В ЗАЩИТУ ЕЛЬЦИНА.
АДВОКАТСКАЯ РЕЧЬ ПЕРЕД СУДОМ ИСТОРИИ
Леонида Волкова
политолога, юриста, народного депутата РФ
(частично обновленная версия)
ПРИМЕЧАНИЕ, январь 2014.
Статья написана три с половиной года тому назад. На нее в свое время пришло несколько рецензий. Но вот появилась недавно в Фейсбуке еще одна, для меня особо важная. На фоне текущих споров об учебнике истории известный социолог и публицист Леонид Седов посчитал, что упомянутая статья (после некоторой жанровой переработки) должна стать главой готовящегося учебника истории.
Да, когда в дни фальшивого шума и лживых воспоминаний вновь пытаются облить грязью короткую "эпоху Ельцина", я хочу привлечь вниание к моей защитительной речи. Речи не столько в защиту Ельцина, сколько в защиту исторической справедливости и правды.
*********
80 ЛЕТ ИСПОЛНИЛОСЬ БЫ ГЕРОЮ «ЛИХИХ ДЕВЯНОСТЫХ» ПРЕЗИДЕНТУ ЕЛЬЦИНУ. ПРОШЛИ ОФИЦИАЛЬНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ. КОНФЕРЕНЦИИ, ДИСКУССИИ В СТЕНАХ АКТОВЫХ ЗАЛОВ. ВСЕ-ТАКИ ПРЕЗИДЕНТ, ДА ЕЩЕ ПЕРВЫЙ!
Страна между тем представляет собой скорее картину кислых гримас, если не злобной хулы в адрес этих самых «лихих» и конечно их героя. Интернет, телешоу, репортажи, мемуары слишком часто похожие на сплетни, если не на клевету. Не первый случай в истории. Но что-то не вижу я, скажем, русского Эмиля Золя, острая тоска которого по пониманию логики событий, смысла поведения людей, сердечная боль по справедливости, заставила бы человека, рискуя репутацией, рискуя оскорблениями, а то и свободой, если не жизнью, поднять свой голос, защитника разума и правды.
Не сравнивая себя конечно с великим французом, я хочу взять на себя роль самозваного адвоката Ельцина. Добросовестный профессионал руководствуется вошедшей в его плоть и кровь адвокатской этикой, подобной этике Гиппократа. У добросовестного адвоката, -адвоката по призванию, - есть и должна быть своя, подчиненная этой этике правда. Объективная правда, та часть ее, которая противостоит обвинительной фальши – будь последняя результатом злого умысла, заблуждений, невежества или предрассудков обвинителей. Именно так поступил в свое время Золя, и победил. Скрупулезное раскрытие логики , а не только фактологии поступков, можно сказать ее научное объяснение – таков главный инструментарий адвоката по призванию, какими в истории России были Плевако, Карабчевский, Грузенберг, да и другие.
Итак, здесь и сейчас я хочу публично надеть на себя адвокатскую мантию защитника Ельцина перед судом истории, но с тем, чтобы потом, позже, поменять ее на мантию или парик добросовестного прокурора. То есть такого, которому нужно не обвинить любой ценой, а кому в конечном счете дорога истина, добытая в состязательном процессе. В роли присяжных заседателей этого суда – вы, мои читатели. Что скажут потом судьи, и кто будут эти судьи, мы посмотрим.
ЕЛЬЦИН - СЫН ПЕРЕСТРОЙКИ
Итак, не удивляйтесь, господа присяжные суда истории. Как ни покажется странным, свое адвокатское слово о Борисе Николаевиче Ельцине, я начну с упоминания перестройки и, стало быть, Горбачева. В самом деле, мыслимо ли представить себе явление Ельцина в большую историю России без перестройки, а значит – без Горбачева. Ельцин и Горбачев, казалось бы – непримиримые противники, временами - враги. Однако, на самом деле, Ельцин, пусть и вопреки Горбачеву, продолжил и во многом завершил начатое последним генсеком. Думается, дамы и господа присяжные, что в конце восьмидесятых годов прошлого столетия в лице Бориса Николаевича Ельцина на авансцену русской истории вышла совершенно новая по своему характеру и менталитету личность. Я позволю себе сказать, что впервые на сцену русской политической истории вышел «уральский характер». И это само по себе есть уникальное обстоятельство, не менее важное с точки зрения понимания истории России и прогнозирования ее будущего, чем все реформы и контрреформы девяностых и последующих лет.
Чтобы сказанное выше стало понятней, я попытаюсь показать и доказать как то, что перестройка была исторически и экономически предопределена, так и то, что по ходу ее осуществления объективно не было альтернативы более радикальным реформам, на которые решился и за которые взял на себя всю политическую и историческую ответственность Ельцин. Я счел возможным остановить ваше внимание на «горбачевском» периоде достаточно подробно еще и потому, что «защита Ельцина» нуждается в опровержении представлений о якобы неиспользованных возможностях политики Горбачева и самого Горбачева. Неиспользованных как раз в силу «торопливого» выдвижения Ельцина.
СОЦИАЛЬНЫЕ НЕЛИКВИДЫ ИЛИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТОМ, ПОЧЕМУ НАЗРЕЛА ПЕРЕСТРОЙКА
Напомню, что осуществленная в свое время Сталиным, а затем десятилетиями поддерживаемая политико-экономическая система была рассчитана на экономическую изоляцию СССР, на политический железный занавес, на милитаристскую мобилизацию и традиционную неприхотливость народа, спосбного в своей массе жить впроголодь и без минимальных современных удобств. Между тем, замороженный, было, этой политикой всемирный закон модернизации десятилетиями же и с нарастающей силой поверх всех границ посылал свои тревожные сигналы в Советский Союз. Они не оставались незамеченными как народом, постепенно осозновавшим свои современные потребности благодаря приоткрытию границ, так и частью руководства. Попытки частичных реформ предпринимались неоднократно. Однако, с каждым разом становилось все более ясно, что повернуть огромную страну в направлении цивилизации современного типа - дело крайне тяжелое, а при осуществлении посредством лишь частичных реформ – дело безнадежное.
Во многом это объяснялось характером советской индустрии - гигантской, но плохо приспособленной к производству потребительски полноценной массовой продукции. Индустрии, ядром которой был военно-промышленный комплекс (ВПК). При этом становилось все более очевидным, что ВПК, к которому было пристегнуто почти все народное хозяйство, чем больше рос, тем больше выкачивал из страны ее ресурсы. Более того, самый рост ВПК, как я дальше покажу, шел иррационально. В итоге в хозяйственном организме НАКАПЛИВАЛИСЬ ТЫСЯЧИ ТОНН ПОЛУБРАКА И НЕЛИКВИДОВ. Я назову это обманчивое «богатство» СОЦИАЛЬНЫМИ НЕЛИКВИДАМИ. Социальными, потому что, они не служили или очень плохо служили как общественному, так и личному потреблению.
Более того, получалось, что одно производство разрушает другое. Сложилась ситуация, когда само созидание (т.е. производство) стало источником разрушения и распада. Рак, а не просто «застой» - таковым надо представить себе образ тогдашней экономики. И это осознавалось учеными и представителями самых разных профессиональных кругов, В ТОМ ЧИСЛЕ, ЕЩЕ НАЧИНАЯ С 60-Х ГОДОВ, АКАДЕМИКОМ АГАНБЕГЯНОМ.
Такая безнадежная ситуация, не могла больше перекрываться парадной пропагандой и фальшью победных лозунгов. Надо было делать нечто реальное и притом современное и разумное. Однако, попытки отдельных руководителей что-то изменить каждый раз натыкались на приоритеты ВПК и застойную ориентацию основательно коррумпированной к этому времени и очень влиятельной номенклатуры КПСС. Своего рода нового сословия, "нового дворянства".
Тем не менее, в сложившейся критической ситуации, господа присяжные, как многие из вас, возможно, еще помнят, самой партией в лице ее ЦК, к власти в СССР, вопреки многолетней традиции, был призван молодой генсек-реформатор. Напомню, Михаил Горбачев, вышел в свое время не из рядов НКВД и не из системы партийного образования, а из стен Московского университета, где праву и философии обучали еще многие старые, образованные, интеллигентные профессора. Возможно, именно это определило взятый им курс.
Как и сама страна, Горбачев оказался перед двумя гипотетическими альтернативами сложившейся экономической системе и экономической политике. Либо с помощью реформированной КПСС и окружающей ее административно-командной системы начать сверху структурную перестройку экономики, поворот ее к потребителю на основе постепенной конверсии и рассасывания завалов ВПК. Либо, развернув политический театр, ринуться в рыночные реформы, создавая потребительскую экономику как бы СНИЗУ И ЗАНОВО (модернизированный "китайский" вариант?). То есть опереться непосредственно на предприимчивость, опыт, смелость широких слоев населения, способных по своей инициативе за свой риск и страх разумно использовать для насыщения товарного рынка как имеющиеся технологии и материалы, так и создавать новые.
Напомню, что за первую альтернативу высказывалось подавляющее большинство ведущих экономистов и "управленцев». Подобному повороту, казалось бы, должна была способствовать новая внешняя политика – радикальное уменьшение противостояния с Западом, возможность приостановки военно-технической гонки и соответственно сокращения ВПК. Такая стратегия, однако, должна была упереться в ряд лишь до сих пор смутно осознаваемых проблем.
