17.12.2010
иногда она будила меня посреди ночи, чтоб вытащить на крыльцо, сказать: `я договорилась со снегом, он побудет тут для тебя`, чмокнуть в щеку и убежать домой. тогда я оставался наедине с этим снегом, сонный, мы оба молчали, и ждали её. я курил. снег учтиво улыбался и засыпал, а я отправлялся наверх. она уже спала и сопела под моим одеялом, а на столе стояла кружка чая с подписью `с чаем я тоже договорилась - сегодня он твой`. мысль о том, какая она дипломатка никогда не покидала меня.
однажды из дома я вынес её на руках, с завязанными глазами, она громко кричала и целовала меня в лоб. я поставил её на гараж, тот, что прямо напротив нашего окна, открыл бутылку её любимого, невозможного для меня, шампанского. шёл тот же самый снег (теперь я с ним договорился). я подождал чуть-чуть, чтобы выдержать интригу, и дать снегу осыпать её волосы. развязал глаза - она, как ни в чем не бывало, села на край гаража в снег, схватила шампанское, и отправила мне воздушный поцелуй. тогда мы целовались и продрогли до ниточки, а она всё время говорила что-то о том, что окно, должно быть, очень нами гордиться, что мы уже больше часа за ним снаружи наблюдаем.
мы жили в маленькой квартирке на четвертом этаже, в которой всегда(не только в новый год)пахло мандаринами, играл джаз или её странный рок, было тепло и никогда толком не было еды. ну, разве что мандарины. ёлку она украсила своими бусами, а мои галстуки использовала как декорации к книжной полке. у нас был общий отдел в шифанере - рубашечный. я, действительно, не помнил уже, какие из них изначально кому принадлежали, потому что носили мы их одинаково часто. они были общими. обои были, кстати, тоже странные - она зачем-то заказала фото обои из моих фотографий, которые, как она говорила, `мы должны видеть всегда`. к слову, она отправляла тайком от меня мои снимки на конкурсы фотографов, и однажды я победил. а точнее победила она. и, как следствие, я стал отправлять снимки в журнал о россии, который выходит почему-то заграницей. было не важно, почему его печатают именно там, потому что гонорара нам хватало, его было ровно столько, сколько мы могли и хотели себе позволить - а это не так уж и много. в ответ, я собрал со всех её записочек и блокнотов, со всех электронных источников почти все её бесконечные заметки и записи, и, опять же, тайком от неё (благо были у меня друзья, живущие на грани закона), издал первую её книгу. она называлась "волшебная полка", и состояла из детских, или юношеских её, романтических заметок, которые так любил я. тираж расходился медленно, но верно. она всё ругала меня за название и неосторожность, говорила, что теперь все узнают что она бесталантна и нелепа. о том, что она нелепа все итак давно знали, а в её таланте лично я никогда не сомневался. когда я принес ей первый экземпляр книги, она, от счастья и ненависти, разорвала её на странички, и развешала на иголочки по стенам. я смеялся, когда заставал её за прочтением собственных записей с видом первооткрывателя. мы просыпались вечером, а засыпали ближе к полудню, рассматривали прохожих в окно, неделями теряли друг друга в книгах, и собирались ехать в париж, а, по возвращению, выпустить её новую книгу с моими фотографиями. книгу, которую она всё собиралась начать писать.
мне нравилась наша жизнь. и она мне нравилась. и, даже, больше того, я сам себе нравился, вопреки всем детским комплексам. с самого начала мы полюбили друг друга. а потом только познакомились в автобусе, катались в нем кругами весь день. а потом, весь сентябрь, ходили по пятам друг за другом, прикидываясь друзьями. а потом, сами для себя неожиданно, поженились, и стали жить вот той жизнью, которую я любил. а потом я умер.
да-да, меня сбила машина, прямо возле нашего дома. окно видело всё, а снег уныло поглядывал на меня, мёртвого, и понимал, что больше никогда я не спущусь к нему посреди ночи, чтобы вместе покурить. снег грустил. она увидела меня издалека, бросила сумку, подбежала и легла рядом. в тот вечер асфальт видел море из её слёз.
дома, ровно месяц, одна, она писала свою книгу. совсем не такую, какой была первая. я наблюдал за ней, видел, как она - грязная и опухшая от бесконечных слёз, с синяками до губ, и вечной, казалось бы, сигаретой в губах, била пальцами по клавиатуре. она вообще, практически, не спала, а если и удавалось закрыть глаза и утонуть, то тут же вскрикивала - я знал, что её с детства мучили кошмары. но таких криков мне слышать не доводилось. в доме больше не пахло мандаринами. пахло её сигаретами и моей кровью. она часто вставала у окна и громко звала меня по имени, всё надеясь, что я появлюсь, там, на том самом гараже, с которого мы заглядывали в наше окно. окно теперь было не нашим, но и не чьим. она почти перестала есть, и, сбылась наконец её мечта - стала анарексичкой. она разбила телефон об стену, ту самую, с которой с криком содрала мои фотографии и свои заметки. она впала в состояние диагностированной депрессии. я, как-никак оканчивал мед колледж, и понимал, что она уже больна. она стала кричать на улице, заглядывая в наши с ней местечки, а однажды даже, каталась на том нашем автобусе, всё спрашивая водителя, где же я, и почему до сих пор не пришел покататься с ней. по её внешнему виду водитель понял, что дело плохо, и отвез её прямиком в сумасшедший дом. она всегда мечтала там оказаться, но в этот раз, когда возможность была совсем рядом, вела себя непривычно адекватно, и ей выписали антидепрессанты и отправили домой. домой она не шла - бежала!
забежала, и, не снимая пальто, не закрыв даже дверь, она села за стол и жадно начала вбивать кнопки в клавиатуру. дописав главу, она схватила сигарету и медленно выкурила её. написала что-то карандашом на листке, оторванном от фото обоев, резко и смело подскочила к окну, открыла его, и, как пловец, только прямо в пальто, нырнула.
её вторая, и последняя, книга стала знаменитой.
вы читали уже историю о нас.
ну, как вам мои фотографии?