпения.
- Нет, не из-за этого, - сказала Кьяра.
- Тогда почему? - спросил Брунетти.
- О, просто потому что, - уклончиво ответила Кьяра.
- Потому что что? - спросил брат.
- Потому что нам не нужно их есть.
- Это никогда не волновало тебя раньше, - возразил Раффи.
- Я знаю, что это никогда не волновало меня раньше. Меня не волновало многое. Но теперь волнует. - Она повернулась к нему и выдала то, что, она совершенно ясно думала, будет смертельным ударом. - Это называется взросление, - на всякий случай, если ты никогда об этом не слышал.
Раффи хрюкнул, и это привело к тому, что девочка стала защищаться снова.
- Нам не нужно их есть просто из-за того, что мы можем это делать. К тому же, это экологически бесполезно, - настаивала она, как кто-то, повторяющий урок, который, думал Брунетти, был самой бОльшей причиной всего этого.
- А что бы ты ела вместо этого? - спросил Раффи. - Цуккини? (5) - Он повернулся к матери и спросил: - А нам можно шутить по поводу бешеных цуккини?
Паола, демонстрируя олимпийское неуважение к чувствам своих детей, которым так восхищался Брунетти, сказала только:
- Я принимаю это как предложение вымыть посуду, Раффи, не так ли?
Раффи застонал, но протестовать не стал. Брунетти, менее знакомый с хитростями молодёжи, увидел бы это, как знак, что сын его хотел бы принять на себя некоторую ответственность за заботу о доме, возможно, как свидетельство проступающего взросления. Настоящий же Брунетти, тем не менее, человек, очерствевший от десятилетий открытости для скрытности преступников, мог увидеть в этом то, чем это было на самом деле - хладнокровной сделкой, в которой немедленная уступчивость обменивалась на какую-нибудь будущую награду.
Когда Раффи потянулся через стол, чтобы забрать у матери тарелку, Паола доброжелательно улыбнулась ему и, выказывая знакомство со стеснительностью, равное тому, что было у её мужа, поднялась на ноги, говоря:
- Спасибо большое, дорогой, за предложение, и - нет, ты не сможешь брать уроки ныряния с аквалангом.
Брунетти посмотрел, как она выходит из комнаты, а потом повернулся, чтобы посмотреть на лицо сына. Удивление Раффи было очевидным, и, когда он увидел, что отец смотрит на него, он убрал это выражение с лица, но у него хватило сил улыбнуться.
- Как она это делает? - спросил Раффи. - Всё время!
Брунетти хотел уже предложить немного успокоения по поводу того, что читать мысли своих детей - одна из тех вещей, что находятся во власти матерей, когда Кьяра, которая была занята тем, что приканчивала лежащие на блюде фрукты, взглянула на них и сказала:
- Это потому, что она читает Хенри Джеймса. (6)
В кабинете у жены, Брунетти рассказал ей о своём столкновении с кадетами, решив не упоминать тот напор животного триумфа, который он ощутил, когда его стопа встретилась с щиколоткой мальчика.
- Хорошо, что это случилось здесь, - сказала она, когда он закончил, а затем добавила: - в Италии.
- Почему? Что ты имеешь в виду?
- Есть много мест, где за что-нибудь вроде этого тебя могли бы убить.
- Назови два, - сказал он, оскорблённый тем, что она смогла так бесцеремонно отбросить то, что он видел как свидетельство собственной храбрости.
- Сьерра Леоне и Соединённые Штаты - начни с этого, - сказала она. - Но это не значит, что я не рада, что ты это сделал.
Брунетти долго молчал, затем спросил:
- А это показывает, насколько они мне не нравятся?
- Они - кто?
- Такие мальчики - с их богатыми, со связями, семьями и с их ощущением, что они могут приказывать.
- С такими семьями, как моя, ты имеешь в виду? - В начале их совместной жизни, до того, как Брунетти пришёл к пониманию, что шокирующая грубость честности Паолы часто была абсолютно неагрессивной, он был бы изумлён её вопросом. Теперь всё, что он сделал, это ответил:
- Да.
Она сцепила пальцы вместе и опёрлась подбородком о костяшки.
- Я думаю, что только кто-то, кто знает тебя очень хорошо, увидел бы это. Или кто-то, кто очень сильно обращает внимание на то, что ты говоришь.
- Как ты? - спросил он, улыбаясь.
