РАЗДЕЛ 3. КОЕ-КАКИЕ ДЕЛА
Наши мелкие делишки, разумеется, не идут ни в какое сравнение с божественными великими делами, в частности, актом творения и всякого рода карательными акциями вроде Всемирного Потопа. Какое там! Так, мышиная возня, не более того. Хотя… в великом деле разрушения городов мы могли бы составить Всевышнему серьезному конкуренцию. Не мы с вами лично, а все те же янки с их дикими выходками в Нагасаки и Хиросиме в далеком 1945 году. Да и после этого ратного "подвига" они вели себя ничуть не лучше, честно говоря. Вспомните Корею, Вьетнам, Ирак, Афганистан… вспомнили? А были в списке их славных дел еще и Гранада, Сомали, Ливия и Ливан, Лаос с Камбоджой, и даже Чили. Ну, это я так, для справки, если кто-то кое-что забыл. У всех нас в шкафах прячутся запыленные скелеты, но у США там целые некрополи - города мертвых. Так вот, мне почему-то кажется, что эти олухи покусились на деяния, явно являющиеся божьей прерогативой. А Бог не любит конкурентов – почитайте в Библии, что он с Дагоном-то (финикийским божком) сотворил. Так что пусть янки не удивляются, что им иногда на головы самолеты падают. Пусть еще радуются, что не крупные астероиды, не кометы и вообще не болиды весом тонн эдак по пятьсот. Впрочем, надо полагать что все это еще у них впереди.
Ну и ладно, жалеть их никто не собирается. Лучше подумаем о себе, о делах наших грешных. Ведь было же кое-что, не так ли? У каждого из нас сохрани-лись не очень приятные воспоминания о своих не совсем правильных поступках в далеком и недалеком прошлом. Не гоните их прочь, товарищи: может быть, кое-кого память удерживает от повторения позорных выходок?
Некоторым (а в последнее время – почти всем) удалось полностью изолиро-вать, а то и истребить остатки совести. Казалось бы, должна наступить эпоха всеобщего процветания: кому, как не негодяям, рассчитывать на успех в своих подлых делах? Но тут опять вступает в силу закон нехватки пряников. Налицо противоречие: счастье достижимо по всем признаком, но, увы, не достигнуто. Отсюда возникает необходимость передела его остатков. Вот вам и многочис-ленные поводы к войнам, так называемые казус белла. Об этом и поговорим.
Итак, мы на пороге новых схваток за перераспределение материальных благ. О духовных уже и речи нет, они никому не нужны. Кому должно повезти? На первый взгляд, тем, у кого больше денег и патронов – США. Но всегда ли так будет продолжаться? Ведь у Римской империи и дротиков, и стенобойных ма-шин было завались, а, тем не менее, ее разгромили ничего из себя не представ-ляющие полудикие германцы, не тем будь помянуты. Кто-то должен повторить их подвиг и в наши дни. Неужели мы? Нет, не похоже. Наши успехи, кажется, в прошлом. В Смутную эпоху не до экспансии. Быть бы живу, как говорится. Тогда – кто же? Неужели исламский мир, невероятно слабый в промышленном и военном отношении? Или все те же китайцы? Или Индия? Надо бы у Бога спросить, он все знает… но ему, кажется, не до наших дурацких дел. Своих по горло.