РАКОВАЯ ОПУХОЛЬ ВПК – СОЦИАЛЬНЫЕ НЕЛИКВИДЫ
Одна из них, - надеюсь это смогут подтвердить свидетели и эксперты из числа самих присяжных , – это иррациональная структура ВПК. В пирамиде ВПК сектор науки и высоких технологий занимал ведущее положение и стремился быть на уровне, не уступающем Западу или даже превосходящем его. Однако, очень узкая специализация разработчиков сковывала потенциал системы в целом. Жесткая иерархия при отсутствии нормальной конкуренции приучала институты и лаборатории, грубо говоря, «втирать очки» планирующим инстанциям для того, чтобы получать приоритетные госзаказы на разные военные чудеса и, соответственно, "выбивать" деньги и фонды. При этом считалось не обязательным, а то и вредным задумываться над их осуществимостью, стоимостью, и реальностью внедрения. А затем "продавать" заказчику - военному ведомству – «туфту». Неформальные интервью с работниками лабораторий и институтов ВПК, в том числе и проводившиеся на протяжении лет лично мной, показывают, что система «продажи туфты» - полной или частичной - была здесь глубоко укоренена. Коррупция доходила до «тактичного» подкупа военпредов, принимавших готовые разработки или готовую продукцию.
Еще хуже обстояло дело с военным «ширпотребом». Массовая военная продукция по самой своей природе не рассчитана на большую долговечность и на особые удобства потребителей. Военному производству отдавалось все лучшее. Однако, во-первых, это отнюдь не исключало воровства; во-вторых, нерационального использования этого лучшего, и, в-третьих, постоянного его дефицита. Между тем, в массовом военном производстве дефекты оставались длдя публики не столь заметными в силу особого характера их потребления и особой природы самих потребителей - забитых «дедовщиной» обезличенных солдат и офицеров, озабоченных в основном своими собственными житейскими проблемами. Или международных наемников, включая солдат-детей, в разных экзотических странах.Реального ОБЩЕСТВЕННОГО КОНТРОЛЯ за ВПК и его продукцией в СССР не существовало. Зато в атмосфере "холодной" войны широко прокламировалсь гордость за советские танки, ракеты и военные суда, что отнюдь не способствовало осознаию населением необхолдимости реформ.
И все же, как считали некоторые, теоретически можно было под нажимом административно-командной системы заставить ВПК делать вместо снарядов кастрюли и ведра, вместо танков и бронетранспортеров - трактора и автомобили, вместо военных радаров и систем связи - телевизоры, магнитофоны и компьютеры. Однако такая «конверсия» потребовала бы массированной технологической переоснастки производственной базы ВПК и изменения специализации „хайтеха“. Соответственно, - других конструкторских, инженерных, научных и производственных кадров, других поточных линий и, по крайней мере частично - других станков и машин.
Поднять эту кадровую и технологическую целину означало бы примерно то же, что еще раз совершить индустриализацию, которая удалась Сталину лишь благодаря революционному энтузиазму народа и драконовским репрессиям на фоне чудовищной нищеты, рабского труда и перманентного состояния угрозы войны. Но главное - законы экономики позволяют утверждать: даже самые гигантские объемы массового военного производства вряд ли сопоставимы с объемами производства, необходимого для нормального насыщения общего потребительского рынка.
Иными словами, даже если бы удалось на сто процентов повернуть ВПК к производству потребительских товаров, его все равно было бы абсолютно недостаточно для решения задач удовлетворения потребностей населения на современном уровне. А ведь то, что происходило в ВПК, имело свою параллель в других отраслях, безотносительно к тому, насколько они были связаны с ВПК. Повторить сталинскую индустриализацию в конце 80-х было, вряд ли, возможно. Неизвестно решился ли бы на это сам Сталин, доживи он до этого времени. И КПСС уже не обладала для этого необходимым потенциалом политической энергии. И, разумеется, подобная попытка, даже если бы КПСС оказалась способной на нее, сопровождалась бы не менее тяжелыми последствиями в смысле уровня жизни населения, а скорее всего намного более тяжелыми, чем более поздние рыночные реформы, сильно смягченные, пусть и на время, материальными поступлениями с Запада и Востока.
Конечно, можно было попытаться добиться таких же, а ВОЗМОЖНО И БОЛЬШИХ вливаний Запада под идею конверсии ВПК. Но этого не хотела и боялась хозяйственная номенклатура. Даже во втором, третьем и четвертом эшелонах она предпочитала оставить все так как есть."Хозяйственники" - директора, мастера, разнообразные начальники производств, цехов, мастерских - были воспитаны в превратившемся в шестое чувство убеждении, что Запад - враг. Они понимали, что в случае получения кредитов, инвестиций и технологий неизбежно вторжение в их привычный уклад специалистов, контролеров, то есть чужеродного «начальства» с его «чужими» требованиями к работе.
Впрочем, присяжные, особенно те, что живут на Западе, должны знать, что и ЗАПАД В ТО ВРЕМЯ ВРЯД ЛИ БЫЛ ГОТОВ К НОВОМУ «ПЛАНУ МАРШАЛЛА» . ОШЕЛОМЛЕННЫЙ И УМИРОТВОРЕННЫЙ РАСПАДОМ СОЦЛАГЕРЯ И СМЯГЧЕНИЕМ СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ УГРОЗЫ, ЗАПАД МЕДЛЕННО ПЕРЕВАРИВАЛ ГОРБАЧЕВСКУЮ ПЕРЕСТРОЙКУ. В СВОЕМ БОЛЬШИНСТВЕ ЗАПАДНЫЕ ПОЛИТИКИ БЫЛИ НАСТРОЕНЫ НА ОЧЕНЬ МЕДЛЕННУЮ РЕФОРМАТОРСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГОРБАЧЕВА. ПО СУТИ, ОНИ ПРЕДПОЧИТАЛИ СОХРАНЕНИЕ ИЗОЛИРОВАННОЙ И ПРЕДОСТАВЛЕННОЙ САМОЙ СЕБЕ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ, БЕСПЕРСПЕКТИВНОСТЬ КОТОРОЙ БЫЛА ВЫШЕ ИХ ПОНИМАНИЯ. А НАРАСТАВШЕЕ И ОППОЗИЦИОННОЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ГОРБАЧЕВУ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ КАЗАЛОСЬ УГРОЗОЙ ИХ ИНТЕРЕСАМ И ВЫЗЫВАЛО, СКОРЕЕ, РАЗДРАЖЕНИЕ, ЕСЛИ НЕ ПРЯМОЙ ИСПУГ, КАК В ПРОШЛОМ БОЛЬШЕВИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. В ЭТОМ СМЫСЛЕ НЕ МОГУ НЕ ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ В СКОБКАХ, ЧТО ВОЗВРАТ РОССИИ К «СТАБИЛЬНОСТИ» БОЛЬШИНСТВО ЗАПАДНЫХ ЭЛИТ ВОСПРИНЯЛО С ОБЛЕГЧЕНИЕМ. СЛЕДУЕТ ЛИ ПРИ ЭТОМ ОБЪЯВИТЬ АВТОРОВ «СТАБИЛЬНОСТИ» АГЕНТАМИ ЗАПАДА, ОСТАВЛЯЮ НА УСМОТРЕНИЕ ПРИСЯЖНЫХ.
Таким образом, вариант конверсионной перестройки экономической структуры на самом деле вел в тупик. И не обеспечивал спасение массы населения страны от близко надвинувшейся угрозы тотальной нищеты, голода и разрухи.
Разумеется, существовал еще вариант - просто путем государственных инвестиций и плановых директив создать новую промышленность товаров народного потребления. Однако и этот вариант без широкомасштабной конверсии или без поставок технологий и материалов по "плану Маршалла" был бы не менее иллюзорным, так как никакой ресурсной базы для использования плановых инвестиций на радикальное переустройство производства на потребительские цели кроме той, что была описана выше, в СССР не имелось.
Существовал еще запасной административный вариант - раздел рынков оружия и импорт технологических и кадровых ресурсов за счет увеличения экспорта оружия. Я не могу здесь останавливаться на нем подробно. Скажу только, что он в то время не был реальным, т.к. оружие СССР продавал в основном «развивающимся» странам в кредит, а оплачивали его очень неаккуратно, и очень своеобразными поставками.Свидетельствую как бывший сотрудник Внешторганка СССР, непосредственно знакомый с соответствующими расчетами.
Так или иначе, но проблема ВПК, а с ней и более широкая проблема структурной перестройки советской экономики оставалась висеть дамокловым мечом как над СССР, так и над судьбой любого реформатора. И оставалась таковой вплоть до прихода Ельцина и распада СССР.
Перед лицом этих трудностей, что предпринял Горбачев? Главное, что сегодня многими, кажется, забыто, и за что мы все, независимо от отношения к остальным сторонам его деятельности, должны быть ему благодарны, это ослабление феодальной власти застойной номенклатуры - партийного "дворянства". Проведя перевыборы директоров предприятий - в основном за счет их замены на бывших замов, Горбачев тактично смог решить задачу смены руководителей высших и средних звеньев партаппарата. Пришел в номенклатуру еще не усидевшийся в своих епархиях второй и третий эшелоны.Распались феодальные гнезда. Распалось феодальное единство сословия. Зашаталось само сословие. На этой основе можно было реформировать и феодальный центр - либерализовать абсолютизм ЦК и Политбюро КПСС.
