"Сборы".
Утро действительно оказалось мудренее вечера. Покрайней мере для Ведослава. Он проснулся, потянулся всем телом, до хруста в костях, и сел на лавке. На широкой, дубовой лавке лежал тюфяк, набитый душистыми травами, рядом лежало одеяло, сшитое из шкур рыси, тяжёлое, зато тёплое. Волхв поднялся, и побрёл к ушату с водой, заготовленной с вечера, и стал умываться. Вдоволь наплескавшись, Ведослав вытерся рушником и уселся за стол. Стукнул по столу и сказал;
- На печи котёл кипит
На столе жратва стоит.
Тёплый хлеб, холодный квас,
Мясо, пиво, ананас.
Всё, что нынче нужно мне,
Появилось на столе.
И ведь - таки появилось! Да так появилось, что на столе умещалось с трудом. Ведослав потёр руки, и набросился на еду, за ушами у него за-трещало. Наевшись, Ведослав просто смахнул объедки ладонью со стола в кадушку, кадушка, наполнившись до краев, вдруг встала на ко-роткие кривые ножки, и, переваливаясь из стороны в сторону, вышла из избы. Ничего необычного, у каждого волхва такая была, просто и очень удобно. Потом, окинув взглядом избу Ведослав решил, что неплохо было бы прибраться малость, чем он и занялся, достав из-за печи трансформированного домового, в виде метлы, и принялся мести пол. В избе поднялась пыль, Ведослав распахнул настежь двери и окна, и произнёс заклинание, изгоняющее из избы сор. Облачко пыли поднялось, и вылетело из избы прочь. Ведослав положил метлу на пол, а сам сел на лавку, за стол. Взял со стола ложку, и направив на метлу, произнёс;
- Был поганою метлой
Распаскудный домовой.
А теперь ты станешь вновь,
Не метла и не морковь.
На сей раз тебя прощу,
В домового превращу.
Но коль станешь вновь ругаться,
Материться и плеваться,
Пальцы гнуть, кидать понты,
Вновь метлою станешь ты!
Из ложки вырвался сноп ярко-желтых искр, и метла лежащая на полу, с громким хлопком превратилась в домового. Весь грязный, в паутине, он сидел на полу, и хлопал от удивления глазами. С растрёпанного чуба свисала паутинка. На ней висел такой же грязный и голодный, паучок Митрофан, самый отпетый охальник в этой избе. Паучок показал домовому язык, обругал его от души, и ловко спрыгнув на пол, быстро-быстро заковылял в свой угол.
- Батюшка Ведослав, благодетель ты мой! – завопил домовой – По-миловал мою буйную головушку!
- Будет тебе, разорался. - поморщился Ведослав – Прощаю, так и быть. Только помни; снова хамить да безобразить начнёшь, вновь мет-лою станешь.
Домовой поднял вверх короткие, зато волосатые руки, и замотал го-ловой;
- Шоб я, да безобразить? Да ни в жисть!
- Да? И сапоги мне дерьмом мазать больше не будешь?
Домовой вновь отрицательно замотал головою;
- Помилуй, батюшка! Да каким дерьмом?! Это ж крем для обуви такой! Заморский, «ХауНоу» называется.
- Вот и я говорю – говно! И смердит также.
Домовой покраснел. – Больше не буду. Прости.
Разговор их был прерван самым неожиданным образом. Изба вдруг за-качалась из стороны в сторону, потом вверх-вниз, и мелко задрожала. Ведослав выскочил из избы прихватив с собою домового. Изба испол-няла какой-то странный танец, стоя на одном месте, пару раз присела, и встала, а потом... Потом даже у видавшего виды волхва отвисла че-люсть, а домовой противно хихикнул. Потому что произошло то, чего не может быть в принципе. Просто не может, и всё! И, тем не менее, произошло... Изба снесла яйцо! Темно-зеленое, в малиновую крапинку. Размером с собачью будку. Яйцо упало прямо между мозолистых курьих лап, и избушка тут же стала заботливо подгребать к нему сухую траву, и продолжала это делать до тех пор, пока не зарыла яичко в траву полностью.