Пока я размышлял на эту тему, время шло и шло. Снег таял и таял, грязь обло-жила нас со всех сторон, и выйти из вагончика уже стало проблемой. Запретил бы весну, будь моя власть! Один вред от нее. Надо бы так: зима – и сразу же осень, (причем, лучше всего – болдинская, с хорошими урожаями зерновых, зернобобовых и фруктов всех видов), а потом опять зима. Чем не режим? И ни-какой грязи, потому что зимой мороз, а осенью – бабье лето. Все остальное должно быть объявлено вне закона. Иначе черт знает, до чего можем докатить-ся… да уже, пожалуй, и докатились, и климат здесь вовсе даже не при чем. Можно ужиться с любой погодой, но отнюдь не со всякими людьми. Утвер-ждаю это абсолютно авторитетно: проверено неоднократно на личном жизнен-ном опыте. С иным дьяволом легче сработаться, чем с кое-кем из сотрудников да начальников. И почему же никто-никто не желает упрятать некоторые свои индивидуальные особенности с глаз людских подальше в шкаф? Можно ведь, даже обладая сволочным характером, действовать вопреки и назло ему, творя добро, когда душа просит зла. Разве это так трудно, в конце концов? Ведь мало кому хочется трудиться, а приходится, черт побери! Не преодолевая себя, не-возможно построить не то, что коммунизма, но даже виселицу. Так займемся же чем-нибудь полезным, или, по крайней мере, безобидным! Можно, например, собирать марки, ловить бабочек, вытачивать шкатулки из капа, и никому от этого не станет хуже.
- Да, - подумал я почему-то, - это к кому же ты апеллируешь, баран? К самому себе, что ли, как небезызвестный император Марк Аврелий? Так я, слава Богу, императором никогда не и был. Выше поручика сроду не поднимался, а что по-бывал главнокомандующим небесным воинством во время очередной попытки полного разгрома сил Тьмы, так про это можно забыть. Может быть, это Бог так пошутил – он ведь такие шутки просто до ужаса обожает. Шутник!
Что ты там бормочешь, Парамоша? – услышал я знакомый до боли звериный рык. – Никак заговариваться стал, старый хрыч?
- Шатун! – радостно воскликнул я. – Слава Богу, кончился период полного одиночества! Тебя сам Господь послал!
- Если бы так, - вздохнул медведь, выдираясь из стланика, - всё грехи на-ши тяжкие и дела чернее ночи… в общем, Бог меня приговорил к дли-тельной ссылке в западную Сибирь в качестве шатуна. Иду себе, задирая по пути встречных и поперечных, смотрю – ба, знакомые все лица!
- Так за что тебе нагорело, дружище? – больше из вежливости поинтересо-вался я. – Опять не ту пасеку разорил?
- Нагорело мне за дело, - уклончиво, но в рифму отозвался мед-ведь, - за украденную снедь. Богу это надоело, он сказал: ну, все, медведь! То, что ты топтал посевы, воровал казенный мед, - ни-чего: такие все вы, почему – черт вас поймет. Но залезть ко мне в кладовку, съесть просфоры и кагор, - это… и сказать неловко… мишка плут! Наш мишка вор!
Обозвал меня он клячей, выбил бубну, двинул в глаз, всыпав двадцать пять горячих, а потом еще сто раз… и теперь брожу в сугробах, где и шишек толком нет. В общем, влипли, брат, мы оба на черт знает, сколько лет.
- Не "черт", а Бог, - вежливо поправил я зарапортовавшегося хищника. – Ты, братец, следил бы за своим языком, а то ведь отнюдь не до Киева он тебя может довести!
Посидели, погрустили. Шатун привычно расщепил пень и забренчал что-то жалостливое, звериное. Я приказал ему подняться на крыло и срочно добыть гитару. Крылатый зверь послушно взмыл в небо. Буровая вдали тарахтела и та-рахтела, и уже трудно было представить, что ведь бывает же на свете тишина. В ожидании музыкального инструмента я скрутил самокрутку и грустно закурил. Да, дела… интересно, а что же еще, кроме дел, удерживает нас на этой грешной земле? Вера, что ли? Тогда уж, скорее, надежда. Личные привязанности, тайные мечты, прожекты… да мало ли, что! Но при всем при том судят о нас, прежде всего, именно по делам. И на Страшном Суде, вероятно, этот принцип будет соблюден. В таком случае мало кому из представителей гомо сапиенс светит Рай, а Ад – уж точно всем. Впрочем, мне-то что за дело до всех этих дел? Нам же с Хомяком, Азазеллом и Гризли прописано глубокое личное бессмертие со всеми вытекающими отсюда последствиями, плюс высокие звания серафимов третьего класса. Нас и на Страшный Суд, скорее всего, призовут лишь в качестве свидетелей, а то и потерпевших. Разве мы мало терпели?
