Одна из самых важных и интересных, на взгляд автора, глав в этом романе. По накалу страстей, по динамике. Любима ещё и за то, что де Немюр не согласился быть здесь бессловесной жертвой низкой страсти своей кузины, и дал ей вполне достойный отпор, - сам. Автору же осталось лишь изумлённо записывать то, что происходило в Шиноне на его глазах...
12. Воспоминания. Шинон.
… Замок Шинон был подарен Людовиком, сыном Филиппа-Августа, своей жене Бланш де Кастиль, после рождения их первенца, принца Филиппа. Это был один из стариннейших замков на притоке Луары реке Вьенне, много раз перестраивавшийся и долгое время принадлежавший англичанам.
С тех пор, как Людовик подарил супруге этот замок, она бывала в нем не часто; однако, в замке жила многочисленная прислуга, и содержался он в образцовом порядке — от верхних этажей, башен и донжонов, до подвалов и подземелий. Последние могли служить прекрасной тюрьмой , – но королева как-то всегда забывала об этом, хотя в штате прислуги числилось двое заплечных дел мастеров, глухонемых гигантов, исправно работавших еще при Филиппе-Августе.
Сейчас Бланка вспомнила о Шиноне потому, что он был не слишком далеко от замка Немюр-сюр-Сен; и потому, что она решила заставить своего несговорчивого кузена любыми способами подчиниться ее прихоти.
Бланка вовсе не собиралась ничего писать своему супругу о происшедшем в замке де Немюра; она надеялась, что несколько дней, проведенных в темнице, сломят упрямство и гордость Робера, и он упадет к ее ногам, как спелое яблоко.
В письме к коменданту Шинона она приказывала заковать пленника в подземелье в цепи и не давать ему пищи, только воду. Голод, сырость и оковы были, по мнению королевы, лучшими аргументами в пользу сдачи крепости по имени де Немюр.
Однако, она плохо знала Робера. Четыре дня, проведенные в таких унизительных условиях, почти не подточив телесные силы герцога, лишь укрепили его боевой дух. Голодать ему приходилось, и не раз, в долгих изнурительных походах, и Робер не слишком исстрадался. Зато с каждым часом, с каждым днем он все больше наполнялся злостью и ненавистью к тем, кто так низко и подло поступил с ним. И, когда, наконец, на пятый день Бланка явилась в Шинон, уверенная в близкой победе, де Немюр уже настолько рассвирепел, что лишь инстинкт самосохранения да крепкие цепи отделяли его от бешеного стремления разрушить все вокруг себя, даже ценой собственной жизни.
Именно этот инстинкт остановил его, когда двое огромных атлетически сложенных слуг пришли в подземелье и сняли с него цепи, оставив на его шее лишь кожаный ошейник на длинной цепочке, типа собачьего поводка, утыканный изнутри острыми шипами, — прекрасное испытанное средство, в случае если заключенный вздумал бы попытаться броситься на кого-нибудь или совершить побег, моментально укротить узника, дернув за цепочку. Шипы при этом очень больно впивались в шею, а, если цепочку дергали сильно, — ранили до крови.
Де Немюр был как пес на привязи. Но руки и ноги его были свободны, и он бы сразу же начал действовать, но мысль, что, возможно, приехал, каким-то чудом, король, и его ведут к нему, слегка отрезвила его затуманенную бешенством и злобой голову.
Герцога отвели в верхнее помещение, дали ему принять ванну — Боже, какое это было блаженство! — побрили и принесли ему чистую одежду — белоснежную камизу и черные шоссы.
Робер почувствовал себя заново рожденным. Несмотря на почти пятидневную голодовку, он был в прекрасной физической форме, — за время пребывания в Париже он немного располнел от безделья, недостатка движения и обильной пищи, теперь же живот его был втянут, каждый мускул рельефно выделялся на поджаром теле, как у голодного хищника. И таким же голодным неистовым блеском светились его серые глаза.
Наконец, после того, как герцог оделся — в, хотя и чистое, но чужое платье, что опять вызвало у него прилив темной, но еще контролируемой ярости, - его повели, дергая цепочку, опять наверх, на второй этаж, и он и его сопровождающие оказались в светлой и богато убранной комнате с роскошной кроватью в алькове в углу.
А посреди комнаты стоял квадратный большой стол, на котором были разложены самые аппетитные яства на золотых и серебряных тарелках и блюдах. И за этим столом, лицом к Роберу, сидела Бланка в нарядном голубом платье с меховой оторочкой и кушала фазана, запивая его легким красным разбавленным кипрским вином из золотого кубка.
- А вот и наш кузен! — весело пропела она, улыбаясь де Немюру, которого подвели на поводке к стулу с противоположного конца стола, как ни в чем ни бывало, но в то же время исподтишка внимательно разглядывая его. Он похудел… и стал еще красивее, решила она про себя.
Но вот укрощен ли он? Непохоже. Скорее, наоборот. Робер показался ей опасным; что-то в его светлых глазах, то ли какой-то огонек, то ли легкий прищур насторожили королеву. Но она постаралась скрыть и свою досаду на то, что он, кажется, по-прежнему упрямится, и свое беспокойство за себя. С него не сняли ошейник; в замке полно вооруженных слуг, ждущих первого ее зова; де Немюр в ее власти, и не сможет причинить ей зло.
Бланка опять улыбнулась.
- Если вы пообещаете себя хорошо вести, кузен, нас оставят наедине. Возможно, даже поводок и ошейник снимут. Вы сможете спокойно и вкусно поесть. И мы поговорим. Вы дадите слово, что не нападете на меня?
- Не дам, - дерзко заявил он, глядя прямо ей в глаза. — Даю слово, что нападу на вас при первой же возможности, мадам…Берегитесь!
Бланка побледнела от его наглости и даже выронила из рук на тарелку полуобглоданную фазанью ножку.
- Вы с ума сошли! Что вы себе позволяете?
Он тоже улыбнулся — как королева любила его ослепительную улыбку! — но сейчас эта улыбка напоминала волчий оскал. И не обещала Бланке ничего хорошего.
Королева нервно забарабанила пальчиками по краю стола.
- Роберто! Я вас не узнаю. - Заговорила она по-испански. - Право, вы должны иметь ко мне больше уважения! Я — ваша королева…Да, я поступила с вами пять дней назад не слишком красиво. Но меня можно извинить. Я вас люблю! И, как только вы ответите на мое чувство, - вы вновь обретете свободу, я вам клянусь всеми святыми. Клянусь и в том, что король ничего не знает о происшествии в Немюр-сюр-Сен. И не узнает никогда! Неужели вы не понимаете, как я люблю вас?
Он скрестил руки на груди и насмешливо слушал ее.
- Да, я не понимаю вашу любовь, мадам! И знайте, что вы мне отвратительны! Я лучше пересплю с гиеной, питающейся падалью… с любой, самой мерзкой тварью на земле, чем с вами!
- Ах, вот вы как! — Задыхаясь от гнева, крикнула она .— А я-то ждала его! Приказала принести столько кушаний! Хотела, чтобы мы пообедали, поговорили…
- И чтобы я вас поимел ( он произнес гораздо более грубое слово на испанском языке) вон на той кровати? — И Робер указал на альков.
- Скотина! — Взвизгнула Бланка. — Да как ты смеешь?.. Тебе мало пяти дней, проведенных в темнице в цепях? Так останешься там до конца своих дней! Тебя не будут кормить… Ты подохнешь голодной смертью, в собственных нечистотах!
Он смеялся ей в лицо.
- Пусть так! А кушать с тобой, милая развратная кузина, я и не собирался! Я вообще больше не буду есть…Пока не приедет король—слышишь, ты, шлюха? И где же твой Рауль? Пусть эта свинья жрет все то, что ты мне здесь приготовила! — И де Немюр вдруг, изловчившись, ударил ногой по столешнице снизу так, что тарелки и кушанья, лежавшие на них, полетели в разные стороны, а кубок с кипрским вином опрокинулся прямо на колени королевы, залив безобразным сиреневатым пятном ее красивое платье.
Она оторопела. Перед ней стоял не утонченный аристократ, с изящными манерами, ее блестяще образованный кузен, который пел ей песни, декламировал стихи и переводил с греческого и латыни. Это был какой-то дикарь, мужлан, грубый, сквернословящий и неотесанный. Королева сама любила вставить крепкое словцо, и в свое время очень многому научил ее Очо, родившийся в трущобах Бургоса. Но от де Немюра она такого не ожидала. Бланка вскочила, побагровев от злобы.
- Уберите его с глаз моих вон! В темницу его! Заковать!.. Немедленно! — Визжала она.
Один из палачей, - они понимали все по губам, - дернул цепочку; шипы вонзились в шею Робера…И тогда королева вдруг с ужасом увидела, как у ее кузена светлеют глаза и сужаются зрачки, а лицо искажается и становится белее простыни. У де Немюра начался один из его приступов неконтролируемого бешенства, когда уже никакая боль не могла остановить его.
Он нагнулся, не обращая внимание на впившиеся ему в горло шипы, схватил с пола серебряное тяжелое круглое блюдо и, как дискобол, с огромной силой метнул его в того из палачей, кто держал конец поводка. Блюдо вонзилось в шею бедняге, перерезало мышцы и связки и разрубило шейный позвонок.
Вырвав у упавшего на пол захлебнувшегося собственной кровью гиганта цепочку, Робер мгновенно сделал на конце петлю, закинул ее на горло второму палачу, - огромного роста и силы, оба эти заплечных дел мастера были несколько неповоротливы и, как многие глухонемые, слегка тугодумы, а у Робера, наоборот, скорость реакций возросла в несколько раз, - и сжал так, что горемыка захрипел и повалился без чувств, дрыгая руками и ногами.
Теперь лишь стол отделял де Немюра от королевы, которая, онемев от ужаса, смотрела на действия своего взбесившегося кузена. Робер легко перепрыгнул через стол, схватив с него лежавший там нож, и оказался перед Бланкой. Она побледнела как платок и покачнулась, падая в обморок.