Ведослав протёр глаза, и потряс головой. Однако видение не исчеза-ло.
Домовой вновь хихикнул.
- А чего я знаю!
Ведослав глянул на него;
- Ну и чего ты знаешь?
- А то и знаю, что в твоё отсутствие, возле избы ошивался Горыныч, он же Ментовоз. То-то я ещё удивлялся, чегой-то он своим хвостом, и всем что с ним связано, под избушку нашу пристраивался. Теперь понятно.
Ведослав в немом изумлении опустился на пень. Во дела! Это что ж теперь из яйца-то вылупится?! Избушка летучая, или Горыныч на курьих лапах, и с дверью на заднице?!
А тем временем в Сумково народ передавал из уст в уста новость ме-сяца; Фёдор Бульба со товарищи отправляются в экспедицию за Куды-кины Горы. Туда, куда ещё не ступала мохнатая пятка хоббита. Вещи были собраны, дела улажены.Выход был назначен на вечер. Все трое путешественников сидели на кухне, и пили чай.
- Ну, дойдём мы до Придурья, а дальше-то что? – поинтересовался прихлёбывая горячий напиток Петька. – Ведослав вроде указаний не давал...
- Там видно будет. – ответил ему Федя – Грозился нас там найти. Ска-зал; придёшь дескать, в Придурье, поселишься в «Сивом Мерине», это трактир такой, тама меня сталбыть, и жди. Кстати говоря, как меня звать надо, не забыли ещё?
Оба хоббита дружно прыснули со смеху.
- Такое забудешь! Ну и имечко тебе Ведослав подобрал, язык слома-ешь!
- Вот чтоб язык не ломать потом, давайте-ка сейчас его как следует выучим. А заодно, и легенду нашу запомним. А ну-ка, Васёк, кто мы такие, и куда идём?
- Мы дуристы, сталбыть, топаем за Кудыкины Горы.
- Верно, только не дуристы, а туристы. А зачем мы туда топаем?
- А хрен его знает, Федька, это мы ещё не придумали.
- Тоже верно. Чтоб такого придумать? Вот давайте вместе и придума-ем причину, да такую, чтоб все поверили, что мы не просто так туда попёрлись.
Думали они в аккурат до вечера, и решили, если спросит кто, то отвечать что идут за «Золотым Руном», вино такое, значит. Дорогое да редкое. А себя назвать не туристами, а Алконафтами. Звучит красиво, а главное, пока коварный враг будет шевелить со скрипом своими изви-линами, соображая что к чему, вполне можно убежать достаточно дале-ко. Но вот наступил вечер, и пора было собираться в путь. Фёдору вдруг до щёма в груди, захотелось остаться. Ну их нафиг, с ихним Кощеем, и Смертью его, ну их, с ихними войнами, когда в Сумково такой дивный вечер, а яблони так одуряюще пахнут, и соседка Дарья начала посматривать на него, на Фёдора, с интересом, а Дарья между прочим, первая на всё Сумково красавица, и денег вроде хватает, так нафига он топает на ночь глядя в направлении поганого Придурья, где одни отморозки и наркоманы, когда... От невесёлых мыслей его оторвал дружный хохот друзей. Фёдор пришёл в себя и глянул туда, куда указывали ему приятели. Из окна стоящего по-правую руку дома, торчали две босые ноги. Потом, в след за ногами, из окна вылез абсолютно голый Семён, тот самый, которому давеча так перепало от Фединой кочерги. Он спрыгнул на землю, как раз перед идущей троицей.
- Фёдор Михалыч! – бухнулся он на колени в пыль перед Фёдором – Я слыхал, что вы куда-то отправляетесь. Возьмите меня с собой!
- Да куда ж ты голый пойдёшь? – удивился тот – Да и нафиг ты нам нужен? Чего дома-то не сидится?!
- Истинная правда, ваше благородие, не сидится! А все потому, что у Розочки Люксембург, из окна которой я вылез, восемь братьев. И все здоровенные. Грозились мне яйца оторвать, если не женюсь. А потому хоть за Кудыкины Горы, хоть к Чёрту На Кулички, хоть к Чёрной Скале (там говорят клёв лучше), хоть куда, лишь бы подальше. А портки мои Розочка сейчас выбросит.