Далее, на фоне развертывания "гласности", целеустремленно снимались покровы с номенклатуры, ее стиля правления, ее криминального окружения. Доставалось и самой передовой социалистической экономике, которую даже консервативные специалисты называли "самоедской", затратной, саморазрушающейся. Коротко говоря – Горбачев серьезно подготовил распад КПСС, как централизованной партии массового контроля над населением.
ПЕРЕСТРОЙКА КАК ПОЛИТИКА ЦЕН
Непосредственно же в экономической политике, напомню, Горбачев колебался от попыток технологического рывка под лозунгом "ускорения" до попыток ввести элементы свободной инициативы в виде признания кооперативов. Тогда и было, впервые после НЭПа, положено начало принципам свободного ценообразования. Кооперативам разрешили назначать цены, отличные от государственных. Предполагалось, что это повысит заинтересованность производителей потребительских товаров и услуг в эффективной работе, чего, однако, не произошло. Правда, на рынках стали иногда появляться пользовавшиеся спросом изделия, восполняя острейший дефицит. Однако, очень быстро большинство кооперативов превратилось в доходные филиалы государственных предприятий, с помощью которых "отмывались" все те же бюджетные деньги. И к этому времени кооперативное движение было прикрыто . Словом, и на этом направлении структурной перестройки не получилось.
Последним этапом экономической политики Горбачева было формирование правительства Валентина Павлова. Возможно, Павлов по-своему и намеревался решать проблемы структурной перестройки с помощью новой политики цен. Собственно, политика выборочного ОТРАСЛЕВОГО повышения цен уже имела место при Хрущеве и особенно при Брежневе. Господствовавшая в СССР еще со сталинских времен система «монопольного рынка» давала крупным внутриотраслевым монополиям возможность добиваться путем лоббирования в плановых органах, - то есть внеэкономическими средствами, среди которых доминировала взятка, - установления выгодных для них цен. Разумеется, за счет других монополий. Павлов же резко «либерализовал» ситуацию. В результате монополиям, получившим возможность произвольно наращивать цены, стало незачем гнаться хоть за каким-нибудь реальным ростом производства. Это, о чем часто забывают, повлекло за собой скачкообразный рост цен и инфляцию. Скачок цен вызвал потребительскую панику и ажиотажный спрос на все, даже на заваль. И без того дефицитный потребительский рынок мгновенно опустел. Сегодня, господа присяжные суда истории, уже забыты ковровые очереди и табачные бунты на улицах 88-89 годов. Забыто, что голод и нищета, особенно пенсионеров, начались именно тогда. Я призываю вас, господа присяжные суда истории, вспомнить это, когда вы будете выносить свой приговор!
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕАТР
К описанному времени стало делаться все более ясным, что заходит в тупик и «политическая» стратегия перестройки.
Так же как и в экономике Горбачев оказался перед несколькими вариантами альтернативной политики.
- Сосредоточиться на продолжении реформы КПСС в направлении превращения ее в партию то ли еврокоммунистического, то ли даже социал-демократического формата?
- Двигаться дальше по пути расширения политического плюрализма в варианте многопартийности или в корпоративном варианте?
- Продолжить расширение „гласности“ до подлинной свободы слова, а "демократизации" - до подлинной свободы собраний и выборов?
- Реформировать государственное (федеративное) устройство Союза ССР в предвидении трудностей удержания его в прежних рамках и на прежних основаниях по мере усилении плюрализма?
- Перенести центр тяжести власти от партии в сферу государства и попытаться править без КПСС?
- Наконец, вернуться в прошлое, оснастив его некоторыми "демократическими" атрибутами?
Все эти варианты неизбежно вытекали из созданной объективным ходом истории ситуации, в которой оказался СССР в результате разложения прежнего тоталитарного режима. Рассмотрим их вкратце.
Выскажу лишь предположение - возможно именно «еврокоммунистический» вариант представлялся Горбачеву, проведшему свою молодость в одном студенческом общежитиии с будущим героем Пражской весны Млынаржом, наиболее ясным и близким. КПСС, однако, по своему составу, опыту, традициям, политической культуре никак не была похожа ни на венгерскую ВСРП, ни на Чехословацкую компартию, ни даже на югославскую, не говоря уже об итальянских или французских еврокоммунистах .
Нельзя сказать, что генсек ничего не предпринял. Наиболее крупным шагом были выборы Съезда народных депутатов СССР, построенные по принципам, близким к корпоративным, но все же содержавшие признаки корпоративной демократии. Выборы проводились на основе кандидатур, предлагаемых трудовыми коллективами. А КПСС имела свою особую курию "общественную секцию", также как и профсоюзы и некоторые другие "рычаговые" (термин Сталина) системы.
Однако, сделав этот шаг, Горбачев тут же кастрировал новую систему. Перед кандидатами в народные депутаты были поставлены трудно проходимые фильтры. Сама система деления депутатского корпуса на немногочисленную „элиту“ членов постоянно действующего Верховного Совета и статистов проводимого раз в год Съезда в составе 2200 участников обеспечивала возможность контроля над «слишком активными» депутатами и манипулирования съездом с помощью испытанных партийных приемов. А это опять-таки увеличивало зависимость Горбачева от КПСС.
Сегодня трудно сказать, чем была вызвана такая непоследовательность Горбачева. Скорее всего тем, что он не имел ясного представления о дальнейших перспективах страны. Об этом свидетельствуют его броски от Рыжкова к Абалкину, от Абалкина к Явлинскому и от Явлинского к Павлову.
Между тем, бывшие диссиденты, часть академической общественности, столичная молодежь, борцы за чистоту природы, часть подлинно верующих довольно быстро, чтобы не сказать моментально, откликнулись на гласность. В условиях некоторого, очень относительного, смягчения полицейского режима в крупных городах и некоторых регионах, маневрируя между запрещенными митингами и полуразрешенными собраниями, все эти люди создали «неформальное» демократическое движение. Оно стало заметно усиливаться после избрания в 1989 г. Съезда народных депутатов СССР и образования в нем, впервые после сталинских расправ, формальной ПАРЛАМЕНТСКОЙ ОППОЗИЦИИ в виде Межрегиональной депутатской группы. Иначе говоря, в стране появились реальные ростки плюрализма, а свободное слово явно будоражило широкие массы.
В этой ситуации, Горбачев мог бы реально поддержать развитие политического театра. Само по себе это не означало бы еще реальной многопартийности и вовсе не означало необходимость открытого слияния с демократами, которое тогда могло бы стоить ему всей его карьеры. Но в интересах Горбачева было получить солидный противовес КПСС, хотя бы для того, чтобы укрепить собственные реформаторские позиции. Иначе говоря, Горбачев мог бы попытаться сыграть роль Ельцина.
На самом деле перемешав партийные кадры и поставив их под удар гласности, Горбачев, оказался не в состоянии по-настоящему выйти за рамки традиционной советской системы. Между тем, лишенная привычных партийных ориентиров, номенклатура почти на всех ее уровнях не только негативно отнеслась к новой системе "общечеловеческих" ценностей, но быстро возненавидела своего генсека, и частично перешла к тактике заговоров против него.
Между тем, брожение в народе не могло оставаться в жестких рамках дозированной гласности и отсутствия перспектив в экономической политике. Словом, неожиданно Горбачев столкнулся с быстрым. ХОТЯ И ПО-РАЗНОМУ МОТИВИРОВАННЫМ, ростом оппозиции перестройке.
НАЧАЛО ФАКТИЧЕСКОГО РАСПАДА СОЮЗА ССР
Положение усугубилось вдруг обнаружившимися сильными центробежными тенденциями внутри Союза ССР. Непривычность и шаткость новых идеологических основ, предложенных Горбачевым, как и неопределенность его собственного положения между партией и демократией, между логикой полицейского государства и постулатами «господства права», оказались достаточными для того, чтобы спровоцировать региональные амбиции. Плохо сдерживаемые до того, они, как правило, принимали этническую окраску и создали ситуацию перманентных межнациональных конфликтов, становившихся все более кровавыми.
Сегодня важно трезво оценить альтернативы тому, что произошло в дальнейшем. Представляется, что у Горбачева к рассматриваемому моменту были две возможности попытаться решить эту проблему. Одна – сосредоточить иссякающий военный, экономический и морально-политический потенциал СССР, как партийно-«коммунистической» империи, на крупномасштабном ВООРУЖЕННОМ ПОДАВЛЕНИИ сепаратистских тенденций на всей ее территории. Другая - жестко отделить то, что объективно было готово к независимости, сконцентрировав и консолидировав власть на тех территориях, которые не страдали сепаратизмом.
Попытка первого рода объективно грозила перспективой гражданской войны внутри Союза ССР, крахом самих вооруженных сил СССР и, в результате, международным военным конфликтом. Иными словами, выбор такой стратегии грозил не просто развалом СССР, но развалом по сценарию гигантского масштаба кровопролития, голода и разрухи, сопоставимому с ситуацией двадцатых-тридцатых годов начала века. История «маленькой» чеченской войны может служить хорошей иллюстрацией к данному тезису. Не говоря уже о послевоенной истории некоторых соседних с Россией империй, особенно - Французской с ее поставившими страну на грань гражданской войны Алжиром и Вьетнамом.