Потом в голову полезли совсем уж идиотские мысли. То вдруг пригрезилось, что Ленин воскрес, то померещилось, что буржуазное правительство Россиянии во всем публично покаялось, встало на путь истинный и нас за собой повело. Совет Безопасности переименовали в Политбюро ЦК КПСС, а президент Рос-сиянии стал председателем совета министров СССР… лишь позже я понял, что сплю.
ТРЕВОЖНЫЕ СНЫ ПЕРЕГРИНА ПАРАМОНА
Почему-то я стал летать – нет, не на крыльях, положенных мне по статусу в не-бесной иерархии, но почему-то так и не выданных с какого-то божьего склада. Это выглядело так: набрав полную грудь воздуха, я просто откидывался назад, и в этот момент зависал в воздухе, а затем, напрягшись, начинал набирать высоту. С этого момента я превращался в дичь. Сезон охоты на мою скромную шкуру открывали, по обыкновению, дворовые хулиганы с рогатками, а затем им на помощь являлись представители спецслужб.
- Ежели каждый вот так парить начнет, то как же мы будем контролировать умонастроения обывателей? – слышалось сквозь грохот стрельбы. Но – Бог ми-ловал. Пули почему-то летели мимо, а дробь, как водится, рикошетировала о невидимое оперение. Тогда мне стали устраивать ловушки и засады. Куда не придешь, – окна заперты, двери захлопываются, и начинается охота. Тем не ме-нее, умудрялся улетать в какие-то не обнаруженные преследователями отвер-стия в стенах.
Парил и ширял я почему-то строго на высоте пятиэтажного дома – не выше и ниже. Знать, такой потолок, эшелон, как говорят пилоты. Летал, летал, пока не залетел в следующий сон. А там вообще творилось нечто невразумительное. Как в доме Облонских у Льва Толстого, в его знаменитом романе "Анна Каренина". Началось все с того, что наш великий правитель начал задумываться, начитавшись не в меру умных книжек. Кто из его окружения допустил подобное безобразие, – следствие так и не выяснило, но факт остается фактом: зачитался наш батюшка до полного прояснения в уме.
В общем, задумался он крепко и надолго – даже за голову схватился, что-то бормоча под нос. Ближайшие советники даже кое-что разобрали: кажется: "что я наделал! Что мы натворили, идиоты"!
Как известно, когда августейшие особы начинают думать, это всегда во что-то выливается. Поскольку подобное случается крайне редко, то в историю эти со-бытия входят в качестве переворотов сверху, революционных преобразований, или как-то еще в том же духе. Советники заволновались: сейчас сообразит, бес-тия, что всех нас надо за одно место хватать и воздавать по делам. Поскольку каждый знал о себе все, чего могли не знать другие, и кое-кто даже помнил от-мененные в срочном порядке статьи Советского уголовного кодекса о краже в особо крупных размерах и государственной измене (в данном случае – также в особо крупных размерах), то рассчитывать на пощаду особенно не приходилось. Оставалось лишь ждать повестки в суд или наряда милиции на пороге своей скромной хижины в шесть этажей с атлантами и кариатидами на фасаде.
Встревоженное кощеево окружение срочно собралось на одной из таких вилл. Стали судить, да рядить, – что делать и какие меры предпринять, дабы шкуры спасти. Кто-то внес радикальное предложение – ликвидировать правителя как социально чуждый элемент, пока он их всех сам не выкорчевал. Собравшиеся вначале оживились, и даже наперебой стали предлагать услуги своих знакомых бандитов, а потом кто-то некстати вспомнил, что кощей, во-первых, бессмертен, а во-вторых, его сам Бог на царство помазал у всех на глазах. Как бы их бумеранги назад не полетели!
Затем поступило более разумное предложение – разбегаться, кто куда. В основ-ном, в сторону канадской границы. Кто-то, вероятно, самый умный, предложил броситься в разные стороны.
- Кощей-то растеряется, пока будет выбирать, за кем гнаться, нас и след про-стынет!