Де Немюр подхватил королеву, как перышко, отнес ее в альков, положил на постель и склонился над ней с ножом в руке. Герцог находился в невменяемом состоянии, и несчастная женщина была на волосок от гибели…Но что-то остановило де Немюра. Он даже не сообразил, какой прекрасной заложницей могла бы стать для него французская королева, чтобы вырваться из Шинона.
Робер повернулся и пошел к двери, оттянув осточертевший кожаный ошейник вперед и разрезая его ножом на ходу, не замечая боли от впившихся ему в шею сзади шипов.
Он вышел в коридор. Навстречу ему бежали пятеро людей с мечами наголо. Одного из них, который был чуть впереди остальных, Робер уложил, метнув нож прямо ему в глаз. Четверо других слегка замешкались, и де Немюр успел взять в руки меч поверженного противника. Расправившись с этими воинами, которым удалось лишь легко ранить его в бок и задеть правое предплечье, он завладел вторым мечом.
А, вооруженный двумя клинками, он был практически неуязвим. В чем убедились все те, кто встретился ему в этом коридоре. Герцог вонзал, колол, рубил, распарывал, кромсал. Кровью был залит весь коридор, кровь, еще теплая, стекала по бороздкам мечей в руках Робера, проложив две алые дорожки. Кровь светилась в остекленевших почти белых глазах обезумевшего от ярости герцога.
…Де Немюр добрался до лестницы, ведущей на первый этаж, оставив за собой тела семнадцати человек. Он остановился на верхней ступеньке, — белая камиза его стала багровой от крови своей и вражеской, - и взглянул вниз. Там ощетинилась мечами группа из еще дюжины верных слуг Бланш.
Герцог улыбнулся, — от этой улыбки и от этого взгляда кровь застыла в жилах и задрожало оружие в руках закаленных воинов гарнизона Шинона, - и внезапно метнул меч, который он держал в правой руке. Над головами собравшихся внизу и ждавших Робера солдат висела на длинной медной цепи серебряная тяжелая люстра с тридцатью подсвечниками, которую по вечерам , с помощью этой цепи, опускали вниз и зажигали свечи. Цепь была прикреплена к вбитому в стену медному крюку. Клинок герцога выбил из стены этот крюк; цепь с грохотом и со страшной скоростью побежала вверх, а люстра, в противовес, – вниз… и рухнула на головы солдат, покалечив не менее восьми человек, не успевших отбежать в сторону.
Де Немюр сделал шаг вперед…Но приступ проходил, и, как это всегда случалось, силы Робера были на исходе. Герцог зашатался — и покатился с лестницы, так и не выпустив из левой руки клинок, чудом ничего себе не сломав, но ударившись головой о ступени и потеряв сознание, прямо под ноги солдатам гарнизона Шинона.
…Через два часа после этого королеве, сидевшей все за тем же, но уже чистым, столом в комнате, где ее чуть не убил ее взбесившийся кузен, делал доклад врач Энрике да Сильва. Это был пожилой высокий худощавый человек, с сильной проседью в черных густых волосах. Да Сильва служил когда-то при кастильском дворе; затем донья Санча, мать Робера, пригласила его быть семейным врачом де Немюров, и Энрике перебрался во Францию. После смерти доньи Санчи да Сильва стал уже эскулапом короля и королевы в Париже. Он был резок в суждениях и прямолинеен, но был прекрасным доктором, и Бланка чрезвычайно ценила его знания. И умение держать язык за зубами.
Королева была очень рада, что взяла его с собой в Шинон. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Сама она также была осмотрена, после своего обморока, да Сильвой. Слава Богу, сказал доктор, ребенок не пострадал. Впрочем, сейчас ее интересовал отнюдь не ее ребенок.
- Так вот, если вы хотите знать о герцоге де Немюре, ваше величество, - хмуро сдвинув брови, говорил да Сильва, — то , кроме двух неглубоких царапин на предплечье и боку, каких-то странных, похожих на уколы толстой иглой, ран на шее сзади, вывихнутой левой руки, — полагаю, ее вывихнули, когда разжимали ему пальцы, чтобы обезоружить вашего кузена, - и ссадины на лбу, никаких иных повреждений на его теле нет. Поистине удивительно, если учесть, скольких он убил и искалечил! Ну и, конечно, слабость и легкое головокружение, — естественные последствия такого приступа. Я хотел пустить ему кровь. Но решил, что это излишне.
- И вы уверены, да Сильва, что подобный припадок в ближайшее время больше не повторится? - живо спросила Бланка.
Да Сильва поморщился. Нет, она все о своем герцоге…Черт бы ее побрал!
- Уверен, ваше величество. Де Немюр сказал, что в последний раз такое было с ним больше трех лет назад. Когда он потерял свою невесту. В общем, ваш кузен здоров, и вам нечего о нем беспокоиться. Единственно, что есть он отказывается. А ему не мешало бы подкрепиться. Но не хотите ли вы лучше узнать, сколько пострадало ваших слуг? Четырнадцать человек убито…Девять изувечено…Просто кровавая бойня! Я видел такое один лишь раз в жизни — когда еще служил вашему брату королю Энрике Первому, и персидский шах подарил ему огромного ягуара. Этого хищника привели во дворец на цепи, — а он возьми и вырвись…Вот тогда было для меня работы! Но ваш кузен перещеголял того ягуара. Не считая трупов — отрубленные руки…распоротые животы…И, если позволите, я хотел бы заняться этими несчастными.
- Ступайте, Энрике, - сказала Бланка. Она видела, как разгневан да Сильва. Он что, на нее злится? При чем здесь она? И, когда врач вышел, она пожала плечами. В конце концов, кто они, эти убитые и раненые? Солдаты, просто выполнившие свой священный долг, защищая свою королеву! Почему она должна думать о них….или жалеть их? Они были ей неинтересны. Ее интересовал только Робер!
Хвала Господу, что она приказала, едва приехав в Шинон, ни в коем случае не убивать и не калечить де Немюра! Когда он скатился с лестницы без чувств, ее люди готовы были разорвать его на части. А сколько крови было в коридоре!..Она зябко поежилась.
Но затем мысли ее потекли по другому руслу. « У Робера был приступ безумия. Поэтому он и наговорил мне столько гадостей… Но он меня не убил, хотя и мог бы легко это сделать. Почему он оставил мне жизнь? Он перенес меня на постель…Значит, он держал меня в своих объятиях. Как жаль, что я была в обмороке и не почувствовала этого! Да, я уверена теперь… Он меня любит! Наверняка любит! Если бы король не был его кузеном и другом, - Робер давно бы принадлежал мне! Его останавливает лишь честь. Ах, как убедить его, что все это — честь, гордость, верность долгу — пустые, ничего не значащие слова! Только любовь должна владеть людьми! Только она! А что Робер мне наговорил, — я все это ему прощаю. Развратной…шлюхой…Зато как он был красив, когда все это кидал мне в лицо! Он, он один во всем мире осмелился сказать такое своей повелительнице и королеве!»
Она вспоминала, как герцог смеялся и бросал ей в лицо бранные слова. И вдруг почувствовала растущее возбуждение. «Пусть говорит что хочет! Извергает проклятия. Поносит меня как последнюю девку. Мне это даже нравится! Это лучше, чем слащавые стишки или песенки. Да, я хочу заниматься с ним любовью, — и пускай он в это время ругается, как сапожник!»
Бланш заерзала на стуле. Да, приближалась ночь, и ей хотелось мужской ласки…Мужских рук на своем теле…Мужчины внутри себя…Может быть, надо было все же взять в Шинон Рауля? Но нет. Рауля она сегодня не хотела. Никого, только своего кузена!
Робер вновь в подземелье. Надо пойти к нему. Поговорить с ним еще раз. Неужели она уедет, не добившись своего? Нет, нет, она чувствует, — победа близка! Быть может, одно слово…жест…знак…
И Бланш, сопровождаемая тем самым гигантом-палачом, которого Робер так и не задушил до конца и который полностью оправился, и дюжего стражника, несшего шандал с тремя свечами и поднос с дичью и вином, спустилась в подземелье.
Де Немюра приковали вплотную к стене, так что он мог шевелить только головой, за широко разведенные руки и за ноги. Он был все в той же камизе, испещренной бурыми пятнами засохшей крови и разрезанной на боку и около предплечья.
Герцог, казалось, спал, глаза его были закрыты. Но, когда Бланка осторожно приблизилась к нему и поднесла свечи к его бледному и ставшему вдруг как-то сразу изможденным лицу, длинные ресницы пленника дрогнули, и Робер открыл глаза, спокойно и без удивления взглянув на королеву.
- Как вы себя чувствуете, кузен? — ласково спросила Бланка. — Мы принесли вам еды. Да Сильва сказал, что вам необходимо подкрепиться. Право, поешьте! Тут дичь и вино. Вам освободят руки…
- Я не хочу есть, благодарю вас, мадам, - тихо ответил герцог. Что-то в его голосе заставило сердце королевы учащенно забиться…Да, он вновь был прежним Робером де Немюром, не тем безумцем, который перебил половину гарнизона Шинона! И еще — была в его голосе, как показалось королеве, какая-то тоска, какая-то безнадежность. Да, безусловно, он покорился и был согласен к сдаче…Наконец-то!
Она сделала знак своим людям, чтобы они оставили ее наедине с пленником, но ждали где-нибудь поблизости.
- Ну хорошо. Поедите потом. Вы ведь уже полностью пришли в себя, дорогой кузен? Скажите, вы понимаете, что вы совершили в припадке вашего безумия?
- Увы, мадам, - пробормотал герцог, - я этого не хотел…Извините меня.
Ага, он извиняется! Значит, скоро попросит пощады!
- Столько убитых…Искалеченных! И все это — дело ваших рук!
- Я готов выплачивать вдовам и детям этих несчастных пожизненный пенсион, - опустив голову, покаянно сказал де Немюр.
- Какая безграничная щедрость! — насмешливо воскликнула королева. — Ну, а за ваши слова…за все, что вы мне наговорили, вы тоже, я надеюсь, извинитесь?
- Конечно, мадам. Только не помню — что я говорил? — робко спросил он.
Она перешла на испанский:
- Вы назвали меня развратной…и шлюхой!