И точно – из окна вылетели штаны, куртка, и прочие вещи Сени. И, чего никто не ожидал, вылетел завязанный узлом презерватив. И попал зазевавшемуся Семёну прямо в лоб, чем вызвал новый приступ хохота.
- Ну сами посудите, Фёдор Михалыч, - развёл руками Семён – ну как на такой жениться?
Фёдор оглядел одевающегося садовника, и спросил;
- Ну как робяты, возьмём ентого обалдуя с собой?
«Робяты» дружно кивнули.
- Ты ж уезжаешь, куда ему теперь? Он же твой садовник. А с ним глядишь, веселее будет.
- Ладно, только учти, путь не близкий, надо бы тебе с собой шмотки взять, да еды дня на четыре.
- Дык, я того, мигом. Вы только меня подождите.
- Ладно уж, подождём. Только чтоб мне живо! Долго ждать не буду. Мы будем в пивной.
Семён тут же драпанул по улице и быстро исчез во мраке ночи. Чтобы как-то скоротать время, тройка друзей направилась в пивную под назва-нием «Зелёный Змий». Даже вывеска у ней была соответствующая; окосевший от выпитого Змий, обвился вокруг пивной кружки, и пытался сдуть с неё пену. Из пивнушки несло плотным запахом всеми уважаемого напитка, доносился смех подзадержавшихся выпивох, и беззлобная ругань.Дверь со скрипом растворилась, и из неё вывалился пьяный в доску хоббит. Он повёл мутным глазом, оглядывая друзей.
-У-у-у-у-э... – поздоровался он. Потом подумал, и добавил – Э-э-э-э... Вург!!!
И поплёлся прочь, сражая перегаром попадавшихся на пути собак. Хоббиты расселись за сколоченным из дубовых досок столом, и скинули на пол успевшие сильно им надоесть заплечные мешки.
- Хозяин, пива! – дружно взревели три глотки – И рыбки к нему, да чтоб с икрой была!
Пробегавший мимо с подносом в руках хозяин, коренастый толстощё-кий хоббит, кивком головы показал, что заказ принят, и тут же исчез из виду, нырнув в облако сизого табачного дыма. Долго ждать, впрочем, не пришлось. Матерясь, и смачно чихая от всё того же табачного дыма, появился хозяин пивной, со знакомым уже подносом. На нём пенились три кружки пива, и, на отдельном подносике, стоящем поверх кружек, три копчёные рыбки, аккуратно порезанные ломтиками. Кое-где, просвечивала алая икорка.
- Пиво, надеюсь не «Жигулёвское»? – Поинтересовался у хозяина Вася.
- Как можно! – возмутился хозяин – Свежайшее «Укрольское», только сегодня утром подвезли...
Петька шумно отхлебнул из кружки. – Верю, пиво доброе.
Потихоньку под пивко с рыбкой, да под гомон товарищей, тоска броси-ла грызть сердце Фёдора, и занялась копчёной рыбой. И правильно, - подумал Федя, - она вкуснее. Где-то, скрытая за плотными клубами дыма, хлопнула входная дверь, и в помещение ввалился запыхавшийся Сеня. Пришла пора выступать в дорогу, и друзья подождав пока Семён жадно выпьет свою пайку пенного напитка, потянулись к выходу. Ночь встретила их прохладным ветерком, взбодряя и прогоняя из головы лёгкий хмель. Угревшиеся в тепле хоббиты зябко поёжились, плотнее укутываясь в тёплые плащи.
- Холодно стало, осень настала, - проворчал Сеня возясь с застёжкой своего плаща – куры говно перестали клевать... Выйдешь бывало, розя-вишь зевало, ну и погодка, дождь, твою мать!