Собрание одобрило эти здравые и разумные предложение и, покинув помеще-ние, тут же разбежалось по всем направлениям. Их до сих пор ищут, – ищут по-жарные, ищет милиция…
Тут я и проснулся. Опять пригрезилось царство Божие на Земле! А проснешься – одно сплошное расстройство. Хорошо еще, Шатун вернулся, волоча по небу целый набор музыкальных инструментов и еще что-то. Вглядевшись, разобрал все ту же гуманитарную помощь. Молодец, зверь, умница, дурак! А я-то хорош гусь, – совсем забыл заказать завтрак. Вот это дело, так дело: такие дела надо делать при любой погоде, потому что их нельзя не причислить к добрым. Не то, что темные делишки нынешних хозяев нашей жизни!
Медведь, помолившись, стал расчищать подходящую полянку от снега. Я бла-годушно наблюдал за его неторопливыми действиями. Ловко же он корчевал пни, каналья! Вот так бы и всех наших пеньков да трутней к порядку при-звать…
Вскоре импровизированный таежный стол был накрыт. На нем гордо красова-лись жареный целиком кабан, мешки с американскими консервами "второй фронт", изысканные блюда меню французского бистро, и наши пельмени – ка-жется, "сибирские". И, соответственно, мед и армянский коньяк. Медведь не-плохо разбирался в людских душах, знал, кому что подавать. Только бы Хомяк не примчался откуда-то из-за тридевяти земель на запах жареного!
Подумал так - и – сглазил. Послышался треск сучьев, и из-за бурелома показа-лась согбенная фигура в папской тиаре, небрежной накинутой на роскошный персидский халат, из-под которого выглядывали давно не стираные черные одеяния аятолы. Лик старца горел рубиновым огнем нечеловеческой алчности. Расшвыряв нас с Гризли, как котят, он с рычанием голодного льва набросился на богатую медвежью добычу. Захрустели косточки, гуманитарная американ-ская помощь с жалобным воплем погибающего зайца провалилась в тартарары бездонного желудка старого обжоры. Затаив дыхание, мы лицезрели работу фабрики по переработке продовольствия.
- Вот откуда берутся голод и мор, - рассуждал я вслух, созерцая загадочное ис-чезновение целого вагона снеди, - никто никогда бы и не подумал, что один немощный старичок способен обездолить целый город! Кстати, "город" и голод" неплохо рифмуются, не так ли?
Отшвырнув пустые мешки и коробки. Хомяк начал читать нам очередную но-тацию, отвратительно ковыряясь при этом в зубах. О, чего мы только не наслу-шались!
- Жадность и чревоугодие, молодые люди, никого еще не сделали счастливыми, - нагло разглагольствовал этот Гаргантюа в чалме, - а попытки объесть ближне-го своего вообще не вписываются ни в какие рамки! Стыдно, молодые люди! Вы и не подумали о страданиях других людей, даже не вспомнив старого това-рища!
- Страдания молодого Вертера, - съязвил Гризли. Интересно, когда он успел сентиментальных романов начитаться? А Хомяк все продолжал поучать нас, и никак не мог успокоиться:
- Сколько лет живу, а все не перестаю удивляться, как Бог терпит таких гнусных обжор, как ваши благородия! Да не отними я у вас краденое, никогда бы не подумали поделиться с остро нуждающимися. Все бы вам только о себе думать, эгоисты, гедонисты чертовы! А мне что же, прикажете с голоду пухнуть?
И для вящей убедительности огрел меня по загривку поленом. Старый пень! Ну, сейчас я его… ко мне тут же присоединился вышедший из ступора медведь. Схватил он Хомяка, ворочает, ломает, так и норовит скальп содрать! Тьфу ты, до чего же кровожадный зверь! Недаром медведей без намордников в цирк не пускают. Людоед! Ну да ничего, по отношению к зарвавшемуся Хомяку все средства хороши. К тому же старец так же бессмертен, как и мы: сколько него-дяя не бей, а его все равно не убудет. Во всяком случае, пока что нисколько не убыло, скорее даже прибыло. В общем, сначала он нам мораль прочитал, а за-тем настала и наша очередь, только моя да медвежья совместная отповедь вы-глядела гораздо убедительнее!