- И я должен перед вами извиниться? — Вдруг улыбнулся герцог.—Не собираюсь! Потому что это правда. И я готов повторить эти же слова хоть сто раз.
Она, пораженная, покраснела от гнева.
- Вы издеваетесь? Вы все это время издевались?..
Он засмеялся:
- А вы поверили! И уже торжествовали победу, ставлю голову на отсечение!
Бланка топнула ногой.
- Да что же это такое! Я прихожу к нему с миром…А он смеется надо мной!
- Я предпочитаю войну, - холодно сказал де Немюр.
Глаза королевы вдруг наполнились слезами.
- За что вы так со мной? Неужели вы меня совсем не любите? Я в это не верю!
Он сразу смягчился, увидев ее слезы.
- Люблю, Бланка. Как свою сестру. Но не просите меня о большем.
- Мне не нужна такая ваша любовь! — Яростно выкрикнула она. — И вы это прекрасно знаете! И просить я вас не стану! Я—королева! И я вправе требовать! А вы обязаны подчиняться!
- Бланка…Как можно принудить себя, заставить себя полюбить? Я не могу полюбить вас. Поймите, наконец, это.
- Не понимаю!..— Она зло рыдала.
- Вы ведете себя как ребенок, которого оставили без сладкого…Бланка! Я на вас не обижаюсь за все,что перенес от вас. Надеюсь, и вы меня простите. Я тоже бываю злым и невыносимым. Но давайте все же придем к соглашению, — вы возвращаете мне свободу. А я остаюсь вашим самым верным и преданным рыцарем. И не ждите от меня невозможного.
Он взывал к ее разуму…Но Бланка была глуха, ибо ею владело лишь одно, неутоленное, желание.
- Для французской королевы нет ничего невозможного! — Воскликнула она топнув ногой. — Ты будешь моим! Или сгниешь здесь заживо!
Она подошла к нему вплотную, крепко взяла за подбородок и, приподнявшись на цыпочки, впилась поцелуем в его рот. Ей показалось, что он отвечает ей…Что губы его разомкнулись…Но он вдруг резко откинул назад голову – и плюнул ей прямо в глаза.
Королева отскочила, зашипев, как кошка. Да как он осмелился?
- Простите, - тяжело дыша, сказал де Немюр. — Руки несвободны. А то я бы вам отвесил хорошую оплеуху.
- Свинья! — Взвизгнула она. — Вот этого я тебе никогда не прощу!
- Я этого и не жду! — Засмеялся Робер.
Она озиралась по сторонам. Чем бы его ударить? Рукой? Ногой? Он даже не почувствует. Впрочем, зачем его бить? Можно придумать что-нибудь поутонченнее… Чтобы унизить его!
Она громко хлопнула в ладоши. Стражник и палач тут же выросли, как из-под земли, перед нею.
- Разденьте его, - сказала она задыхающимся голосом. — Разденьте немедленно!
- Бланка…- произнес де Немюр изумленно и даже испуганно. — Вы с ума сошли!
- Быстро! — снова топнула она ногой. — Снимайте все! Все! — Стражник и палач переминались на месте. Видно было, что приказание королевы и их повергло в недоумение и шок.
- Остановитесь, Бланка! — Воскликнул герцог. — Вы не меня….Вы себя унижаете этим приказом!
- Мне все равно. - Процедила королева. — Почему всякие шлюхи в борделях могут посмотреть на вас….А мне вы в этом отказываете?
- Потому что я вас уважаю. Потому что вы моя королева и жена моего государя и друга!
- Плевать! — Она брызгала слюной от злобы. — Плевать я хотела на ваше уважение!Я хочу вас увидеть! И слово мое — закон! Ну…Пошевеливайтесь же, олухи!
Палач подошел к де Немюру с одной стороны. Стражник — с другой. Герцог рванулся, — но оковы были слишком крепкие. И вся его одежда полетела на каменный пол.
Он стоял перед королевой абсолютно нагой…И, как она тут же подумала, — сказочно прекрасный. Она видела, как румянец заливает его бледные щеки. Ярость ее вдруг улеглась. Больше унизить его она уже не могла…Зачем, зачем она это сделала?
- Вам стыдно, Роберто? — шепнула она.
- Не за себя, мадам. За вас.
Она тут же ощетинилась.Стыдно за нее?...
- Вы сами меня довели до этого! Своим упрямством…Своей безумной гордостью!
Но Робер не слушал ее. Его светлые глаза остановились на какой-то невидимой точке на лице королевы.
- Прощай, Бланка, - печально сказал он.
…Она сначала не поняла…Почему — прощай? Но потом его слова проникли в ее сердце. Он прощался с той девочкой и девушкой, которых когда-то любил. С которыми играл, смеялся и шутил. Отныне они умерли для него. Осталась только королева — жестокая, коварная, безжалостная, неразборчивая в средствах для достижения своих целей. Но неужели он считает ее такой?..Нет, нет…Она совсем другая!
- Роберто, — тихо сказала Бланш. — Не поступайте так со мной…Вы делаете мне больно.
Его взгляд был по-прежнему направлен сквозь неё. Он ее не слышал…Не хотел слышать! Но она заставит его слушать себя! Бланш размахнулась — и ударила его по лицу изо всей силы. Голова его мотнулась в сторону, но он даже не моргнул.
Она задыхалась от бессильной всепоглощающей злобы. Как вывести его из этого состояния? Какое средство применить?
Бланш повернулась к палачу.
- Разожги огонь в жаровне. Принеси свои инструменты…Все, что у тебя есть! Живо!
Через пять минут она с каким-то неистовым наслаждением перебирала в руках разложенные на маленьком деревянном столике ножи…щипцы… Иглы… Молотки… Плети…Как много есть простых и надежных средств, чтобы заставить человека корчиться от боли, вопить, молить о пощаде! Королеве приходилось видеть в своей жизни и жестокие казни, и пышные аутодафе. И в любовных играх ей нравилось применять хлыст, цепи. Но сейчас ей хотелось чего-то иного.
Внимание ее привлек длинный металлический прут, на одном конце которого была деревянная рукоятка, а к другому приварен небольшой равнобедренный треугольник.
- Что это? — спросила она палача. Тот знаками стал показывать ей, что сначала железный треугольник раскаляют на углях, а затем прикладывают к коже.
Бланш повертела прут в руках. Взглянула на неподвижного обнаженного де Немюра. Ей кое-что пришло на ум. Она вновь подошла к Роберу и поднесла прут к его лицу.
- Взгляни сюда, кузен. Как тебе это нравится? Я выжгу у тебя на груди свое имя…Чтобы ты всегда носил его с собой!
Герцог равнодушно улыбнулся ей.
- Я в вашей власти, мадам. Но помните — Бог воздаст вам за все, что вы сделаете.
- Отлично! — Бланш подошла к жаровне и опустила на угли конец прута. Треугольник начал накаляться. Она видела, как он становится сначала красноватым. Потом — алым. Кажется, надо, чтобы он раскалился добела?.. Но нет, хватит! Королева выхватила прут из жаровни и приблизилась к пленнику.
- Скажи «Да», и я не буду делать этого, - вкрадчиво произнесла она.
Он покачал головой:
- Нет, мадам.
- Значит, ты предпочитаешь пытки моим ласкам? Боль — наслаждению?
- Да. — Твердо ответил он. — Да, если эти ласки низки, если это наслаждение бесчестно!
Лицо Бланш вдруг изуродовала судорога бешенства. И она приложила прут, правда, очень осторожно и даже нежно, слева к груди Робера. Что-то зашипело — кожа?..Мясо?.. И ужасный запах то ли паленого, то ли жареного.
Де Немюр вздрогнул всем телом и прикусил губу, но не застонал. Королева быстро отдернула прут. На месте треугольника был бордовый ожог. Герцог тяжело дышал. На высоком лбу его, на висках и над верхней губой выступили крупные капли пота. Бланш видела, как расширились от боли его зрачки, и глаза стали темными, почти черными.
- Скажи «Да»! - Опять потребовала она.
- Ни за что.
Второй прут она раскалила до желто-оранжевого цвета. Нет, Робер недостоин ее жалости! Она не будет больше снисходительна к нему!
Бланш впечатала треугольник в грудь герцогу так, как будто это был заостренный нож. Робер снова прикусил губу, — и королева увидела, как вниз по его подбородку потекла кровь. Но он опять не застонал. А ей хотелось слышать его стоны… Крики… Мольбы о пощаде.
Стражник и палач молча смотрели на эту пытку. Стражник не выдержал—и отвернулся. Палач глядел с тупым животным безразличием.
А Бланш снова и снова, все с большей яростью и ожесточением, действовала прутом. Наконец, буква «В» слева была закончена. Де Немюр все еще был в сознании, хотя перед его глазами все плыло и качалось в каком-то красноватом тумане. Лица королевы он уже не видел, и не слышал ее слов, думая об одном: молчать во что бы то ни стало. Не дать ей насладиться его стонами…
Кажется, на середине «написания» буквы «С» он все же провалился в небытие. Палач окатил его ледяной водой из ведра, и герцог пришел в себя. И королева продолжила пытку. А де Немюр по-прежнему молчал.
Наконец, Бланш отбросила прут. Буквы были напечатаны. Они пламенели на смуглой груди Робера, как какие-то дьявольские символы. Она подошла к герцогу и за мокрые слипшиеся от пота волосы подняла его склонившуюся вниз голову. Глаза его подернулись дымкой, но он был в сознании.
Бланш дышала так же тяжело, как и он. Только у него лицо было белое, как бумага, а у нее — красное, разгоряченное, словно она только что вышла из парной бани.
- Теперь ты заклеймен, - злорадно улыбнувшись, сказала она. — Ты не захотел меня…Но мое имя будет с тобой до самой твоей смерти!
Он попытался улыбнуться распухшими окровавленными искусанными губами.
- Мадам…Ведь мое тело — не моя душа. Неужели вы этого так и не поняли?
Она отшатнулась, как будто он ударил ее. Негодяй! Даже сейчас, когда он обессилен, растоптан и унижен, последнее слово осталось за ним!