Дождя, правда, не наблюдалось, им и ветра хватало с головой. Тащить-ся пришлось пешком, поскольку транспорта никакого небыло, а трамваи в это время уже не ходили. Да и вообще, в сторону Придурья, транспорт ходил редко, в самом деле, что там мог забыть уважающий себя хоббит?! Вот и выходило, как не крути, что путь им выпал пеший. От Сумково до Придурья было километров сорок, не больше, для человека не так уж и много, но для хоббитов с их росточком, это было на два дня пути. Торговый Тракт идущий через Придурье, был широким, и сравнительно безопасным, зато делал хороший крюк, по дуге обходя Вечно-Ветхий Лес, о котором ходила дурная слава. Но слава славой, а по грибы в этот лес хоббиты таки ходили. Выйдя за пределы посёлка, Фёдор, как предводитель уездного дворянства, а заодно и похода в целом, оказался перед выбором, куда направиться. Через Тракт безопаснее, зато километров на пятнадцать дальше, а если напрямик, через Лес, то быстрее, но шут его знает, как там дело обернётся... Надо было решать, и сообща решили бросить монетку. Выпало пойти по Тракту, потому направились в Лес. Во мраке ночи черневшая в дали громада Леса казалась жуткой, и идти туда нехотелось, но Фёдор уверенно вёл туда свой маленький отряд.
- Фёдор Михалыч, - пристал к нему Сеня - нахрена нам энтот Лес сдался, когда Тракт рядом? Я конечно понимаю, вы жутко умный, и всё понимаете лучше меня, но хотелось бы чтоб я тоже это понимал. Всёж-таки в сам Вечно-Ветхий Лес прём, а слава у него самая дурная!
- Отвечать можно? – Спросил Федя самым ехидным голосом.
- Да, конечно. – Слегка опешил от такого обращения Семён.
- Хорошо – усмехнулся Фёдор – Тракт говоришь рядом? А про Чёрных Байкеров ты забыл?! Или ты на своих двоих думаешь от «Харлея» уд-рать? Их девять рыл, между прочим. А в лес им на мотоциклах нипочём не сунуться. Вот так-то. Что же до дурной славы нашего Леса, то вспомни пожалуйста, с чего она началась? С разбойников. А потом Ведослав насеял вокруг своей избушки Разрыв-траву, и разбойнички как-то повымерли. Так что в Лесу мы в большей безопасности чем на Тракте.
Тем временем они таки дотопали до границы леса, и вот деревья обступили их со всех сторон. Все без исключения поёжились. К счастью ломиться сквозь чащу не пришлось, нашлась знакомая тропинка, да и сам лес небыл таким уж незнакомым. Шли молча, шуметь нехотелось, и двигались все четверо вроде теней, ведь хоббиты ходят тихо, практически бесшумно, и когда четверо хоббитов идут молчком, да тишком, то можно запросто пройти мимо и так никогда и не узнать что проходил мимо кого-то. Правда это вовсе не означает, что лес встретил гостей дружелюбно, то и дело под ноги попадались древесные корни, словно специально для этого вылезшие из земли, ветви больно хлестали по лицам, норовя попасть по глазам, в общем, было весело. Дело шло к полуночи, когда Фёдор скомандовал привал, и сбросил свой заплечный мешок под здоровенный дуб. Быстренько насобирали сушняка, благо его вокруг валялось немало, и далеко ходить не пришлось. Все четверо расселись вокруг огня, и устроили ужин, достав из заплечных мешков припасы. Проголодались основательно, а потому сметелили всё до крошки, даже не потрудившись разогреть еду. Потом Сеня молча полез в свой мешок, и вытащил оттуда баклагу с чем-то. Также молча откупорил, отхлебнул, и пустил её по кругу, протянув сидящему рядом с ним Петьке. В баклаге оказалось вино. Сладкое, и слегка терпковатое, но крепкое.
- Его ещё дед мой, Поликарп Матвеич делал. – произнёс Семён принимая назад полегчавшую баклагу – Этому вину уже почитай лет двести. И в уксус не превратилось.
Костёр грел с наружи, вино грело изнутри, ноги гудели от ходьбы, головы – от мыслей, и как-то сама собой затянулась песня, сперва тихая, потом всё громче и душевнее. На душе у каждого было не то чтобы легко, и песня получалась не весёлая.