Решение второго рода требовало ясной опоры на новую демократию больших городов, новой сильной идеологической кампании и ясной новой экономической политики. Соответственно, оно потребовало бы решительного поворота лицом к новым силам и тенденциям прежде всего в самой Российской метрополии. Ибо там, в основном, и был сосредоточен как замороженный экономический потенциал квалифицированного населения, так и потенциал демократии больших городов с ее новой экономической и политической мыслью. Но в свою очередь это требовало пересмотра всей концепции союзного государства. Более того, такой пересмотр должен был вести к его прекращению, но относительно мирным и наименее болезненным путем.
Иными словами, подобный курс требовал всего того, от чего Горбачев неизменно уклонялся. Можно ли было, например, игнорировать настойчивость прибалтов, уверенных в своем праве на свободу от советского присутствия. И нужно ли было убивать саперными лопатками несколько десятков тбилисских юношей и девушек, раскинувших палаточный лагерь протеста напротив здания грузинского ЦК?
Словом, метод решения проблемы - грубое использование армии как политико-террористического инструмента оказался опасным для СССР и ускорил провал лично Горбачева. Кровавые события в Прибалтике, Грузии, Азербайджане, при неуклюжих попытках снять с себя ответственность за все эти дела, имели следствием то, что уже и армия стала сторониться генсека и руководимого им ЦК КПСС.
ФИНАЛ ПЕРЕСТРОЙКИ
Последней попыткой найти выход из создающегося политического вакуума было решение Горбачева перевести свою партийную власть в государственные формы. Однако его достаточно келейное избрание сначала Председателем Верховного Совета СССР, а затем Президентом СССР не имело под собой сколько-нибудь серьезного политического или социального фундамента. Оно не только не могло дать ему какие-либо гарантии, но напротив, вызвало довольно широкое раздражение и даже возмущение.
Таким образом, если в экономике возможности Горбачева были резко ограничены объективными обстоятельствами, то в политике он еще на пике перестройки мог сделать гораздо больше. Но и в экономике поиск решения неотвратимо требовал радикально новых подходов. Если ВПК, как было показано выше, стал камнем преткновения экономического развития и грозил скорым обвалом «социалистического» народного хозяйства, а реформировать (конвертировать) его было невозможно, то напрашивался вывод о необходимости отказаться от ВПК, как ядра советской экономики. То есть резко сократить иррациональное расходование материальных и финансовых ресурсов на ВПК. Такое решение, разумеется, было чревато перспективой не только сокращения лабораторий и институтов, но и неизбежностью остановки цехов и целых заводов, в том числе и городов-заводов. Это была мрачная, но объективно неизбежная перспектива. Вопрос был только в том, какими методами сделать ее менее болезненной для населения и одновременно открывающей возможность создания новой, продуктивной конфигурации экономического потенциала страны в оптимально короткие сроки.
Итак, попробуем подвести некоторые предварительные итоги. До момента выхода на сцену российской демократии и Ельцина Горбачев не сумел решить ни одной из поставленных перед ним историей проблем. Ни проблемы ВПК (структурной перестройки экономики), ни проблемы КПСС (политический театр - структурная перестройка политической системы), ни регионально-национальной проблемы (структурная перестройка СССР).
Что ему удалось – это частичная разгрузка экономики СССР благодаря новой политике в международном плане. Но именно эту политику ему часто ставят в вину, не понимая, правда, того, в какой тупик загнала СССР бессмысленная глобально-имперская внешняя политика КПСС. Бессмысленная, потому что не была объективно обусловленной, а была сугубо инерционным подражанием политике сталинской. Однако, повторюсь, неизвестно проводил ли бы ту же политику сам Сталин, доживи он до времен перестройки. Разве не были в его характере внезапные повороты на 180 градусов. И не пошел же Сталин в свое время наступать на Париж, хотя мог.
В общем, вместо того, чтобы искать новые пути, Горбачев вдруг уперся в стенки старой системы. Он даже начал ее как-то восстанавливать, видимо, не вполне сознавая того, что при всех условиях КПСС ему больше не поддержка.
Надеюсь, что проделанное исследование поможет присяжным суда истории (как и самой истории) ответить на вопрос, в какой мере все эти пороки «генсекства» Горбачева были обусловлены объективными причинами, а в какой свойствами его собственной личности. Ведь свойства личности крупного исторического деятеля, каковым несомненно был Михаил Сергеевич Горбачев, отнюдь не последний фактор в исторической судьбе народов.
И тут от экспозиции мы, наконец, переходим непосредственно к теме моей адвокатской речи.
СУВЕРЕНИТЕТ РСФСР НА ПЕРЕПУТЬЯХ ПЕРЕСТРОЙКИ
Итак, становилось все более очевидным, что перестройка в руках Горбачева столкнулась с неразрешимыми проблемами. С разных сторон нарастала критика и оппозиция линии генсека. Новые, для Горбачева неприятности пришли с территории РСФСР.
Во-первых, здесь наметилась радикализация великорусского национализма. Подстрекаемая довольно мощной группой литераторов, сложившейся вокруг журналов "Наш современник" и "Молодая гвардия", она приобретала все более антигорбачевский характер. Стали возникать акции, полуфашистского типа.
Во-вторых, на эту кампанию ориентировались пострадавшие от перестройки номенклатрущики, а также разного рода откровенные или прикровенные сталинисты. В свою очередь на них оглядывались те, кто еще не решался идти против партдисциплины, то есть против генсека, но и не испытывал особого желания маршировать в его рядах. И вот, к концу 1989 г, помимо тайных заговоров, которые пыталась сплести часть "оппозиционеров" на протяжении всей перестройки, они сделали другую ставку – на суверенитет РСФСР.
Напомню, что в силу конституционной традиции выборы в РСФСР должны были состояться на следующий год после союзных выборов. Противники перестройки и решили воспользоваться этим, чтобы в результате выборов захватить власть в РСФСР. Они полагали, что у них есть главное - энтузиазм, идеология, традиции. Единственное, чего им не хватает - это институты. Поэтому имелось в виду по ходу выборов создать свою "российскую" компартию, „свою“ российскую академию наук и увеличить после обретения ими власти бюджет РСФСР. В этой связи "оппозиционеры" не прочь были поиграть с идеей записанного в Конституции "суверенитета" РСФСР, как союзной республики в рамках Союза ССР. Националисты-антиперестроечники полагали, и отнюдь небезосновательно, что снабженная этими атрибутами плюс шовинистической пропагандой РСФСР в их руках станет мощным инструментом консолидации «консервативной» (в сугубо советском смысле) оппозиции во всем Союзе. Они считали, что тем самым будут опрокинуты неясные проперестроечные тенденции в союзных республиках, а СССР вернется на «естественный» для него путь автаркии, тоталитаризма и имперских тенденций.
ЕЛЬЦИН - ENFANT TERRIBLE ПЕРЕСТРОЙКИ.
И тут в роли роковой «неприятности» для Горбачева и вместе с тем в качестве спасителя исторически главного в перестройке выступил пошедший наперекор ее творцу Борис Ельцин. Изгнанный из Политбюро, грубо смещенный с поста первого секретаря МК КПСС, покаявшийся и к тому же больной, - Ельцин казался Горбачеву навсегда политически похороненным. И вдруг этот политический труп ожил и быстро стал знаменем демократической оппозиции. Ибо в отличие от Горбачева, Борис Ельцин гораздо точнее оценил особенности исторического момента. А характер и острая интуиция не только побудили, но и позволили ему взять на себя и выполнить роль того реформатора, которого, как было показано выше, требовала в тот период история. Ибо главное, что отличало Ельцина от Горбачева, и чего ему не могут простить, это могучий, искренний ПОРЫВ к СВОБОДЕ. Горбачев стремился рационализировать неискоренимую сталинскую несвободу народа, сделать ее похожей на современность. Ельцин неожиданно для самого себя широко вдохнул уральскими легкими воздух свободы, казалось бы навсегда исчезнувший с просторов России. Этот воздух, похоже, опьянил его. Но к этому мы еще вернемся.
Разумеется, партократу Ельцину стать свободным Ельциным очень помогла подготовившая новое мышление интеллигенция. Но ведь та же самая «либеральная» интеллигенция с ее идеями, знаниями и устремлениями была в наличии и перед Горбачевым. Как получилось, что выпускник юрфака МГУ Горбачев прошел мимо нее, предпочтя «либералов» из числа аппаратной, цековской или околцековской «интеллигенции» типа Яковлева или Шахназарова. И как получилось, что на историческую встречу с подлинной либерально-демократической интеллигенцией без колебаний вышел «простой» строитель Ельцин?
Мой ответ, дамы и господа присяжные, вы уже слышали. Не знаю, согласитесь или нет, однако лично я убежден, что в конце восьмидесятых годов прошлого столетия в лице Бориса Николаевича Ельцина на авансцену русской истории вышла совершенно новая по своему характеру и менталитету личность. Я позволю себе повторить: на сцену русской политической истории вышел «уральский характер». И это само по себе есть уникальное обстоятельство, не менее важное с точки зрения понимания истории и прогнозирования будущего России, чем все реформы и контрреформы девяностых и последующих лет.