Она оглянулась. Не взять ли щипцы…И вырвать ему то, что так влекло ее к нему? Но нет…Она не сможет сделать этого. Он слишком красив…И никогда не будет принадлежать ей!
Злые слезы брызнули из глаз королевы. Все было кончено. Она ударила ногой по разложенным на столике орудиям пыток. Они, звеня, разлетелись по каменным плитам каземата. Рыдая, Бланш выскочила из подземелья. Стражник и палач, переглянувшись, последовали за ней…
В следующей главе герой также поступил по-своему, абсолютно неожиданно для автора. Это случилось при допросе де Немюра королём. Да-а, благородство героя просто невообразимо! :-)
13. Расследование и документ.
…Королева вовсе не хотела смерти своего кузена. В ту же ночь, бледная, с опухшим от слез лицом, она в большой спешке покинула Шинон, но перед отъездом все же отдала приказание расковать узника и обязательно кормить его. В том, что Робер достаточно легко оправится от пытки, которой она его подвергла, Бланш нисколько не сомневалась, -от нескольких ожогов еще никто не умирал!
Однако, ни один из приказов ее величества не был выполнен, — по двум причинам. Первая была в том, что начальник гарнизона замка потерял, по милости взбесившегося де Немюра, половину своих лучших людей, в том числе сына и племянника.
Услышав приказ королевы, он почесал в затылке и весьма благоразумно решил, что, если снять с пленника цепи, тот может снова озвереть, вырваться из подземелья и перебить и вторую половину солдат. «Если даже ее величество неожиданно нагрянет в Шинон и застанет узника скованным по рукам и ногам, я могу сказать ей, что у него опять был приступ бешенства, и нам пришлось надеть на него кандалы. И хоть так я отомщу этому мерзавцу за гибель своих родных!»-подумал начальник гарнизона. И этот рассудительный вояка велел палачу не снимать оков ни с ног, ни с рук де Немюра, а просто удлинить цепи, чтобы узник мог сидеть, стоять или лежать.
Что же касается кормления — то это комендант Шинона полностью возложил на бедного палача. Бедного — потому что заставить Робера съесть хотя бы кусок чего-либо было невозможно. Де Немюр выплевывал все, что палач пытался засунуть ему в рот, и пил только воду.
…Поскольку Бланш бежала из замка в спешке, она совсем забыла о своем враче да Сильве, который, будучи истинным подвижником своей профессии, не сразу заметил отсутствие ее величества в Шиноне, занимаясь с утра до вечера ранеными. А, когда понял, что ее нет, — даже вздохнул с облегчением. Здесь и сейчас ему было предоставлено гораздо более широкое и достойное поле для его врачебной деятельности, нежели в королевском дворце, где порой ему приходилось бездельничать неделями или пользовать болонок королевы, выписывая им слабительное или успокаивающее.
Поэтому да Сильва был очень рад своей неожиданной свободе от капризов Бланш и королевского двора, и целые дни посвящал раненым солдатам. О де Немюре Энрике как-то забыл, и был очень удивлен, когда на пятый день пребывания в Шиноне к нему вдруг подошел высокий широкоплечий гигант и знаками начал показывать доктору, чтобы тот следовал за ним.
Спустившись в подземелье за палачом, несшим факел, да Сильва обнаружил там узника, которого Энрике даже не сразу узнал, в весьма неприглядном виде, заросшего, нагого и в цепях, сидящего на клочке соломы. Опытный взгляд врача сразу заметил, что пленник сильно истощен. И подвергся пытке. Потому что Роберу нечем было прикрыть грудь, и выжженные королевой буквы слишком ярко горели на его коже.
- О Боже! — вскричал пораженный да Сильва. – Монсеньор герцог!..
- Здравствуйте, господин да Сильва, - щурясь от света факела, спокойно произнес Робер.
- Я думал…Я полагал, что вы уехали из Шинона вместе с ее величеством. Что это была какая-то очередная ее шутка. А вы — здесь?..И что с вами сделали?..Что это — у вас на груди?
Де Немюр скрипнул зубами. Какое унижение!..
- Ничего, - глухо сказал он.
- Я вижу буквы. « В» и «С». Неужели… неужели это сделала королева?
- Идите к черту, да Сильва! — Рявкнул Робер. –Эти знаки у меня давно. Отстаньте от меня!
- Я осматривал вас пять дней назад, монсеньор. Никаких знаков тогда на вашей груди не было. И я же вижу — ожоги совсем свежие! Разрешите мне посмотреть…Их надо обработать.
- Не приближайтесь. - Глаза де Немюра прищурились еще сильнее, и взгляд стал таким тяжелым, что да Сильва даже отступил. — Убирайтесь туда, откуда пришли. И не вздумайте рассказывать, что вы здесь видели. Я найду вас из-под земли, клянусь адом!
Врач печально покачал головой:
- Мне очень жаль, что вы мне не доверяете, монсеньор. Я очень уважал вашу мать, покойную донью Санчу. Вы помните, надеюсь, - я присутствовал при ее кончине, видел, как вы помирились с нею. Как ужасно она заблуждалась относительно вас! Я вас уважаю, поверьте. И, если вы так хотите, — я никому ничего не скажу. Но я вижу, что вы очень истощены…Неужели с тех пор, как с вами был приступ, вы ничего не ели?
- Нет.
- И сколько дней вы голодаете?
- Откуда я знаю? Здесь почти все время темно. Я не знаю, сколько я здесь вообще нахожусь. Но вот интересно, - прибавил Робер. — У меня что-то произошло со зрением. Я начал видеть, как кошка в темноте. Право, за этот дар я, пожалуй, благодарен ее величеству. - Он криво улыбнулся.
- Вы хотите уморить себя голодом?
- Возможно.
- Я могу вам чем-то помочь?
- Принесите ключи и освободите меня. Я вижу, у вас передник в крови. Вы, наверное, лечите тех бедняг, которые остались живы после моего путешествия по здешнему коридору? Так вот, принесите мне ключи… И я дам вам еще очень, очень много работы, обещаю. Впрочем, нет! — Он хрипло рассмеялся. — Нет, дорогой сеньор да Сильва! Вам придется бездельничать, потому что только трупы останутся на моем пути!
- Вы, кажется, бредите, - сказал врач.
- Еще нет. Но мне хочется крови! И ведь это же хороший признак, не так ли, наш ученый эскулап? Пока я хочу крови — я жив.
Да Сильва мрачно смотрел на герцога.
– Почему вы совсем раздеты? Здесь холод и сырость. Вы простудитесь. Давайте я принесу вам теплую одежду и одеяла. Не думаю, что мне не позволят этого.
– Одежду с меня сняли. Но можете не стараться, да Сильва, - ответил де Немюр. — Я ни за что не одену больше чужое платье.
- Даже здешний палач — ведь это же палач? — переживает за вас. Похоже, бедняге очень хочется, чтобы вы поели…
- Наверное, это королева велела ему накормить меня. Он так старался, что даже разжевывал куски хлеба и клал их мне в рот…как какая-нибудь птица — своему птенцу. Сначала я хотел задушить его своей цепью. Но потом мне стало его жаль. Смешно, сеньор да Сильва! Вы со здешним палачом пытаетесь выполнить ветхозаветное предписание : « Давай алчущему от хлеба твоего и нагому от одежд твоих.» Но меня нельзя заставить одеть чужую одежду, нельзя заставить есть, так же как нельзя заставить сделать еще кое-какие угодные моей милой кузине вещи! Послушайте, сеньор да Сильва! Когда вы вернетесь в Париж... И королева будет спрашивать вас обо мне, - она наверняка спросит! — скажите ей, прошу вас, что я здесь ем. Что я чувствую себя прекрасно.Что я всем доволен…
- Что за нелепая чушь! — вскричал врач, нахмурившись. — Да вам же, в таких условиях, осталось жить совсем недолго!
- Умоляю вас…Памятью моей матери. Сделайте это!
- Как вам будет угодно. Но вы поступаете неразумно, монсеньор... Лучше бы ее величество узнала о вас правду. Она бы приехала сюда — и сжалилась бы над вами, и освободила бы вас, я уверен.
- Нет! — Закричал Робер, и лицо его исказилось ненавистью. Он поднял закованные руки и потряс сжатыми кулаками, и железные тяжелые цепи глухо звякнули. — Мне не нужно ее милосердие…Мне не нужна ее жалость…Ни за что! — Он упал лицом вниз на солому и остался лежать так.
Да Сильва слегка поклонился ему и поднялся наверх. Палачу он сказал так:
- Раз воду он пьет, добавляйте в нее — но помаленьку, каплями, чтобы он не заметил, - красное вино. И можно немного бульона — тоже каплями. - Врач покачал головой. — Это продлит ему жизнь…Но не намного.
На следующий день Бланш прислала людей за своим врачом, и да Сильва отбыл в Париж. Как и ожидал де Немюр, королева сразу же поинтересовалась здоровьем своего кузена. Энрике отвечал ей так, как велел ему герцог. Бланш прикусила губу. Значит, Робер хорошо себя чувствует? И смирил свою гордыню и начал есть? Не навестить ли ей его снова? Но нет; пусть еще посидит в подземелье. Пара месяцев в темноте и холоде ему не помешают. Да и Рауль совсем неплох! Кажется, этот молодой человек — самый лучший из всех бывших у нее любовников…Робер подождет!
…А де Немюр не собирался сдаваться и умирать. И большую роль в том, что он выжил в подземелье Шинона, сыграл не кто иной, как его кузен Рауль де Ноайль. Вернее — воспоминание о Рауле поддерживало жизнь в узнике.
Ибо, если Робер умрет, — его имя перейдет к де Ноайлю. А одна мысль о том, что титул и имя его предков достанутся этому подлецу Раулю, мгновенно заставляла де Немюра испытывать неистовую жажду жизни.
Но на восемнадцатый день пребывания в застенке у Робера началась лихорадка . Он был без одежды, а в подземелье царил леденящий холод. Герцог бредил; он то горел, то его бил озноб…И в этот момент в Шинон прибыл король.
Анри де Брие, выехавший в Англию сразу после предупреждения Очо, отнюдь не сразу встретился с королем,-вернее, граф просто разминулся с Людовиком, который направлялся на юг, чтобы сесть в Плимуте на корабль и отплыть во Францию. А де Брие по ошибке указали, что Людовик в Лондоне.