- Да.
- Почему, ты думаешь, им так легко меня достать?
Она задумалась над этим; не то чтобы она не размышляла над этим раньше, но никогда он не задавал этот вопрос так прямо.
- Я думаю, что часть этого - твоё чувство справедливости.
- Не ревность? - спросил он, пытаясь удостовериться, что она хвалит его.
- Нет; по крайней мере, не ревность в любом простом смысле.
Он откинулся назад на диване и сцепил пальцы за головой. Поворочался, ища удобное положение, и, когда Паола увидела, что он его нашёл, продолжала:
- Я думаю, что отчасти это происходит из-за твоего возмущения - не тем, что некоторые люди имеют больше, чем другие, но тем, что они не понимают или не хотят признавать, что их деньги не делают их выше, или не дают им права на всё, что они выбирают сделать. - Когда он не усомнился в этом, она продолжала:
- И потому, что они отказываются обдумать возможность того, что их большая удача - не что-то такое, что они заработали или чем отличились. - Она улыбнулась ему, а потом сказала: - По крайней мере, я думаю, именно поэтому ты их и не любишь до такой степени.
- А ты? - спросил он. - Ты их не любишь?
- Для того, чтобы я себе это позволила - их слишком много в моей семье, - со звенящим смехом сказала она.
Он засмеялся вместе с ней, и она добавила:
- Мне они не нравились, когда я была молодая и более идеалистичная, чем сейчас. Но потом я поняла, что они не собираются меняться, а к тому времени я очень сильно полюбила некоторых из них, и знала, что ничто никогда уже этого не изменит; так что я увидела, что у меня нет выбора, кроме как принять их такими, какие они есть.
- Любовь прежде правды? - спросил он, нацеливаясь на иронию.
- Боюсь, любовь прежде всего, Гвидо... - сказала она абсолютно серьёзно.
Когда он входил в Управление на следующее утро, Брунетти понял, что он недоглядел во всём этом по крайней мере одну аномалию: почему мальчик находился в школе постоянно? Он был настолько поглощён порядком и правилами жизни в Академии, что когда обыскивал комнату Эрнесто, перед ним даже не встал очевидный вопрос: почему при культуре, которая поощряла молодых людей жить дома до свадьбы, этот молодой человек жил вдали от дома, когда оба родителя жили в городе?
В Управлении он почти налетел на синьорину Элеттру, появившуюся из входной двери.
- Вы куда-то идёте? - спросил он.
Она взглянула на часы.
- А Вам что-нибудь нужно, синьор? - спросила она; это был, в принципе, не ответ, хотя он этого и не заметил.
- Да, я хочу, чтобы Вы позвонили для меня.
Она шагнула назад, в дверь, и спросила:
- Кому?
- В Академию Сан-Мартино.
Без попытки замаскировать любопытство в голосе, она спросила:
- И что бы Вы хотели, чтобы я им сказала? - Она направилась назад к лестнице, которая вела в её кабинет.
- Я хочу знать, обязательно ли мальчикам ночевать в общежитии, или им позволено проводить ночь дома, если их родители живут в городе. Я хочу понять, насколько жёсткие здесь правила. Возможно, Вы можете сказать, что Вы родительница, и хотите знать, что-нибудь об Академии. Вы можете сказать, что Ваш сын сейчас заканчивает школу и всегда хотел быть солдатом, и, поскольку Вы венецианка, то хотели бы, чтобы у него была возможность посещать Сан-Мартино - из-за её высокой репутации.
- И - должен ли быть мой голос наполнен гордостью и патриотизмом, когда я буду об этом спрашивать?
- Вы должны буквально задыхаться от них, - сказал он.
Она не могла бы сделать этого лучше. Хотя синьорина Элеттра говорила и на итальянском, - настолько же элегантном и чистом, насколько и любой человек, которого он когда-нибудь слышал, - и на очень старомодном венецианском диалекте, в телефонном разговоре она умудрилась смешать оба, и преуспела в том, чтобы голос её звучал именно так, словно она и была той, кем назвалась - венецианской женой римского банкира, которого только что прислали на север возглавлять венецианский филиал некоего банка, назвать который она беззаботно избегла. После того, как она заставила секретаря Академии ждать, пока она найдёт ручку и карандаш, а потом извинилась за то, что не имеет их рядом с телефоном, как настаивал её муж, синьорина Элеттра задала вопрос о данных даты начала следующего учебного периода, об их политике позднего поступления, и куда посылать рекомендательные письма и академические документы. Когда секретарь заведения предложила представить детали оплаты за школу и цену форменной одежды, жена банкира отбросила самую мысль об этом, настаивая на том, что их бухгалтер имел дело с подобными вещами.