Долго по лесной дороге,
Мы брели, сбивая ноги,
Пыль, сучки, трава.
Путь змеёю серой вьётся
Долго топать нам придётся,
Подтянись, братва!
На привале этой ночью
Мы не спим,
Устали очень,
На огонь глядим.
Он трещит,грызя поленья,
Свет играет в прятки с тенью,
Вьётся чёрный дым.
Ветер злобно в чаще воет
Месяц тучи матом кроет,
Освещает путь.
Нафига нам это сдалось?!
Но немного уж осталось,
Потерпи чуть-чуть...
Понемногу тепло костра проникало в натруженные в походе мышцы, расслабляя их, и так же незаметно сон поборол путников. Фёдор засы-пал, и сквозь сон, до его слуха ветер доносил из далёкой дали песню, слов которой он не мог разобрать. Потом, его увязающему в паутине сна сознанию удалось разобрать несколько слов;
- Чёрный во-о-орон, чтож ты вьё-о-ошься,
- Над мо-е-ею головой?
- Над бедо-о-й моей смеёшся?!
- Чёрный во-о-орон, хрен с тобой...
И тут Фёдор уснул. А костёр всё горел и горел, и на стволах деревьев играли причудливые тени, а хоббиты во сне жались к нему, и костёр не подвёл тех кто даровал ему жизнь. Несмотря ни на что, он горел до утра, согревая путников.
Между тем, жителям Западной Хоббитании было не до сна. Ночью ок-раина посёлка Белые Холмы была разбужена рёвом моторов. С рёвом и грохотом, по улице ночного посёлка, лихо прокатила группа рокеров, пугая собак, и жмущиеся в темноте подворотен парочки. На спинах чёрных кожаных курток красовалось изображение двух перекрещенных костей, и оскаленного черепа над ними. Одинокий дворник, подметающий улицы по ночам, был застигнут в расплох, и удрать не успел, когда мотоциклист мчащийся во главе группы резко затормозил перед ним.
- Вiтповiдай швидко. Дє мєшкае старий Тарас Бульба? – спросил он не снимая шлема. Остальные также подъехали, и теперь светили фарами в лицо дворнику, взяв его в кольцо. Дворник от испуга потерял дар речи, и мотоциклист повторил вопрос.
- Тама, - неопределённо махнул рукой дворник – в Сумково.
Предводитель ночных ездунов оглянулся на свою свиту. Те в ответ молча пожали плечами.
- Дє цє знаходиться?
- Чаво? – непонял дворник.
Рокер немного подумал, и заговорил снова, медленно, и со странным акцентом произнося слова.
- Где находится Сумково?
- А-а-а... Так бы сразу и спросили, ато «дє цє, дє цє!» – к дворнику явно вернулось присутствие духа. – Сперва прямо, потом на право, потом снова прямо, потом туда, дальше вон туда, ну а после, через туда. Всё понятно, или милицию позвать? Милиция обьяснит лучше, они вообще всю хоббитанию как свои пять пальцев знают.
Мотоциклист ухватил дворника за рубаху.
- Ти що, глузуєш з нас? Нумо, хлопцi, натовчємо йому пику!
Дворник, однако, не стал дожидаться, когда ему будут чего-то там «то-лочь», и принял единственно правильное решение – заорал во всю мощь своей лужёной глотки.
- Милиция, грабют!!! Караул!!!
Мотоциклист замахнулся на крикуна;
- Та я тєбє!!
Но сидящий рядом с ним байкер, перехватил руку товарища.
- Облиш, його, братє. Часу нєма з ним вовтузитися.
Снава взревели моторы, и кавалькада байкеров сгинула в ночной мгле. Дворник сплюнул себе под ноги, и усилием воли подавил постыдную дрожь в коленках, стараясь припомнить количество моторизированных хулиганов. Утром надо будет пойти в милицию, и написать жалобу. Сколько их было? Пять? Шесть? Тем временем, группа рокеров, с рёвом уносилась в сторону Сумково. Их было ДЕВЯТЬ.