И верный друг Робера едва не опоздал. К счастью, Анри вовремя узнал о своем промахе — и повернул коня назад. Однако, граф был на грани отчаяния, - он потерял три дня. Которые могли стоить де Немюру жизни.
А монарх уже был на своем корабле. И уже читал письмо, присланное ему не кем-нибудь — а его сенешалем, старым герцогом Матье де Монморанси. И в этом письме подробно описывалось преступление герцога Робера де Немюра в замке Немюр-сюр-Сен.
Сенешаль был потрясен, когда его дочь Эжени, которую старик уже видел в мечтах герцогиней де Немюр, женою кузена и друга короля, со слезами на глазах рассказала ему в Париже о страшном злодеянии своего почти жениха. Монморанси сейчас же взялся за перо. Король должен знать об этом преступлении! О том, что де Немюр чуть не обесчестил королеву. Свою гоударыню, свою гостью, да еще и беременную!
Гонец сенешаля полетел из столицы Франции стрелой, и достиг берега Ла-Манша, и пересек его. И вот Людовик прочитал послание…Побелел…Покраснел…И, разразившись градом страшных ругательств, сел писать смертный приговор своему другу и двоюродному брату. В тот момент, когда граф де Брие поднялся на борт королевского корабля, Людовик передавал приговор в руки одного из своих приближенных. « Привести казнь в исполнение немедленно», - сказал король. Де Брие услышал эти слова - и все понял. Он бросился в ноги Людовику и попросил отложить вынесение смертного приговора. Потому что де Немюр ни в чем не виновен.
Вначале король был неумолим. Как ни странно, догадываясь, что жена не хранит ему верность в его отсутствие, но закрывая на это глаза, ибо доказательств у него не было, Людовик сразу же поверил письму Монморанси. Поверил, что его друг, любимец и близкий родственник виновен в попытке изнасиловать королеву. Так порой даже самый разумный и здравомыслящий человек – а Людовик был именно таким, хотя и весьма вспыльчивым, - доверяет скорее сказке первого встречного, чем самым неоспоримым доводам лучшего друга.
Но мольбы верного друга де Немюра все же возымели свое действие. Людовик приказал немедленно отплывать, на следующую ночь корабль пристал к французскому берегу, и король с де Брие и десятью верными дворянами поскакал в Шинон.
…Когда король с Анри спустились в подземелье и увидели де Немюра, оба они были потрясены до глубины души. Людовик едва узнал в распростертом на клочке сгнившей соломы, скованном по рукам и ногам скелетообразном голом мужчине, обросшем полуседой бородой, с безумным взглядом, бредящем на французском и испанском языках попеременно, своего любимца, кузена и друга. Поднеся факел поближе к телу герцога, король и де Брие увидели на груди Робера злосчастные буквы…
И эти буквы, и бред, - полубессвязный, но в котором порой прорывались обрывки мучительных воспоминаний о происшедшем в Немюр-сюр-Сен и Шиноне, - говорили о многом.
Король рассвирепел. Он приказал допросить с пристрастием весь оставшийся в живых гарнизон Шинона . Стражник, присутствовавший при пытке королевой де Немюра, довольно быстро подробно описал все, что видел. Глухонемой палач, само собой разумеется, не мог дать никаких показаний.
Бешенство Людовика не знало границ. Весь гарнизон и бедняга палач были вздернуты на зубцах ерепостных стен Шинона. Еле живого герцога перенесли наверх и поместили, по иронии судьбы, в ту самую комнату, где он пятнадцать дней назад встречался с Бланш; его уложили на ту самую кровать в алькове, на которой королева надеялась заняться со своим неуступчивым кузеном любовью.
Несмотря на то, что главный подозреваемый, каковым по-прежнему оставался Робер, был в невменяемом состоянии и допрашивать его было бесполезно, король все же решил продолжить свое расследование. Ибо пока у него было только слово де Монморанси против слова де Брие. Показания стражника, вырванные под угрозой пытки, разумный Людовик не мог счесть неоспоримым доказательством.
…Хотя в глубине души король уже чувствовал, что все это правда. Что его жена виновна. Потому что от Бланш не было никаких писем о происшествии в Немюр-сюр –Сен.Что заставляло ее молчать? Не стыдливость же? Если ее кузен хотел надругаться над ней,—почему она оставила все в тайне? Привезла его в Шинон? Пытала его, да еще и собственноручно?..
Король прибыл в замок инкогнито. И был весьма удивлен, когда услышал уже на следующий день после своего приезда в Шинон, что какой-то человек, прибывший в носилках без гербов, просит его величество принять его. Кто мог знать, что государь здесь?..Еще больше изумился Людовик, увидев карлика своей жены. Как Очо проведал, что король в Шиноне, - навсегда осталось его тайной.
Маленький уродец первый дал показания своему повелителю, - но попросив, чтобы ни одна душа на свете не узнала, что он, Очо, приезжал в замок и рассказывал о том, что случилось между королевой и ее кузеном в Немюр-сюр-Сен.
Теперь, после рассказа Очо, отпущенного с миром, король окончательно уверился в невиновности де Немюра. И, пока врач, прибывший вместе с Людовиком из Англии, возвращал герцога к жизни, в Шинон по очереди были привезены( их похитили прямо из королевского дворца в Париже люди Людовика) — вначале герцогиня де Луна ( которая созналась, как только его величество рыкнул на нее), затем — Рауль де Ноайль ( который долго отпирался, но, когда король пригрозил ему пытками, бросился на колени и сознался не только в том, что участвовал в игре заодно с королевой против де Немюра, но и в том, что стал в ту же ночь любовником Бланш ).
Этих двоих весьма важных свидетелей поместили под замок. Прошло семь дней с момента приезда короля. Теперь Людовик, уже не таясь, написал королеве, что он находится в Шиноне и хотел бы, чтобы его она прибыла немедленно к нему.
Бланш сразу поняла, что это ловушка. Загадочное и странное исчезновение ее первой дамы и любовника; то, что о приезде мужа она ничего не знала; то, что он в Шиноне; сам тон письма короля… Все указывало на то, что Людовик все знает о ней и де Немюре. Что её венценосный супруг в ярости. Что пощады ждать бесполезно.
Оставалось уповать только на милость Господа…Да на то, что она ждет ребенка.
Через три дня королева в роскошном паланкине подъезжала к Шинону. Увидев болтающиеся на холодном резком ветру на зубцах замковых стен голые тела с уже выклеванными вороньем глазами, она побелела как мел. Что ждало ее здесь?.. О, как ей стало ненавистно это место!
Муж ждал ее в зале на нижнем этаже замка, где в огромном камине ярко пылал огонь. Людовик сидел на небольшом возвышении в одном из двух кресел с высокими спинками; но, когда Бланш вошла, не предложил ей присесть, не поздоровался с ней и молча смотрел на нее своими большими, под тяжелыми веками, голубыми глазами. Королева даже не попыталась изобразить радость от встречи с супругом. Он все знал, — она читала это на его лице. Может, лучше всего в ее положении изобразить обморок?..
- Не пытайтесь только делать вид, что вам дурно, мадам, - словно прочтя ее мысли, сказал Людовик. — Вы родили уже девять детей. И я не припомню, чтобы хоть раз вы испытали дурноту во время беременности.
Она попыталась улыбнуться бескровными губами.
- Вы не помните этого, мой супруг, потому что вас почти никогда не было в это время рядом. А я не писала вам, чтобы не расстраивать, о своей слабости…
- Все это ложь, - холодно отчеканил король. – Впрочем, мадам, я вызвал вас в Шинон не затем, чтобы говорить о вашем драгоценном здоровье. И о ребенке, которого вы носите во чреве. Ибо вы не слишком, как я выяснил, думали о нем, когда пытались соблазнить герцога де Немюра.
- Что?!! Что вы сказали, государь? Какой негодяй… какой подлец мог наговорить вам на меня такое? — возмущенно воскликнула она, но голос ее дрожал от страха.
- Ваша первая дама герцогиня де Луна. Ваш любовник Рауль де Ноайль.
Значит, ее предположения были правдой, и ее преданная Инес и Рауль здесь!
- Нет! Они лгут!...Они вам солгали!...Или вы заставили их сказать это…под пыткой! — Она была так испугана, что даже пропустила мимо ушей слово «любовник». Людовик мрачно усмехнулся.
- Мы здесь никого не пытали, - произнес он. — Мы—не палачи. А вот вы, мадам, к великому нашему удивлению, весьма преуспели на этом недостойном вашего сана поприще. Мы видели, как искусно вы поработали над свои кузеном.
Бланш затравленно озиралась. Она была уверена, что де Немюр где-то здесь, рядом. Возможно, он смеется над нею, над ее страхом?..
- Это неправда, - слабым голосом сказала она. — Ваше величество…Неужели вы поверили гнусным наветам на меня? Свою жену….Королеву Франции? Если у вас есть свидетели, — я хочу очной ставки с ними. Пусть они мне в лицо скажут все то, что наговорили вам!
- Вы встретитесь с ними, - тяжело роняя слова, сказал Людовик. — А сейчас сюда приведут главного свидетеля. И вы не отопретесь!
Сзади послышались странные, как будто неуверенные шаги. Бланш обернулась…В дверях стоял герцог де Немюр. Его поддерживал Анри де Брие.
Королева взглянула на своего кузена, — и дрожь ужаса пробежала по ее спине. Ибо этот худой как скелет человек, с огромными глубоко ввалившимися глазами на изможденном бледном до синевы лице, с сединой на висках — а совсем недавно его волосы были черными как вороново крыло! - был призраком того де Немюра, которого она оставила в Шиноне пятнадцать дней назад.
А она-то думала, что он здоров…Что он хорошо питается…О. что же она с ним сделала?..
Робер посмотрел прямо в лицо Бланш, и легкая судорога прошла по его лицу. Он отвел взор и сказал де Брие:
- Отпустите меня, граф, - и, слегка пошатываясь, двинулся мимо королевы к возвышению, на котором сидел король. Не дойдя до кресла нескольких шагов, де Немюр с трудом опустился на колени и склонил голову.