ИБО, МОЖЕТ БЫТЬ НОВЫЙ ПРИХОД К ВЛАСТИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ПОДОБНОГО ТИПА РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ, ТИПА, НЕ ПОХОЖЕГО НА ТИП ИЗОЩРЕННЫХ ПИТОМЦЕВ МЕГАПОЛИСОВ ЕЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИЛИ АЗИАТСКОЙ ЧАСТИ, ОБОЗНАЧИТ НЕ СТОЛЬ ОТДАЛЕННОЕ ПОЗИТИВНОЕ БУДУЩЕЕ РОССИИ. НА СЦЕНУ РУССКОЙ ИСТОРИИ ВНОВЬ ПРИШЕЛ ПУГАЧЕВ, НО ПУГАЧЕВ ДО НИТОЧКИ СПОРТИВНОГО КОСТЮМА И ПАРАДНОГО ФРАКА СОВРЕМЕННЫЙ. ПРИШЕЛ ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОНЯТЫЙ СОВРЕМЕННИКАМИ, НО НАДЕЮСЬ ИМЕЮЩИЙ ШАНС БЫТЬ ПОНЯТЫМ ИСТОРИЕЙ САМОЗВАНЕЦ-ОСВОБОДИТЕЛЬ. ИМЕННО ПОЭТОМУ ПАССИОНАРНАЯ ЛИЧНОСТЬ ЕЛЬЦИНА, ЗАСЛУЖИВАЕТ С ВАШЕЙ СТОРОНЫ ОСОБОГО, МАСШТАБНОГО РАССМОТРЕНИЯ.
ЦАРЬ БОРИС
"Царь Борис" - так назвал его приближенный журналист Олег Попцов. Ельцин сам повторял иногда годуновскую фразу: "Я царь или не царь?" Повторял с веселой искрой в глазах. Царь Борис отнюдь не был лишен чувства юмора и чувства игры. Но если и был Борис Ельцин русским царем, то таким, о каком только мечтать могла бы Россия за столетия своего державства. Хотя царем он в действительности не был. А просто двинул время вперед, а в чем-то опередил время.
Как упоминалось выше, рецептов реформ в начале перестройки предлагалось немало. Не скрою, что лично я полагал тогда (как и поныне полагаю), что экономический профессионализм, особенно советской школы, представлял скорее шоры, чем подспорье в понимании состояния и перспектив перехода страны к условиям современности. В отличие от профессиональных экономистов как советской, так и отчасти, западных школ, надо было понять, по крайней мере, что экономика вообще, а переходная – в особенности, не живет лишь по своим собственным догматически обособленным законам, а функционирует в достаточно жестком социокультурном контексте. А поскольку развитой отечественной школы модернизации на рассматриваемом витке событий вообще не было и не могло быть, то скорее добротный, свежевымытый «дилетантизм» должен был нащупать верную стратегию. Не думаю, что стоит стесняться признать это, НЕ БОЯСЬ ОСКОРБИТЬ ПАМЯТЬ ТАКИХ РЕФОРМАТОРОВ, КАК ГАЙДАР.
Отсюда сложность отношения как к «социалистическим», так и к «капиталистическим» моделям. Здесь требовалась НЕ СТОЛЬКО "АКАДЕМИЧЕСКАЯ ДОГМАТИКА, СКОЬЛЬКО ОСНОВАННАЯ НА ОПЫТЕ И РЕФОРМАТОРСКОМ ПРИЗВАНИИ ОСТРАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ИНТУИЦИЯ. Ее и проявил Ельцин, сумев продемонстрировать при этом и то, что, не побоюсь сказать, ценил народ в Ленине и Сталине – решимость и готовность брать на себя полноту ответственности в критический час истории.
Кроме того, в пользу Ельцина сошлись миф, случай и наивная монархическая или, как любим мы теперь говорить, "харизматическая" традиция России, от которой не смогла отклониться и столичная интеллигенция, а также отнюдь не свободен "демократический" Запад.
ЯВЛЕНИЕ «ЦАРЯ» НАРОДУ
В этом смысле показателен почти стотысячный митинг в Лужниках, предшествовавший избранию Ельцина народным депутатом СССР. Идея митинга возникла в недрах неформальных клубов. В его программу были включены выступления делегатов из Прибалтики, Украины, Грузии, Азербайджана, Белоруссии, Армении и многих регионов, где действовали Народные фронты и иные демократические или национально-демократические организации. Мысль устроителей состояла в том, чтобы показать несводимость демократии к бунту москвичей. Председательствовал на митинге Гавриил Попов, но истинный энтузиазм толпы участников вызывала фигура Ельцина. Демократам хлопали, но почти после каждого выступления раздавался единодушный клич: Ельцин! Ельцин! Ельцин! И вот, милиционер, встретивший организаторов у трибуны с холодной настороженностью, по мере того как шел митинг перестал оглядывать каждого приближавшегося грозным взглядом. Прошло немного времени, и он сам стал принимать и передавать на трибуну записки для Ельцина.
Демократический авангард с опаской оглядывался на популистские страсти вокруг Ельцина, на так называемую "демшизу", и довольно скептически оценивал демократический потенциал Ельцина. Но он, еще совсем недавно готовый поставить профессоров за прилавок, к станку, если не к стенке, надо отдать ему должное, обнаружил и продемонстрировал готовность пожать протянутую ему интеллигенцией руку и протянуть в ответ свою. Этот процесс, завершился вступлением Ельцина в Межрегиональную депутатскую группу, где он оказался в окружении таких интеллектуалов как Сахаров, Афанасьев, академик Пальм, и окончательно заставил реформаторскую публику поверить в искренность просветительских интересов "нового" Ельцина.
ЕЛЬЦИН - МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ
Взлет Ельцина настолько отрицательно повлиял на Горбачева, что генсек кинулся в объятия своих собственных супостатов. Но ослепление Горбачева имело и некоторую положительную сторону. Чем больше ожесточался генсек, тем более радикальным становился демократизм и реформаторский настрой Ельцина. Это означало и все более тесное сближение его с интеллектуалами и все более охотное освоение их политического языка и экономического мышления.
Здесь, дамы и господа, хотел бы отметить одну интересную особенность личности Ельцина. Я сам неоднократно наблюдал, как мгновенно он откликается на любую новую идею, и начинает импровизировать на ней. Несомненно, это свойство живого и любопытного ума. Эмоционально заряженный против Горбачева, он оказался незаурядным «учеником» московских, петербуржских и особенно екатеринбургских (Геннадий Бурбулис) учителей. Интеллигенции, казалось, правда, что эта выучка, легла лишь тонким песчаным слоем на его каменистый деревенский, а затем толстый бетонный обкомовский грунт. Однако, может быть, именно в силу своей изначальной политической наивности Ельцин в какой-то момент пророчески опередил время. И не только российское – мировое, хотя Россия и мир были к этому не очень готовы.
АДВОКАТ КАК СВИДЕТЕЛЬ. НЕМНОГО ЛИЧНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ
Между прочим, когда я впервые узнал Ельцина ,- а было это в апреле 1986 года,- я не мог не почувствовать магнетизм его личности. Подвиги секретаря МК в роли партийного Гарун- аль-Рашида были уже известны. На этот раз две тысячи москвичей были приглашены на встречу с новым высшего полета партийным боссом. Я тогда впервые увидел живого члена Политбюро. До тех пор встречи проходили с бонзами чуть меньшего калибра. И бонзы эти, от директоров и министров, до первых и вторых секретарей были все на одно лицо. Вернее - на одну маску. Они глядели мертвее самых мертвых. И речи их были такими, как если бы мертвец заговорил. Без тени живой мысли. Без признака тепла живого сердца. Должно быть и женщины их были такими же. И, возможно, какой-нибудь партийный клирик повторил под грифом "сов.секретно" знаменитую буллу папы римского, предписавшего женам шевелиться во время супружеской близости, дабы не совершилось греха соития с трупом.
Здесь же перед двухтысячной аудиторией стоял совершенно живой человек. Человеку был явно интересен он сам, его дела и люди, с которыми он общался. Да, в манерах его было что-то от массовика-затейника. А в речах то там, то сям вдруг пламенели язычки комиссарского запала эпохи Павки Корчагина. Но улыбка была обаятельной. И речи, в общем, разумными. Он говорил, стоя на ногах, шесть часов подряд. И его все слушали и слушали. И чем ближе к концу, тем сильнее разгорались глаза женщин. Но на выходе легкий румянец оживления появился и на щеках мужчин. Уже тогда московская публика казалась готовой полюбить уральского Бориса. Однако, ночью я проснулся в холодном поту. Этот симпатичный мужик жестко сказал: "Мы пошлем профессоров торговать за прилавком. Не пойдут - поставим к станку."В то время в Москве среди множества дефицитов объявился дефицит продавцов. И уж конечно был избыток всяческих научных контор. Но мне стало страшно: а если профессора к станку не пойдут, тогда - к стенке?
С тех пор утекло немало перестроечной воды. В ее грязных партократийных стоках и в просветленных ручейках сахаровской оппозиции прошел свое крещение и Ельцин. Он вышел уже не тем модернизированным Павкой Корчагиным, каким показался мне впервые. Он вышел в конце восьмидесятых любимцем интеллигенции и народа и, похоже, полюбил в себе эту любовь. Что же теперь питает сильно подогреваемое определенными телеканалами и прессой разочарование в «лихих девяностых» и в Ельцине?
ЧТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ СДЕЛАЛ ЕЛЬЦИН?
1. Своим личным примером совершил исторический переворот в моделировании личности лидера, что само по себе безо всяких деклараций обозначало переворот в политической культуре страны. А это в тысячу раз важнее всех экономических и политических реформ. Заложил в стране политическую культуру диалога, в том числе – диалога с оппозицией.
2. Поддержал демонтаж политического сыска и репрессий в отношении инакомыслия, включая устранение политических и идеологических функций спецслужб. Поддержал создание и деятельность института защиты прав человека
3. Активно поддержал конституционный процесс – превращение России в конституционно-правовое государство, внеся собственную, хотя и не бесспорную лепту в трактовку организации власти.
4. Благодаря вышесказанному избавил Россию от призрака гражданской войны.
5. Поддержал исторически назревший переход от советской империи к сожительству суверенных обществ на территории б. СССР, обеспечив мирный характер преобразования.
6. На основе всего вышеизложенного внес свой решающий персональный вклад в осуществление сложнейшей задачи преобразования и оживления народного хозяйства России. Сюда входит признание частной собственности, предпринимательской инициативы, стимулирование рыночной динамики экономики, раскрытие России для международных экономических и социальных связей.
7. Существенно приблизил Россию и ее граждан к остальному миру.
КРИТИКА ИЛИ ХУЛА?
Разумеется, по всем этим пунктам ВОЗМОЖНВ И НЕОБХОДИМА КРИТИКА и дискуссия. Разумеется также, что в одной речи невозможно сказать все. Но кое от чего не могу освободить себя. И прежде всего от того, чтобы ответить хулителям, как убежденным, так и конъюнктурным.
Три главных пункта чаще всего ставят Ельцину в вину: Беловежские соглашения, алкоголизм, Чечню.
Распад СССР. Не хочу повторять сделанный выше экономический и политический анализ. СССР изжил себя сам. Но здесь я хотел бы сделать "лирическое отступление" в адрес тех, кому "за державу обидно".
Давайте вспомним, СССР занял место признанной мировой «супердержавы» лишь по ходу Второй мировой войны и после обретения ядерного потенциала. Но очень сложен был международный «ядерный» статус СССР, поддерживать который можно было только ценой дальнейших разрушительных для народного хозяйства жертв, не говоря уже о цене насилия, крови и напряженности во всем мировом сообществе. Молодое поколение лидеров СССР во главе с Горбачевым этого не хотело. В итоге СССР ушел из Восточной Европы, отказался от Варшавского пакта и ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ ТОЙ СУПЕРДЕРЖАВОЙ, на роль которой претендовал еще при Брежневе. Спрашивается, как, какой ценой можно было удержать старый Союз изнутри, когда исчез главный стимул его существования - претензия «суперимперии» на решение судеб всего мира.
Как — на этот вопрос ответил ГКЧП в августе 1991 года. Но раньше на него ответили кровавые события Уренгоя, Баку, Вильнюса, Тбилиси — конца 80-х, начала 90-х. Зато по-другому на него ответила возглавляемая Ельциным Россия, избежав, кровавой гражданской войны. Однако надо добавить - она избежала, таким образом, и риска войны на два, на три фронта, о чем мало кто задумывается. Ибо трудно представить себе, что случилось бы, продолжи Россия, т.е. Ельцин военными средствами политику советской «суперимперии» в отношении народов других союзных республик.
Итак, нравится это кому-то или нет, СССР изжил себя. Но обветшавший каркас империи очень мешал рождению свежего, давил под собой его рост. Ельцин это понял и взял на себя главную ответственность за непопулярное решение. Я помню этот день, вечером которого несколько депутатов, в кабинете Бурбулиса распили шампанское по поводу Беловежского решения. С радостными лицами его пригубили тогда и некоторые из тех, кто потом долго будет лить грязь на "царя Бориса". Ибо тогда они понимали, что Беловежье, при всех неизбежных издержках, на самом деле, означало крупный исторический компромисс – высокое достижение политики, ответившее требованиям времени, требованиям гуманности, требованиям просвещенного подхода к решению сложных политических проблем. Но это и был подход Ельцина.
Алкоголизм. Я, практически непьющий человек, не побоюсь коснуться этой темы. С чего это вдруг Россия - одна из самых пьющих стран на свете, становится вдруг такой пуританской трезвенницей, как только речь заходит о Ельцине? Словно все вдруг включились в пресловутую антиалкогольную кампанию. Да простится мне вольность, но не побоюсь сказать, что было бы странно и даже тревожно, если бы в пьющей стране президент был скучным трезвенником. Английский премьер Черчилль, историческую роль которого никто не смеет оспаривать, стаканами глушил коньяк. Заметьте не традиционный британский виски. Так чем же хуже Ельцин, который в годы, не менее трудные, чем годы правления Черчилля, позволял себе рюмку-другую русской водки. Свидетельствую: лично я никогда не видел его пьяным на службе. Так что если даже он бывал "под шафе" при исполнении служебных обязанностей, то умел настолько владеть собой, что можно лишь сказать - честь джентльмену и место.
В этой связи, уважаемые присяжные, я должен остановиться подробней на нескольких эпизодах «пьянствах» царя Бориса, которые так любят облизывать маститые сплетники и сплетницы. Эпизод первый – Ельцин дирижирует оркестром на парадном приеме в Германии. Меня поражает, что даже некоторые широко мыслящие интеллектуалы из моего собственного окружения не поняли, не почувствовали, как ярко в этом эпизоде проявилась обретенная Ельциным внутренняя свобода и одновременно тонкий протест против чопорной провинциальной парадности , от которой отнюдь не свободно западное политическое мещанство. Это был «месседж» демократического президента России западным коллегам – смотрите, мол, мы не зажатые, как прежде, мы свободные люди. Даже если при этом Ельцин и прикоснулся к рюмке, как, видимо и другие участники приема, то не вижу в этом никакого урона. Не армию же в бой посылал. Хотя именно армии нередко посылались в бой как раз после бо-ольшой «рюмки» и отнюдь не просто водки. И кстати, никто теста – был ли человек под алкоголем или нет, - не проводил. Так что…
Эпизод второй – Рассказ Билла Клинтона о ночном походе «пьяного» Ельцина в подштанниках «за пиццей». Меня с самого начала насторожила эта «пицца». Не очень представляю себе Ельцина в роли ночного любителя «пиццы». Откуда вдруг жажда пиццы у сугубо русского человека. Это больше похоже на анекдот, который именно как анекдот рассказал Клинтон журналисту Бранчу. Я посмотрел английские оригиналы. Вся эта история исходит не от самого Клинтона, а именно от Бранча, который нелегально и не очень порядочно, то есть тайно, по его словам, дублировал записи своих интервью с Клинтоном. Никто пока экспертизы этих записей не проводил. И даже если что-то было, то как легко превратить шорты в «подштанники», английское night (вечер) в “ночь», а небольшую вечернюю прогулку свободного человека в «пьяную охоту за пиццей».
Да, уважаемые присяжные, Ельцин иной раз позволял себе эскапады в духе Гарун аль- Рашида, и лично мне, в отличие от ханжей, это очень и очень нравится.
А в заключение темы добавлю. Я недавно обнаружил интересное высказывание Льва Копелева. Процитирую: "Водка при известных обстоятельствах оказывается еще и носителем ... свободы, и даже равенства и братства". Это сказано в адрес Галича. Почему же мои дорогие интеллектуальные свободолюбцы и особенно свободолюбицы, почитатели и почитательницы Галича, никак не могут простить этой свободы Ельцину. А главное не могут ее понять. Галич, думаю, понял бы и простил. Как знать, может в неприятии робингудовского плебейства Ельцина как раз кроется глубинное плебейство нуворишей от "интеллигентности".
Чечня. К сожалению, здесь ельцинское руководство и сам Ельцин не оказались на той же высоте просвещенного подхода, как при решении судеб СССР в Беловежье. Вопрос о Чечне, разумеется, очень сложен и противоречив, также как и сама Чечня. Одно только ясно, что если и ввязался царь Борис в чеченскую мясорубку, то не ради карьеры, не ради обретения популярности, и не ради славы. В отличие от некоторых других известных исторических деятелей ему для завоевания и удержания власти совсем не требовалось тогда провоцировать «маленькую победоносную войну». И все же война, как и сам Ельцин, были спровоцированы.
