***

                ЯНОЧКА

«Яночка мой», - официальное право произносить эти слова (причем, сначала ударение падало на первое слово, потом переместилось на второе) имели две женщины: мама Яна Медника тетя Соня и его жена Марина. Обе мадам Медник сразу же невзлюбили друг друга, постепенно скрытая неприязнь, довольно частая между свекровью и невесткой, переросла в неприкрытую ненависть.
Страсти бушевали прямо-таки шекспировские. Тетя Соня, Шейлок в юбке, вполне могла в разгар лета принести единственному внуку Сенечке не фрукту с Привоза, а пакетик копеечных кукурузных хлопьев и таки да имела что послушать. Отнюдь не укрощенная Катерина одесского разлива одаривала свекровь парой теплых слов. И если Марина была интеллигенткой в первом поколении, то тетя Соня, всю жизнь пропахавшая в гальваническом цеху, была гегемоном и достойный ответ вылетал изо рта автоматически.
Ян крутился между своими женщинами – пытался примирить непримиримых. Поняв, что усилия его тщетны, он плюнул на это дело и стал крутиться между чужими. Тем более, что Марина в качестве воспитательной меры использовала метод «сделаешь – дам, не сделаешь – не дам».
Желающих дать без всяких условий оказалось более чем достаточно. Ян был душка-очаровашка: глазки с прищуром, шнобель буквой «зю», каштановые кудри, значительно отступившие от первоначальной граничной линии, а также усы над пухлыми губами. Короче, похож он был на ироничного интеллигентного матерого кота, ну разве можно было устоять?
Всех своих девиц, девушек, женщин и дам он называл подругами. Кстати и друзей одного с ним пола без малейшего голубого оттенка было у него навалом.
И все молчали, как партизаны. Марина со своими «дам-не дам» была уверена, что держит Яночку в ежовых рукавицах.
Все рухнуло, когда Ян вместо подруг облегченного поведения связался с порядочной. От порядочных всегда один гембель. Нина была разводная и настаивала, чтобы и он развелся. Ян, который за исключением наличия подруг, был примерным семьянином и любящим отцом, долго не мог ни на что решиться. Вскочив у халепу. Кстати, тетя Соня Нину сразу же демонстративно полюбила.
Выскочил из халепы Ян весьма оригинальным, но грустным способом: его хватил инсульт. Когда Марина прибежала в еврейскую больницу и попыталась прорваться к Яночке как законная супруга, ей сообщили, что одна уже сидит у его вполне бессознательного тела.
Надо отдать должное Марине – она не развернулась и не ушла, каким-то образом они с Ниной умудрились не пересекаться и ухаживали за Яном вдвоем. Каждая надеялась. Понятно на что.
Через два с половиной месяца Ян отправился на реабилитацию в Лермонтовский санаторий. С Ниной.
Во времена сталинизма, оттепели и застоя это был бы конец истории, пусть не happy, но все-таки end.
Но на дворе стоял совсем другой конец – конец восьмидесятых (этот конкретно стоящий конец указывал прямо на начало перестройки), многие уже сделали ноги, у многих на руках были документы на выезд, и так сложилось, что до болезни Ян с Мариной подавали на Германию, а Нина – на Америку.
Гады-немцы отозвались быстрее, чем американские капиталисты, Марина перехватила инициативу и вывезла Яночку вместе с немыслимым количеством хрусталя, льняных и махровых простынь, а также гжели, хохломы, палеха, жостова и дымкова. Да, еще закупались павловопосадские цветастые платки и закарпатские резные шкатулки. А также халаты, комбинации, тапки и трико (летние и с начесом), чтобы Яночкина теща, тетя Дора, чувствовала себя в Германии, как дома.
Никакого сопротивления Ян не оказал, реабилитанс затянулся, рука висела плетью, нога волоклась кочергой, язык ворочался с трудом. Немецкая медицина поимела себе бесплатного пациента.
Марина Яночку простила, но если читатель думает, что это, наконец, конец истории и рисует в своем воображении картину идиллической жизни супругов на ихнем поганом социале, то он опять-таки ошибается.
Где-то через год Ян со своей рукой-плетью, ногой-кочергой и языком, который функционировал значительно лучше, уселся в автобус Штутгарт – Одесса, вернулся на родину и женился на Нине. Осуществил ее пламенное заветное желание. После чего Нина благополучно отбыла в Штаты. А Ян вернулся в Германию. Куда же еще?
Так что вопрос возобновления семейных отношений отпал сам собой. Марина была оскорблена, уязвлена, обижена, возмущена и завела любовника. Месть ее этим не ограничилась: время от времени она изымает у бывшего супруга совершенно ненужную ему пенсию и путешествует по Европе.
Нина сначала звонила Яночке – звала в свои объятья. Потом перестала.
А тетя Соня категорически отказалась покидать Одессу. Причина – не патриотизм, не идиотизм, а патологическая жадность. Не может расстаться со своей комнатой в коммуне на Садиковской, до потолка заваленной старыми вонючими лахами и еврейскими продуктовыми наборами, в которых кишмя кишат мелкие серые жучки и мелкие белые червячки. В разных местах комнаты заныканы украинские, американские, европейские денежные знаки, золотые изделия и советские сберкнижки на предъявителя. Все для Яночки.
Недавно у нее тоже случился инсульт. Смотрят за ней чужие люди, и достанется ли что-нибудь Яночке – это большой вопрос. Скорее нет, чем да. Так что у этой истории нет конца. Пока что. Ян хоть и нездоров, но жив и каждое лето приезжает в Одессу покушать помидору с базара. В Германии такой нет.