– Встаньте, кузен, - мягко сказал Людовик. — И займите место рядом с нами.
- Ваше величество, - глухим голосом произнес герцог, - я не могу сделать этого. Это место принадлежит вашей супруге, королеве Франции.
- Здесь нет нашей супруги и королевы, герцог. Здесь находится только женщина, подозреваемая в тяжком преступлении. Преступлении против вас, Робер де Немюр. И, хоть вы еще и очень слабы и плохо себя чувствуете, мы все же пригласили вас сюда, чтобы вы дали нам показания против этой женщины.
- Я не понимаю, ваше величество, - сказал Робер, стоя все в той же позе.
- Расскажите нам все, как было, герцог. Мы хотим знать из ваших уст, что сделала с вами Бланш де Кастиль. Нам известно уже почти все. Но вы — главный свидетель. И главный обвинитель.
– Я — не свидетель и не обвинитель, государь. Я — преступник.
– Что вы сказали? — воскликнул удивленный Людовик.
- Что ее величество — жертва. А преступник — я. Я признаюсь, что хотел обесчестить вашу супругу в своем замке Немюр-сюр-Сен.
Анри де Брие сделал быстрое движение вперед. У королевы открылся рот от изумления. Брови Людовика взлетели вверх. Он даже слегка приподнялся в своем кресле.
- У вас была лихорадка, кузен. И она еще, наверное, не прошла….Что вы такое говорите? Вы бредите?
- Я в здравом уме, сир, уверяю вас. Я повторяю: я пытался овладеть королевой , вашей женой, в своем замке. Я признаюсь в этом злодеянии…И на коленях жду наказания за него.
- Герцог! Вы оговариваете себя…И я не могу понять, почему. Инес де Луна и Рауль де Ноайль во всем сознались. У нас есть их письменные признания.
- Уверен, ваше величество, что вы угрожали им. Что вы запугали их. Я же делаю добровольное признание, и потому вы должны верить мне, а не им.
- Да черт возьми! — Король вскочил и подошел к де Немюру. — Вы понимаете, в чем вы сознаетесь, герцог? Вы понимаете, что вас ждет за это?
- Понимаю, сир, - спокойно ответил Робер.
- И — не откажетесь от своих слов?
- Не откажусь.
– А что вы скажете нам о следах пыток на вашем теле? Об этих двух буквах, выжженных на вашей груди? Кто вас пытал? Не королева ли? Говорите, говорите же!
На бледном лице де Немюра выступил слабый румянец. Он еще ниже склонил голову и сказал тихо:
- Нет, это сделала не королева…- « Да,-подумал он про себя, - это, действительно, сделала не Бланш. А обезумевшая от дикой страсти ничего не соображающая женщина.»
– Вы лжете, герцог! — вскричал король. — Вы, всегда столь честный и правдивый…Лжете и наговариваете на себя!
- Я никогда не лгу, - заявил де Немюр, невольно забываясь и высокомерно вздергивая голову.
- В таком случае….Поклянитесь честью, Робер де Немюр, что вы действительно совершили это преступление!
- Поклясться честью, что я бесчестен? Это алогизм, государь.
Людовик вздохнул, сел обратно в кресло и бросил быстрый взгляд на Анри де Брие. Граф выглядел растерянным и тоже ничего не понимающим.
- В таком случае…В таком случае мы возвращаем вам свое расположение и доверие, мадам, - сказал Людовик королеве. – Приблизьтесь и займите подобающее вам место рядом с нами.
Бланш во все время этого странного разговора де Немюра и короля была как в трансе. Она то краснела…То бледнела…Кусала губы…И не сводила своих карих сверкающих глаз с коленопреклоненного де Немюра.
Когда Людовик позвал ее, она робко сделала несколько шагов вперед. Оказавшись рядом с Робером, она взглянула на него. Он поднял голову и тоже посмотрел ей в глаза. Бланш вдруг побелела… Зашаталась... И упала герцогу на руки.
- Возьмите ее величество, де Брие, - сказал де Немюр, с трудом поддерживая женщину. — У меня еще слишком слабые руки. Мне не удержать ее.
Граф подбежал и подхватил королеву. Людовик встал с кресла.
- Отнесите мою жену в ее покои. Пусть ее немедленно осмотрят. Вы, герцог, можете тоже вернуться к себе. Я вижу, что вы едва держитесь на ногах….Мое расследование закончено. Завтра я объявлю вам и всем тем, кто связан с преступлением в замке Немюр-сюр-Сен, свою монаршью волю.
На следующий день в той же зале , где в центре появились стол, стул и письменные принадлежности с бумагой, восседали на возвышении в креслах король и королева. Около стола стоял герцог де Немюр.
Бланш сидела, опустив голову и стараясь не смотреть на Робера. Она страдала. Ее вчерашний обморок вовсе не был наигранным . Проходя мимо своего кузена, она встретилась с ним глазами…И поняла, какую жертву он приносит ей. Ей, так страшно и безумно поступившей с ним! Он приговорил сам себя…Чтобы спасти ее честь! Его благородство и духовная чистота поразили королеву в самое сердце. Она поняла в тот миг, насколько он выше ее, насколько совершеннее и лучше…И мысль о своем преступлении против него в тот страшный миг раздавила Бланш. «О, Робер! Что я сделала с тобой?..»
Дверь открылась, и стражники, гремя алебардами, ввели герцогиню де Луна и Рауля де Ноайля. У обоих лица были измученные и землистого цвета от страха. Инес и Рауль остановились рядом с де Немюром. Стражники с поклонами удалились.
Людовик, не вставая с кресла, объявил герцогине и герцогу де Ноайлю свое решение. Инес была полностью прощена и могла вновь вернуться к своим обязанностям первой дамы при особе Бланш де Кастиль; герцог же Ноайль должен был немедленно покинуть Шинон, но не возвращаться в Париж, а удалиться в свой замок в далеком Провансе. Это была опала, изгнание….Но Рауль, уже несколько дней мысленно видевший себя присоединившимся к злосчастному гарнизону Шинона, раскачивавшемуся на ветру на крепостной стене, был несказанно счастлив.
Он, признавшийся в том, что стал любовником Бланш — свободен! Не таилась ли здесь ловушка?.. Быть может, его схватят по дороге в Прованс и убьют? Но нет. Людовик не зря прозван Львом — он благороден, хотя и вспыльчив. Если бы он хотел казнить Рауля — то уже давно бы приказал сделать это. Да, де Ноайль был очень рад. Ведь и от Бланш он избавлялся! Ненасытность беременной королевы уже сильно тяготила молодого человека. Он, так любящий брать и подчинять, вынужден был уступать и склоняться.
А королева в последние дни была просто неистова! Особенно после возвращения из Шинона, - Рауль, конечно, догадался, где она была, хотя она и не сказала ему. Де Ноайль сразу понял, что де Немюр опять отверг домогательства королевы,-потому что наутро после своего возвращения в Париж Бланш исхлестала его плетью, заставив ползать у своих ног и молить о пощаде. Рауль не мог вспомнить эту сцену без внутренней дрожи. Мерзавец Робер! Он отказал ее величеству, а она все вымещает на нем, Рауле! О, как де Ноайль ненавидел эту женщину!
Ну ничего. Опала его не страшит. Наоборот. В Провансе полно девушек, отвечающих прихотям Рауля, - полногрудых, стройных, длинноногих. Сразу по приезде в свой замок он выберет себе самую красивую. Хотелось бы, чтобы она оказалась девственницей. Ночью он придет к ней, возьмет ее силой…И, может быть, даже можно будет позабавиться с кинжалом. Почему нет? Он полный хозяин в своих владениях. Никто и пикнуть не посмеет, если какая-то девчонка бесследно исчезнет после проведенной с ним ночи.
Объявляя Раулю свою королевскую волю, Людовик не спускал глаз с лица жены. Но она осталась совершенно равнодушна к изгнанию своего фаворита, и лицо ее ничего не выразило. Бланш думала в эти мгновения лишь о Робере. У Людовика же была все же мысль нанять убийц и подослать к де Ноайлю, - но, видя, как безразлична к любовнику его жена, король отказался от этой низкой затеи.
Итак, Инес де Луна и Рауль де Ноайль, восхваляя доброту, справедливость и великодушие его величества, покинули залу. В ней остались Людовик, Бланш и де Немюр.
Король встал с кресла и сказал :
- А теперь, когда мы в узком и семейном кругу, нам не нужно, я полагаю, больше разыгрывать комедий…Мадам! Я хочу, чтобы вы сели за этот стол — и изложили, правдиво, чистосердечно и искренне, все то, что произошло в Немюр-сюр-Сен и в Шиноне.
Бланш в тревоге и недоумении вскочила с места.
- Я не понимаю, супруг мой…Что я должна делать?
- Я не намерен повторять. Ведь вы не глухая. Садитесь за стол — и приступайте.
- Но…как же так? — лепетала она, вновь пугаясь. - Я ни в чем не виновата! Герцог де Немюр сознался во всем! Он - преступник! И вообще — почему он не в цепях?.. Он, пытавшийся надругаться над своей королевой!
Де Немюр молчал, но тоже с удивлением смотрел на короля.
- Пишите немедленно, мадам! — Людовик взял Бланш за локоть и чуть не насильно подвел к столу. — Садитесь! — Он усадил ее на стул. — Вот вам перо. Чернила. Бумага…И, не дай Бог, хоть одно написанное вами слово будет неправдой!
Королева увидела, как тяжело он дышит. Какие у него бешеные глаза. В таком состоянии она своего мужа еще никогда не видела! Что делать?..Она протянула дрожащую руку и взяла перо.
- Так-то лучше, - произнес Людовик. Он взглянул на Робера. — Вы удивлены, кузен? Вы ожидали, что сейчас войдет стража, закует вас в цепи, что вас опять швырнут в подземелье…Или сразу вздернут на самой высокой башне Шинона?
- Признаюсь ,да, ваше величество, - ответил де Немюр.