Слушая беседу по громкой связи, Брунетти изумлялся тому, как синьорина Элеттра впорхнула в эту роль, и только и видел, как она возвращается домой в этот вечер после тяжёлого дня, проведённого в магазинах, чтобы проверить, нашёл ли повар настоящий basilico genovese (7) для песто (8). Как только секретарь сказала, что надеется, что юный Филиберто и его родители смогут найти это заведение удовлетворительным, синьорина Элеттра вздохнула:
- Ах, да - один последний вопрос. Будет нормально, если он будет ночевать дома, не правда ли?
- Прошу прощения, синьора (9), - сказала секретарь. - От мальчиков ожидается, что они будут жить здесь, в школе. Это включено в оплату. Где ещё жил бы Ваш сын?
- Здесь, с нами, во Дворце, конечно. Вы не можете ожидать от него, чтобы он жил со всеми этими другими мальчиками, не так ли? Ему всего шестнадцать. - Если бы секретарь попросила её сдать кровь, в голосе жены банкира мог бы звучать не меньший ужас. - Конечно, мы внесём оплату полностью, но даже и думать нельзя, что ребёнка, настолько маленького, должны забрать от матери.
- А! - ответила секретарь, услышав первую часть последнего предложения, сказанного синьориной Элеттрой, и умудрившись не отметить вторую, - в некоторых случаях, с одобрения Команданте, возможно, могут быть сделаны некоторые исключения, хотя мальчики должны быть на первом уроке в восемь.
- Именно поэтому мы всё и запустим, - стало начальным выстрелом синьориты Элеттры в её последнем залпе, который привёл к завершению беседы - с тем, что она обещала отослать подписанные бумаги и необходимый задаток к концу недели, за чем последовало вежливое прощание.
Брунетти обнаружил, что полон нежелаемого для себя сочувствия к зам. начальника Патте - у человека просто не было бы шансов.
- Филиберто?! - спросил он.
- Это был выбор его отца, - ответила синьорина Элеттра.
- А Ваш? Эустасио?
- Нет, - Эрипрандо.
1. Равиоли - блюдо типа пельменей.
2. Пармезан - сорт твёрдого итальянского сыра; в натёртом виде им посыпают пасту.
3. Фенхель обыкновенный, или - в народе - укроп аптечный (Foeniculum vulgare - лат.) - применяется, среди прочих, в таких областях, как кулинария и медицина; в последней, в частности, при неврастении, повышенной возбудимости центральной нервной системы, бессоннице, как противовоспалительное средство и т.д.
4. Намёк на болезнь Кройцфельдта-Якоба (БКЯ), в англоязычном варианте - Creutzfeldt-Jacob Disease (CJD) (Си-Джей-Ди) - дегенеративное неврологическое заболевание головного мозга, неизлечимое и неизбежно приводящее к летальному исходу. Наиболее известный среди типов передающейся губчатой энцефалопатии (также заболевание головного мозга), найденный у человека. (Википедия). В народе известен также под названием "коровье бешенство". Распространился в Европе, а также в некоторых областях Америки и Канады в 1995 году. Заражённую говядину употреблять в пищу категорически запрещается, так как вирус этой болезни часто может распространяться на другие части тела коровы и при любой тепловой обработке не гибнет.
5. Цуккини - сорт кабачка.
6. Хенри (Генри) Джеймс (1843-1916) - американский писатель, теолог и философ. Среди созданных им романов наиболее известны такие, как "Дэйзи Миллер" (1878), "Европейцы", "Женский портрет" (1881), "Урок мастера" и "Ученик".
7. Basilico genovese (ит.) (Оcimum basilicum - лат.) - генуэзский базилик, или "сладкий базилик". Один из наиболее популярных в Италии видов этого растения, используемый в кулинарии, - в частности, для приготовления п е с т о - традиционного генуэзского соуса.
8. Песто - см. сноску № 7.
9. Синьорина, синьора - традиционное обращение к женщинам в Италии; синьорина - молодая незамужняя девушка/незамужняя женщина, синьора - замужняя женщина.