Всех деталей начала «чеченской кампании» мы не знаем до сих пор, поскольку разные участники принятия решений дают разные сведения или не дают их вовсе. Известно только, что в течение длительного времени в отношениях России как метрополии и претендовавшей на независимость «дудаевской» Чечни существовал неустойчивый компромисс. Нечто похожее на давнюю тактику Троцкого – «ни мира, ни войны» при одновременном ведении разнообразных переговоров. Несколько не очень уклюжих попыток решить проблему силой предпринял Руцкой, за что его долго порол депутатский корпус при особой активности коммунистов. Урок, однако, не подействовал. В какой-то момент группа советников Ельцина, между прочим, из числа демократической интеллигенции, решила, что есть безболезненный способ решить проблему, используя внутренние противоречия в Чечне и небольшую военную помощь замаскированных под частных лиц российских офицеров. Попытка с треском провалилась. И вот тогда разъяренный Ельцин включил в «чеченскую проблему» Грачева, армию. Решение Грачева известно. Город Грозный постигла судьба Ковентри и Дрездена. Развязать этот узел после Грозного стало мало реальным. Наиболее радикальная часть интеллигенции, прежде всего правозащитники, стали в оппозицию к Ельцину. С нарастающими жестокостями и неизбежной в этих условиях коррупцией было трудно мириться. Тем не менее, параллельно продолжалась активность российских политиков и правозащитников по смягчению и разумному разрешению ситуации. Здесь невозможно не упомянуть имена депутатов С.А. Ковалева и А.Е. Шабада, а также впоследствии трагически погибшей журналистки Г.Я. Ковальской, с риском для жизни многократно выезжавших в Чечню и настойчиво искавших способы найти справедливые решения ситуации. И к ним, к их деятельности, Ельцин относился более чем терпимо, демонстрируя стиль, совершенно нетипичный не только для советских, но и для досоветских времен. Здесь нет возможности углубляться дальше в тему Чечни. Но те, в ком хранится память событий, знают, что к моменту ухода Ельцина от власти конфликт не был разрешен. Однако, он перешел в затухающую фазу, и намечалась возможность нового компромисса с новым руководством Чечни. Ельцину, однако, не суждено было этот компромисс осуществить.
Итак, попробуем, дамы и господа, снова подвести некоторые предварительные итоги.
Да, Ельцин, с его крестьянскими корнями и строительным дипломом оказался вождем-просветителем. Он преподал России потрясающий урок практической демократии. Урок, который до него не удавался никому. По величию и великолепию его фигуры я рискую сравнить Ельцина с Петром. Только Петр был жесток, а Ельцин тверд и деликатен. Он обладал петровской решимостью. Петровским нетривиальным историческим глазомером, и отсюда почти профетическим видением неизбежности реформ. Только Петр был модернизатором 18-го века и потому изменил, прежде всего, внешний и военный облик России. А Ельцин стал политическим просветителем и провозвестником новой исторической судьбы этого несоразмерно огромного края. Ведь политика это искусство. Искусство требует художника. Художником человек рождается или не рождается. Художник ли Ельцин?
Такого лидера в России не было никогда. Уже сам приход Ельцина к власти, например открытый риск избрания депутатом в Москве вместо гарантированных выборов на Урале говорит о многом. На государственную сцену вышел уральский характер – русский, но оказавшийся по своей самобытной природе сродни АНГЛО-САКСОНСКОМУ. Досада берет, когда видишь, что это до сих пор не понято даже самой «умной» интеллигенцией. Досадно, когда не видят, что в противоположность русской традиции Ельцин умел джентельменски прощать своих врагов. Он проявлял милосердие к побежденным, оставляя им не только свободу, но и возможность действия. Так, обычно, поступали англичане. Остается только удивляться, с каких небес явился в историю конца 20-го века этот уральский самородок.
ЕЛЬЦИН - ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ, ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ, ОЛИГАРХИ, ДЕФОЛТ.
«За гремучую доблесть грядущих веков, за высокое
племя людей, я лишился и чаши на пире отцов, и свободы, и чести своей»
Мандельштам
Вот теперь мы подобрались к самому спорному в истории «лихих девяностых». Я попытался выше убедить Вас, присяжные, в том, что конец восьмидесятых годов обнаружил провал перестройки и полный тупик экономики СССР. Горбачев и его руководство то ли не поняли необходимости, то ли не решились на радикальные реформы. Зато это понял Ельцин. Но какие реформы? Реформы чего?
Разговоры о рынке, об отходе от «административно-командной» системы начались еще по ходу перестройки, и Горбачев им не препятствовал. Выдвигались и очень конкретные проекты отхода от «административно-командной» системы… в основном, административным же путем. Таким был, например проект 500 дней Шаталина и Явлинского. Однако, все эти размышления и проекты схватывали лишь достаточно очевидную поверхность проблемы. Расскажу вам, для примера, такой эпизод. На встрече с группой депутатов Явлинскому был задан вопрос, КТО будет осуществлять проект 500 дней. Григорий Алексеевич ответил на него вопросом же: у нас есть власть или нет власти? Депутаты дружно рассмеялись.
Генеральный, роковой, судьбоносный экономический вопрос СССР, соответственно и России, заключался в исчерпании запасов ее «первоначального накопления капиталов», что я и попытался продемонстрировать Вам, присяжные, в первой части своей речи. Ибо неизбежный крах военно-промышленного комплекса СССР означал одновременно тотальный крах всего вложенного в него десятилетиями «первоначального накопления» во всех его ипостасях - технологической, производственной, материальной, финансовой и кадровой. «Накопление» нужно было создавать заново. То есть, оно вновь должно было стать «первоначальным». Вот это очень важно понять, особенно тем, кто бездумно скорбит об остановке производивших социальные неликвиды заводов.
Перед этой задачей Горбачев и его команда, даже если они как-то ее понимали, просто бессильно сложили руки. Тем более что создать заново «первоначальное накопление» могли только сами люди, граждане России. Они, однако, будучи приученными считать, что все ДОЛЖНО делать только «государство», об этой своей исключительно трудной задаче в своем большинстве не ведали. И вот тут в очередной раз проявились и интуиция, и «уральский» характер Ельцина. Не стану утверждать, что он теоретически владел проблемой во всей ее глубине и широте. Но он понял, что не только в политике, но и в экономике нужно обратиться к самому народу, призвать народ, граждан, особенно инициативных граждан к самодеятельному решению экономических судеб страны на основе раскрытия возможностей частной собственности и частной инициативы. Об этом уже настойчиво твердил целый ряд ученых и гражданских активистов. Но нужно было бросить на весы нелегкого и потому непопулярного решения свой авторитет, свое здоровье, свою безопасность, свою, если хотите честь. Горбачев не сделал этого. Ельцин – сделал.
Русские властители отменяли Юрьев день, вводили крепостное право – Ельцин возвратил Юрьев день. Ельцин отменил советское «социалистическое» крепостное право, которое по рукам и ногам связывало всю промышленность, все народное хозяйство феодальными узами и неэффективным трудом. В этом его главный подвиг.
Однако сделать это можно было по-разному. Ельцин, не без подсказки своих советников, выбрал «способ Гайдара», способ «шоковой терапии» и соответственно самого Гайдара, как главного исполнителя. С этого выбора, собственно, и начинается и затем кончается «ельцинская» эпоха. Был ли этот выбор ошибкой?
НАЧАЛО РЕФОРМ ГАЙДАРА
Вспомним первые шаги: отпуск цен, освобождение торговли. За дело взялись челночники и челночницы. Зашевелились мастеровые, инженеры, компьютерщики. Появились продукты,полявились товары. Появились изобретатели. Появились производители.Пусть на основе бартера. Пусть с неимоверными трудностями сбыта.То есть начался период оживления. Пошла остановленная к концу лидерства Горбачеве перестройка.
Но тут со всей остротой вышел наружу вопрос ВПК, а с ним - всей больной раком крупной промышленности. Надо было решаться на остановку заводов. Надо было решаться на приватизацию металлургии, машиностроения, добычи и обработки природных ресурсов. Решаться на то, чтобы они перешли в руки собственников, способных брать на себя риск ответствнности за распоряжение ресурсами, способных избавить страну от бессмысленной их растраты. Тут обойтись "шоковой терапией", нацеленной на пробуждение инициативы широких масс населения, было невозможно. То, что годилось для небольших в смыле миасшабов крупной промышленности стран как, например, Польща, для России выглядело явно недостаточным.
ВАУЧЕРНАЯ ПРИВАТИЗАЦИЯ И "ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ" А ЛЯ ЧУБАЙС
В поисках решения родилась идея ваучеров и сами приватизационные ваучеры. А с ними – «олигархи», коррупция, рейдерство, рэкет и утрата народного доверия к реформам. Озвученная , в основном Анатолием Чубайсом «теория» ваучерной приватизации состояла в том, что любой ценой надо ускорить создание "первоначального накопления капитала", создать когорту крупных собственников, способных на свой риск и инициативу поднять закосневшее народное хозяйство. Действительно, во всем мире процесс образования крупного капитала и основанного на нем крупного производства был достаточно жестоким, а отнюдь не "белым и пушистым", как любят теперь говорить. Но без него невозможен был бы тот последующий материальный и технологический расцвет "социально-рыночного" капитализма, видимые или воображемые преимущества которого как раз и вызывали, в том числе и у широкой массы потребность что-то менять в СССР.
Однако, не скрою, дамы и господа, «ваучерная» приватизация уже тогда была и теперь остается , в моем понимании, очень грубым и далеко не самым честным способом создать «первоначальное накопление» капитала . И главный порок «ваучерной» приватизации, по моему убеждению, состоит в том, что она подорвала доверие народа ко всему комплексу «рыночных» реформ, которые сами по себе были необходимы. А реформы без доверия и без участия широких слоев народа всегда чреваты серьезными провалами и потерями, если вообще возможны.