- Герцог! Мой отец, Филипп-Август, мир праху его, говорил мне: «Луи! Самое главное для короля—читать в сердцах своих подданных. Это важнее всего.» И я всегда старался следовать этому завету. Неужели вы думаете, что я не понял, почему вы решили оговорить себя? Почему вы защищали королеву? Вначале, честно говоря, я подумал, что вы хотите спасти честь моей супруги. Но, попытавшись представить ход ваших рассуждений, я понял, что вы мыслили куда глубже; что вы защищали отнюдь не только честь Бланш де Кастиль. Нам известно, как неспокойно в нашем королевстве; как алчные и неразборчивые в выборе средств дворяне и бароны жаждут никем неограниченной власти, стремятся к раздорам и ссорам между собой, чтобы побольше награбить под любым более-менее благовидным предлогом. Им дай только повод – и они поднимутся и против своего короля. И во Франции вспыхнет война, которая может привести к ужасным и необратимым последствиям. А какой повод может быть лучше этого, - что королева изменяет государю… и, возможно, дети ее, принцы и принцессы, включая и моего наследника Людовика, не являются детьми короля Франции! Ибо измена моей супруги, безусловно, поставит под сомнение законность рождения всех моих сыновей и дочерей без исключения. Пятно ляжет на всех наших чад. И тогда страну раздерет на части война, польется кровь, дворяне будут рваться к трону… И я, возможно, буду не в силах остановить этот кошмар. Ведь и моя власть шатка, ведь я сам первый из потомков Гуго Капета вступил на французский престол не по праву избрания, а по праву наследства. Я полагаю — нет, я уверен, и граф де Брие согласился о мною, - что вы, герцог де Немюр, руководствовались в вашем столь удивившем нас вчера поступке и этом позорном для вас и грозящем вам смертью признании именно этими соображениями. И это доказывает мне , как бывало уже не единожды, ваши благородство, ум , высокие нравственные понятия…Вы защищали не только честь Бланш, но и меня, моих детей, мою Францию. Я прав, герцог?
- Государь, - промолвил Робер, - мне нечего ответить вам…
- Мне не нужен ваш ответ. Я читаю его в ваших глазах. Придите же ко мне, кузен! Я прощаю вам вашу вчерашнюю ложь, - ибо она была на благо всего нашего королевства.
Де Немюр подошел к королю и хотел опуститься на колено и поцеловать его руку, - но Людовик горячо обнял его и прижал к груди, воскликнув чуть не со слезами:
- Здесь, у моего сердца ваше место, Робер! — и добавил: - Как был бы я счастлив …Какой прекрасной страной могла бы быть моя Франция, если бы у меня при дворе было бы хотя бы двадцать дворян, подобных вам!
Затем король обернулся к столу, за которым сидела Бланш.
- Мадам! Вы написали? Не забыли упомянуть о герцоге де Ноайле? Об Инес де Луна?
Она протянула мужу бумагу. Людовик пробежал ее глазами и подал герцогу :
- Прочтите, кузен…Все ли здесь правда?
Де Немюр покачал головой и не взял лист.
- Я уверен в этом, сир.
- Что ж…Поставьте свою подпись, сударыня, и число. И запечатайте этот документ своей печатью.
Королева, скрипя зубами гораздо громче, чем пером, подписала документ и запечатала его своим кольцом-печаткой.
- Итак, - сказал Людовик, - у нас теперь есть документ, подтверждающий вашу полную невиновность, герцог. Мадам! Эту бумагу я передаю герцогу де Немюру. Ему она поможет, если это понадобится, обелить свое доброе имя. А, главное, - избежать вашей расправы, на которую вы, насколько мне известно, вполне способны. Я уверен, что наш кузен не употребит этот документ вам во вред, если вы его к этому не вынудите, сударыня.
- Я клянусь своим распятием в том, что никогда и никому не покажу содержание этой бумаги, - произнес герцог.— Лишь если мне будут угрожать смертельная опасность…или бесчестие.
- Вам — или вашим близким, кузен, - поправил его король.
- Но у меня нет близких родных , государь.
- Но ведь вы когда-нибудь женитесь, герцог. И у вас будут дети.
- Вы правы, ваше величество, - произнес де Немюр, глядя на Бланш своими холодными серыми глазами. — Если опасность будет угрожать мне, моей жене или моим детям,-этот документ в течение трех дней окажется в руках короля…
- И я буду знать, герцог, что вы в беде, - закончил Людовик. — И берегитесь, мадам! Если наш кузен умрет какой-нибудь подозрительной или насильственной смертью, первой на подозрении тоже окажетесь именно вы!
Королева с ненавистью переводила взор с мужа на де Немюра. Она чувствовала себя униженной…Раздавленной…Негодяи! Оба они — негодяи и подлецы!
- Мне кажется, вы утомлены, мадам, - сказал король, делая вид, что не замечает горящих глаз жены. — Ступайте к себе. Вам нужен покой. Завтра утром мы уезжаем из Шинона в столицу.
Бланш вышла из залы, еще раз, уже у двери, метнув полный ненависти и жажды мести взгляд на де Немюра. Робер увидел его и прекрасно понял его значение. Это было молчаливое объявление войны, - не на жизнь, а на смерть.
- Возьмите, кузен, - промолвил Людовик, протягивая герцогу бумагу. Де Немюр взял ее и сделал шаг к камину. Но король угадал его движение и остановил его, сказав:
- Герцог! Не делайте этого.
- Разве недостаточно с ее величества того унижения, которому она подверглась, государь? Этот документ должен быть сожжен.
- О нет. Храните его, кузен. Я знаю, что вы исполните свою клятву и не воспользуетесь им из прихоти или низкой мести. Как не сомневаюсь в том, что мою супругу лишь этот клочок бумаги остановит теперь, чтобы немедленно не покончить с вами.
Де Немюр заколебался.
- Я настаиваю, герцог. Я повелеваю вам! Не уничтожайте документ.
Робер склонил голову:
- Я повинуюсь, сир. - И он положил бумагу за пазуху.
Людовик опять сел в кресло и забарабанил пальцами по подлокотникам. Он был в невеселом раздумье.
- Итак, - начал король, - в моих глазах вы очищены ото всех обвинений, кузен. И я должен был бы немедленно освободить вас. Но есть одно «но».
- Догадываюсь, какое, государь, - слегка усмехнулся герцог. — О моем преступлении в Немюр-сюр-Сен узнали. Пошли слухи.
- Увы, дорогой Робер. Откуда они начали идти — не понимаю. Уверен, не от Бланш. Она не была заинтересована в том, чтобы это дело всплыло на поверхность. И, конечно, ее верная Инес де Луна тоже не могла проговориться.
- Полагаю, это сделал Рауль де Ноайль, - сказал де Немюр. — Возможно, он рассказал моей …нет, не невесте, уже не невесте, - герцог криво улыбнулся, - Эжени де Монморанси. А она – отцу…ну, и, вероятно, своим подругам. Подобная сплетня могла облететь, через болтливых девиц, весь Париж за один день.
- Не исключено, - кивнул король. — И это все осложнило. Если сейчас мы выпустим вас на свободу, - все поймут, что были виновны не вы, а королева. И вновь будет затронута ее честь.
- В таком случае, государь, вам ничего не остается, как продолжать держать меня в Шиноне на положении узника, - спокойно подытожил Робер.
- Но это несправедливо, кузен! — вскричал Людовик.—Держать вас в этом замке…Невинного человека!
- Я готов пробыть в Шиноне, и вновь сидеть в оковах в темнице, столько, сколько понадобится, ваше величество. Лишь бы даже тень подозрения не коснулась вашей царственной супруги.
- Вы опять приносите нам слишком большую жертву, друг мой! Право, я не могу принять ее... Попробуем найти другой выход.
- Боюсь, сир, он единственный. Другого я пока не вижу. Я буду находиться в Шиноне на положении узника, пока слухи окончательно не утихнут. Пока все не забудется.
- Но на это могут уйти годы, кузен! Нет-нет, я не могу подвергать вас такому испытанию.
- Возможно, сам Господь Бог укажет нам выход, ваше величество. Будем уповать на него.
- Что ж, - король поднялся. – Уверен, мы что-нибудь придумаем. Вот что: гарнизон Шинона будет полностью обновлен. В него попадут лишь самые верные и испытанные воины, умеющие держать язык за зубами, которые никому не выдадут тайны. Вы , конечно,не будете тут узником. Вам будет предоставлена, кузен, полная свобода передвижения.
- Я не покину замок, обещаю, сир. Только, если позволите, буду иногда гулять в его окрестностях.
- Конечно. Вы сможете выписать себе в Шинон из своих владений все, что хотите — людей, оружие, лошадей, книги. Замок и его охрана будут в полном вашем распоряжении.
- Этого уже более чем достаточно, ваше величество. Благодарю вас.
- Пока не за что, герцог. Но вы правы, — Бог укажет нам путь к вашему освобождению. Королеве же и всему двору будет пока объявлено, что вы находитесь в заточении в темнице. Для вас же, милый кузен, сейчас самое главное — получше питаться. Побольше дышать свежим воздухом. И уповать на милость Провидения. Как только у меня будут новости для вас, я тут же приеду в Шинон.
- Уверен, что мне не долго ждать этого, сир, - сказал де Немюр, кланяясь королю.
Робер оказался прав. Всего через два месяца Людовик инкогнито прибыл в Шинон, сопровождаемый несколькими верными дворянами, среди которых был Анри де Брие.
Новый начальник замкового гарнизона, седой невысокий человек с изборожденным морщинами обветренным лицом, выбежал во двор, застегивая на ходу кирасу, встречать столь знатного и неожиданного гостя. Спрыгнув с коня, король спросил коменданта:
- Где герцог де Немюр, мессир Лавуа?
- Он на охоте, ваше величество, - отвечал старый воин.
- Прекрасно,-улыбнулся Людовик. — Мы подождем его возвращения. Как он себя чувствует? Он всем доволен?
- Мне кажется, ему не на что жаловаться, сир, - сказал комендант Лавуа. — Он кушает превосходно, много гуляет пешком и верхом, читает по вечерам, у него хороший сон…И, если уж совсем откровенно, - старик понизил голос, - есть здесь в замке одна вдовушка. Ну, не из таких, государь, не подумайте.... Порядочная женщина. Но перед нашим красавцем она не устояла! Так что у герцога де Немюра есть здесь все, что душа ни пожелает.