Вываляв старца напоследок в его же объедках и огрызках, мы великодушно подняли его, усадили за стол и даже сунули в зубы сигару. Дескать, кури, стар-че, мы зла не помним! Следует отметить, что Хомяк не отказался и от этого угощения, даже предпринял попытку отнять у меня кисет. Но мы дружно нада-вали ему по загребущим рукам.
- Это тебе не чужую власть к рукам прибирать, - назидательно выговаривал Гризли, шлепая тяжелой лапой по сухим жилистым старческим рукам, - имей уважение к товарищам! У тебя что, начисто отсутствует корпоративная этика? Гад ты после этого, а не серафим! Гяур, шайтан…
Но старика трудно было пронять даже с помощью национальной лексики. Уж такой он у нас невменяемый, должно быть, с детства. Видать, его тоже когда-то мамка роняла, только отдает от него не водкою, а кое-чем похуже: исламским фундаментализмом, застенками инквизиции, просто дурью, наконец! Он молча, с затаенной злобой выслушал наши увещевания, а затем с неожиданной для его преклонных лет резвостью бросился в тайгу. Никто и не подумал гнаться за ним. Вот еще сокровище! Пусть катится туда, откуда пришел. У него свои дела, у нас - свои.
Пришлось медведю лететь за продуктами еще раз, а потом еще и за гитарой: весь инструмент мы успели изломать об голову сварливого мракобеса. Ну, для него это не крюк – вернулся через минуту. Я быстро настроил семиструнку, и мы с Гризли запели все песни бродяг, какие только вспомнили. Заодно и сами кое-что сочинили, хотя по жанру это было что-то, мало чем напоминающее ис-тинную поэзию: ни на Ахматову не тянуло, ни даже на Цветаеву. В лучшем случае – молодой Евтушенко, и то вряд ли. Так, рифмованные и совсем не оригинальные рассуждения. Зарифмованное речевое пространство, так сказать!
ДА ЧЕГО МЫ ДОКАТИЛИСЬ
Вот дела кругом – скажи на милость!
Счастья нет вблизи, и нет вдали.
До чего мы, братцы, докатились!
До чего мы все-таки дошли!
Вздернут был Вийон, убили Лорку,
В Пушкина опять попал Дантес…
Да, дела идут, увы, под горку,
Вот такой расклад, такой "прогресс".
Все могло быть как-то по-другому, -
Уж, во всяком случае, без жертв,
Если б постелили нам солому,
Ивовых ветвей… хотя бы жердь.
Мир взорвался, рухнули подмостки,
Вот рейхстаг сгорел, за ним – Манеж…
Оказалось, - падать слишком жестко,
Несъедобно так, что хоть не ешь!
Опустившись духом, сном и телом,
Загремев с космических высот,
Занялись мы делом – между делом,
Только дело что-то не идет.
Руки опускаются – и точка,
А на них спустились рукава…
Словом, все не в лыко – слово, строчка,
И вообще – ни в лес, ни по дрова.
Снова тучи черные сгустились,
Будет дождь, возможно, даже град!
Это потому, что докатились,
Потому что каждый виноват –
Хоть чуть-чуть, хоть мысленно, хоть в чем-то, -
Хоть де-факто, хоть и де-юре,
Все равно сейчас, или потом ты
Будешь надрываться на костре.
Что нас ждет в дальнейшем – полный крах ли,
Эшафот ли, залп из-за угла?
Знаю лишь, что жареным запахли
Наши богомерзкие дела!
Не спасут ни Зевс, ни Наутилус,
Ни поклоны в сторону небес:
Сами виноваты. Докатились!
Опустились! Вот вам и прогресс…
Медведь даже разрыдался, скотина сентиментальная! Я польщено зарделся. Есть еще порох в пороховницах, если даже грубое бесчувственное животное способно проливать слезы от моих строф! Оказалось, он плакал, всего-навсего, от едкого дыма нашего костра.