Разумеется, жертвы при любых вариантах реформ были бы неизбежны. Без реформ они были и стали бы еще большими. Но как забыть копание людей в помойках, которое, правда, началось еще до приватизации. Как забыть демонстрации, на которые, правда ,«помоечники» не ходили, зато в которых маршировали упитанные, мускулистые пенсионеры и пенсионерки, способные еще долго работать. Их протест шел не от голода, а от утраты привычного уклада. Не брали же они секонд-хэнд "зимней помощи" из—за границы.
Эпопея "ваучерной" приватизации завершлась еще одним крупным провалом - дефолтом. Это был последний удар "либерального" реформаторства по доверию народа. Между тем, были другие варианты перехода к рыночной экономике при минимизации ущерба крупному производству. То есть были другие варианты «первоначального накопления". Напомню о проектах Пияшевой-Пинскера, и даже о моем собственном проекте. Как получилось и кто виноват в том, что они не дошли до Ельцина?
В попытках ответить на этот вопрос, не будем все же забывать, что поворот исторически иррациональной экономики такого масштаба как в России, не имеет прецедентов. За ним не стоит ни национальный, ни международный готовый опыт.
ГДЕ НАЧИНАЕТСЯ И ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ЕЛЬЦИН, А ГДЕ – ЭПОХА ЕЛЬЦИНА? ПОРЫВ ИЛИ ПРОРЫВ?
Я не был фанатом Ельцина и нередко расходился с ним по конкретным вопросам. И никогда я не был особо обласкан Ельциным. Но я понимаю, и хотел бы, чтобы это стало ясным всем: "эпоха Ельцина" начала девяностых была и не могла быть ничем иным, кроме как эпохой неизбежного поиска ПРАКТИЧЕСКОГО выхода из надвинувшейся исторической катастрофы. Для такого поиска требовалась разумная смелость проб при понимании НЕИЗБЕЖНОСТИ ошибок и жертв. Смеем ли мы осудить тех, кто во главе с Ельциным проявил эту спасительную смелость?
И мне не хотелось бы, как некоторым, похоронить вместе с Ельциным ельцинскую эпоху. Эпоху, которая все-таки не сводится ни к личности Ельцина, ни к олигархам. Эпоху порыва, или эпоху прорыва, или эпоху разочарования?
Итак, о «прорыве». «Лихие» восьмидесятые-девяностые были для многих временем высокого идеализма, духовного подъема, сравнимого с религиозным. В этом был шанс прорыва. Из этого могли бы вырасти и «обновленный социализм», - но только не путем бюрократических реформ сверху. Мог вырасти и обновленный, гуманный «капитализм» - демократического, социально-рыночного формата.
К сожалению, ни Горбачев, ни его команда не смогли предложить ясную идею и найти способы увлечь массы идеалами демократического (действительно – демократического) социализма. В этом – беда Горбачева. Вместо «войны» с Ельциным, следовало бы, наверное, понять, что народ должен сам решать о расстановке социальных и экономических ценностей. Следовало бы попытаться увлечь народ этими решениями. Хотите кооперацию – даем. Хотите землю в собственность – даем. Хотите приватизацию – даем. Хотите ваучеры – даем. А не хотите – не даем. Хотите выйти из Союза – выходите. Надо, наверное, было проводить революционные совещательные референдумы по всем этим темам, а потом собрать Учредительное собрание и принять на их основе новую конституцию – обновленного союза ли, сообщества ли, или независимой России. Сделал ли это Ельцин?
Да, Ельцин сделал многое и решающее. Перечислю еще раз лишь главные вехи. Конституция. Частная собственность – раскрепощенная инициатива граждан. Реальная свобода слова, собраний, выборов. Все это, при всех колебаниях истории, при всех зигзагах политики как ельцинской, так и послеельцинской, реально вошло в жизнь, страны, сделав ее другой страной, куда более современной. К сожалению, память людей коротка, и то, что сегодня кажется привычным, было не только невозможно еще 20 лет назад, но даже непредставимо.
Было бы большим грехом покрывать позолотой или поливать патокой все результаты «ельцинской» эпохи. Но хочется надеяться, что когда-нибудь будет понято – исторические повороты масштаба девяностых - не повороты золотого ключика в волшебное царство. Результаты требуют долгого времени и общих усилий всего народа. Требуют они и сознательных жертв. Ельцин это понял, продемонстрировав твердость духа, преданность свободе, и вере в ее блага. Теперь - дело народа войти или не войти в распахнутую им и его эпохой дверь, и доделать начатое, исправляя неизбежные, - в том числе и в силу отсутствия у кого-либо нужного исторического опыта, - ошибки.
ДВА ЕЛЬЦИНА
Однако, думаю, что не сделаю большого открытия, если скажу, что на протяжении девяностых мы видим как бы двух Ельциных. Я просмотрел, например, часть своего видеоархива. После 1992 г. заметно постепенное отклонение Ельцина от идей свободы, расковывания инициативы, в том числе и мест ( может быть свой местный опыт сказался) в сторону возрождения централизма и даже элементов учета «китайского пути». (Выступление на съезде промышленников, пекинское интервью). А значит, возможно, к «управляемой демократии». Может быть, выбор Путина был не столь уж случайным. Экспериментировал же Ельцин с Примаковым, котроый хоть и выглядит внешне "солидней" Путина, но , по моему убеждению, не самая лучшая перспектива постсоветская.
Но в то же время заметна и противоположная тенденция. Даже в интервью после посещения Пекина звучат мотивы свободы, раскованности, самостоятельности, протеста против заорганизованности. И выглядит это искренне и убежденно
Однако, если уже тогда намечалась централистская тенденция, то, конечно, роковую роль здесь сыграла Чечня, а в последующих политических сдвигах - не менее роковая болезнь.
На фоне последствий исторически неизбежных ошибок, совершенных не столько Ельциным, сколько его первой радикальной командой, больному Ельцину все труднее становилось справляться с отрицательными последствиями начального порыва. Это было очевидно, как и то, что его все больше окружали не самые впечатляющие личности. Впрочем, эту полосу его деятельности я мог наблюдать лишь из относительного далека. Замечу только, что сегодня некоторые «доброжелатели» пытаются поставить под сомнение саму болезнь Ельцина на том основании, что видели, как он свободно ходит. Я видел, как умеет Ельцин справляться со своими недугами. И я знаю, что такое «байпас». Мне и самому вводили катетер в сердце, хоть пока обошлось без «байпаса». Одно дело – человеку с обреченным сердцем держаться на ногах. Другое – в президентском седле огромной страны в ее очень бурную эпоху.
Да Ельцин ушел, сначала с трона «царя», показав пример добровольного оставления власти, а затем – из жизни. Но не канула в вечность «эпоха Ельцина», эпоха великих демократических порывов человека к свободе. На ошибках учатся. На достижениях – тоже.
А вообще странная у россов историческая память. Иван Грозный, Петр Великий, Сталин великий и мудрый - вот герои. И им с легкостью отпускаются чудовищные исторические грехи, моря крови и унижений, преступления, нищета. Иное дело мирные реформаторы - царь Александр Второй и крестьянские дети: Хрущев, Горбачев, Ельцин. Тут каждое лыко в строку. Но вот парадокс: именно крестьянские дети, "простые" реформаторы из народа в отличие от разных лукавых вождей оказались в какой-то момент готовыми повернуть страну в сторону чего-то нормального, человеческого и выступить против страшного наследия созданной "вождями" системы. И об этом тоже хотелось бы сегодня напомнить.
Думаю, о «порыве» не будет споров - порыв имел место и занял свое место в российской истории. Позволю себе процитировать в этой связи отрывок из собственных, пока лишь частично опубликованных в печати мемуаров об этом времени, названных «Русская Весна».
«Думаю, в “русской весне” было всего понемногу. И вряд ли могло быть иначе. И я думаю, что свой смысл она имела. Не меньше, а несравненно больше и поучительней, чем последующие либеральные реформы, она позволила русскому народу заглянуть в себя. Она побудила его, пусть и робко, вступить на зыбкую почву пробы собственных творческих сил. Она неоспоримо поколебала то чувство незыблемости устоев — советских, российских, имперских, — с которым, хорошо ли, плохо ли, привык жить этот народ. Она позвала его куда-то в новую творческую даль. В какую? Этот вопрос остается пока открытым».
Прорыв отчасти тоже состоялся, но куда? Куда стремились Афанасьев, Ковалев, Волков? Или куда давно уже хотело бюрократическое сословие – от военно-силовой его части до «хозяйственного» дворянства? Или куда тянулось массовое общество с его традиционалистским сознанием – в описанное еще Бердяевым социокультурное средневековье?
Итак, канонизировать не надо, по-моему, никого. Ельцина - безусловно. Тем более, что иная канонизация - хуже проклятия. А вот забросать Ельцина грязью - значит забросать грязью собственную историю. Фигура Ельцина противоречива? Слава Богу - да! Ибо за всю советскую историю только три "противоречивых" крестьянских сына пытались совершить что-то человеческое, с естественными для человеков ошибками и амбициями, - каждый для того чтобы вытащить страну и мир из того саморазрушительного ада, в который под видом цельности и "порядка" их загнали сверхцельные личности. А так не хотелось бы, господа присяжные, чтобы мы уходили из жизни с лермонтовской прощальной цитатой на губах про рабов, господ и мундиры голубые... Верится, что Борис Ельцин ушел из жизни с другими мыслями.