« Все, кроме свободы,» - с горечью подумал де Брие.
Но тут послышались звуки охотничьего рога, и из леса показались трое всадников, направляющихся к замку.
- А вот и он, - сказал начальник гарнизона. Через пять минут охотники с соколами и дичью, притороченной к седельным лукам, въехали во внутренний двор Шинона. Немного близорукий король прищурился. Кто же из них де Немюр? Не черный лысый мавр, конечно. И не тот, со страшным изуродованным шрамом лицом. Неужели этот, на великолепном вороном коне, в черной маске, с небольшой окладистой бородкой?..
Да, этот человек соскочил с жеребца, кинул поводья и передал сокола с руки мавру, сорвал свою маску и, быстро подойдя к Людовику, встал на колено и поднес к губам руку короля.
- Это вы, кузен?..Право, я не узнал вас! - Удивленно и обрадованно воскликнул Людовик. — Встаньте. Поднимите голову. Вы прекрасно выглядите! Румяный… свежий…Взгляд сверкает. Совсем не тот изможденный страдалец, которого мы оставили здесь два месяца назад. И эта бородка вам очень идет!
Де Немюр улыбнулся и погладил свою черную с легкой проседью бородку.
- Я маскируюсь, государь. Вот и маску приходится надевать, когда я выезжаю из замка. Не дай Бог, кто-нибудь из окрестных дворян узнает меня! Ведь я сижу в темнице, в кандалах. - Он поздоровался с графом де Брие и остальными спутниками короля.
- Я уже знаю от господина коменданта, что вы неплохо проводите здесь время, герцог…
- Да, государь, не так уж плохо, - слегка покраснев, ответил Робер, бросив выразительный взгляд на мессира Лавуа, который лишь пожал плечами с самым невинным видом.
- Ну, ну, не стесняйтесь! — Рассмеялся Людовик. — Я рад, что у вас есть здесь все – и для души…и для тела. И, право, долг каждого истинного христианина — помогать сиротам… и вдовам. А какой красавец ваш жеребец! Даже у меня на конюшне нет такого.
- Его зовут Сарацин, ваше величество. Благородное и отважное животное.
- Другого коня у вас и быть не может, наш кузен! А мы к вам с хорошими новостями.
Лицо Робера просияло.
- Я так и подумал! Признаюсь, сир, эта пасторальная жизнь мне изрядно наскучила, и мне все здесь надоело.
- Вы, наверное, еще не знаете, кузен, — началась война. Восстали провинции — Лангедок и Прованс. И уже почти все наши дворяне отправились на юг.
- Восстание?
- Альбигойцы, - объяснил король. - Их мутят катары, эти еретики. Вмешался сам Папа. Его Святейшество послал на подавление бунта и расправу с катарами графа Симона де Монфора.
- Я о нем слышал, - нахмурился Робер. — Неприглядная личность. Безжалостный и жестокий фанатик.
- Но именно такой и нужен сейчас на Юге, кузен. С ересью надо бороться — всеми доступными средствами!
- Государь! Мои детство и юность прошли в Провансе. Я знаю обычаи окситанцев, их язык. И, уверяю вас, в учении катаров нет ничего опасного или вредного. Оно вполне безобидно.
- Герцог де Немюр! — Вскричал Людовик. — От вас ли я слышу столь недопустимые и кощунственные речи? Катарская ересь — безвредна? Не опасна? Вы — католик с ног до головы. Ваша мать была испанка из очень набожного рода. Отец – мой дядя — тоже был истинным защитником нашей праведной веры. На вашей груди — святой крест!
- Да, я католик, - сказал Робер, гордо вскидывая голову. — Но я еще просвещенный человек. И даже надеюсь считаться гуманистом…
Людовик фыркнул:
- Чтобы я больше не слышал от вас ничего подобного, кузен. Я запрещаю вам произносить такие речи! И, прежде всего, - ради вашего же блага. Инквизиция не дремлет. А вы окажетесь, если примете предложение, с которым я к вам приехал, среди ее отцов и приближенных графа де Монфора, а они не потерпят ваших, скажем мягко, заблуждений. А я буду слишком далеко и не смогу защитить вас.
- Итак, вы предлагаете мне, сир…
- Присоединиться к моей армии в Лангедоке.
Де Немюр заколебался. Да, ему осточертела эта сытая и ленивая жизнь в Шиноне. Война — это было так заманчиво! Но то, из-за чего эта война была развязана… Цветущий Лангедок, утопающий в крови бедных безобидных катаров…Он не знал, что выбрать.
- Вы возглавите большой отряд, - между тем продолжал король. — У вас будут самые обширные полномочия. Все нужные бумаги я уже подписал, и они у меня с собой.
- Получается, что я буду независим от Монфора? — спросил Робер. — И он не сможет приказывать мне?
- Да, кузен. Единственное мое условие — продолжение вашего маскарада. Никто не должен знать, что вы не в Шиноне, а на войне.
- Значит, опять маска…- вздохнул де Немюр.
- Увы, дорогой Робер! Но мы сохраним вам ваш герцогский титул; вы появитесь в Лангедоке под любым вымышленным именем, которое себе придумаете, а я собственноручно впишу его в ваши бумаги. Итак, - вы согласны?
- Да, - сказал де Немюр. Ну что ж…Он будет действовать в Окситании самостоятельно. У него будет свой отряд. И к черту Монфора!
- Прекрасно. Я знал, что вы дадите мне положительный ответ. Итак, как вы назоветесь?
- Герцог…Герцог…Может быть, Черная Роза? — задумчиво сказал де Немюр.
- Черная Роза? Почему так?
- Инициалы совпадают с моими — «Р» и «Н». А роза — символ чистоты. И тайны…Моей тайны.
- А черный цвет?
- Траур, - слабо улыбнулся Робер. — По моей свободе. Ведь я все еще считаюсь узником Шинона.
- Не печальтесь, кузен! Эта война хороша для вас еще и тем, что поможет моим добрым гражданам быстро забыть происшествие в Немюр-сюр-Сен. Уверен, она не продлится долго. И, сразу после вашего возвращения, мы подпишем вам оправдательный приговор. И никто не вспомнит даже, за что вы сидели в Шиноне! Да…Тот документ, который написала наша супруга…Мы бы хотели, чтобы пока он был у нас. Как только вы вернетесь с войны и мы встретимся, вы получите его обратно, - в целости и сохранности.
- Да, государь. Я отдам вам эту бумагу, - сказал Робер. ( Он получил ее назад через пять лет, когда король перед смертью приехал в Лангедок и подписал де Немюру оправдательный приговор.)
- Вы знаете, - добавил Людовик, - ваш кузен, Рауль де Ноайль, - тоже там, в Лангедоке. Сразу после начала восстания альбигойцев он попросил у нас позволение присоединиться к графу Монфору, и мы милостиво разрешили ему это.
- Рад слышать, - сухо усмехнулся де Немюр. Он сразу понял мысль короля — может быть, Рауля убьют на войне? И тогда и это позорное пятно смоется с чести Бланш.
- Когда мне можно отправляться, сир?
- Как можно скорее, герцог. Сейчас в замке я впишу ваше новое имя в бумаги. Вы можете пока собираться. Да, вот граф де Брие еще в Париже выразил надежду, что вы согласитесь на мое предложение, и хочет также присоединиться к вам.
- Благодарю, Анри, - де Немюр крепко пожал руку другу.
- А два ваших хороших знакомых, также присутствующих здесь, - продолжал Людовик, —граф де Сю и барон де Парди, обращаются к вам с просьбой.
- Я готов выслушать графа и барона.
- Монсеньор, - сказал с поклоном граф де Сю. — У меня есть сын. А у барона де Парди — племянник. Оба они совсем молодые люди, подростки, но рвутся на войну. Мы хотели бы попросить вас, чтобы вы взяли их к себе оруженосцами. Вы окажете нам этим большую честь.
– С радостью, господа. Присылайте юношей в Лангедок.
- Вы можете взять еще людей, если хотите, - сказал Людовик.
- Тогда я возьму Гастона и Исмаила. Они верные товарищи и надежные друзья.
- Собирайтесь, кузен. И с Богом.
Через три часа четверо всадников вылетели на конях из замка и поскакали на юг. Впереди мчался на вороном жеребце в белом плаще с черной розой ( ее второпях вышила в своей комнате та самая прелестная вдовушка, о которой упоминал комендант. Она пролила на этот плащ и таинственную эмблему немало горьких слез!) высокий широкоплечий рыцарь, в сверкающем серебристом шлеме, закованный в броню. Герцог Черная Роза, будущий легендарный полководец, покинул Шинон.
В продолжении:
... Де Немюр перевернулся на живот и опустил голову на подушку. « Заснуть… но, Господи, без всяких сновидений! - взмолился он на этот раз. - Мне больше их не нужно!» Дремота вновь начала окутывать его…
И тут он вдруг подскочил, перевернулся и сел, сжимая в руке выхваченный из-под подушки кинжал. В его спальне кто-то был. Этот кто-то находился в нескольких шагах от кровати и держал в руке зажженную свечу. Глаза де Немюра расширились от изумления, — там стояла женщина в одежде монахини-картезианки, в белом плаще с низко надвинутым на голову белом капюшоне...
...Девочка вскрикнула, скорее не от боли, - стрела застряла в складках платья, едва ли даже уколов кожу, - а от неожиданности, и вдруг, к полному изумлению Очо, произнесла сочное испанское ругательство.
Бланш расхохоталась, а Очо поспешил к девочке и вытащил стрелу, расшаркиваясь и извиняясь .
- Право, сеньорита, я не хотел. Простите меня, - бормотал он.
Черные блестящие странно недетские глаза недоуменно смотрели на него сквозь прорези маски. Но вот девочка вдруг откинула голову и заливисто рассмеялась.
- Да ведь это же Амур, разрази меня гром! — воскликнула она по-испански. — Бог любви! Всем он попадает в сердце. А мне, черт побери — в филейную часть!..