Ликует, торжествует обезумевшая толпа. Беснуется, рвет глотки, уподобившись черному воронью, кружащему над израненным телом умирающего льва. И не утолят ее жажды потоки крови, пролитые на песок, не тронут стоны раненых и их мольбы о пощаде.
Вздымается грудь, бьется сердце. Взирают уставшие глаза на пеструю толпу зрителей, не испытывая ни страха, ни сожаления. Капля за каплей, струйка за струйкой, вытекает из тела жизнь, а вместе с ней и душа, обрекая хрупкую оболочку на забвение. Все кончено.
Грохочут литавры, завывают валторны. Вскинув меч над головой, победитель глядит на трибуны, внимая каждому жесту многоголосого вершителя судеб. «Мой час еще не пробил, - говорит он себе, - не сегодня».
Взгляд мурмиллона падает на поверженного соперника: бледное лицо ретиария хранит спокойствие. Секунды, отпущенные безжалостными богами, неумолимо тают. Скоро. Посланцы Аида уже близко.
Одинокий луч угасающего солнца коснулся лица умирающего. Перед глазами возник призрачный силуэт. Склонившись над окровавленным телом, молодая женщина протянула руку и притронулась к покрытой шрамами щеке. «Боль скоро уйдет, - сказала она, - оковы падут, и ты вновь обретешь свободу».
«Я буду жать тебя. ТАМ. Слышишь?»
«Да, я слышу тебя…»
Губы ретиария тронула слабая улыбка.
«Только не спеши. Хорошо?»
«Обещаю!»
Солнечный луч скользнул на песок, а с ним растаяло и призрачное видение. На мгновение толпа умолкла, мурмиллон взглянул на трибуны. Выбор сделан.
Вздымается грудь, бьется сердце. Победитель склонился над побежденным.
«Спи спокойно, брат! Быть может, мы с тобой очень скоро встретимся».
Губы ретиария исказила гримаса боли, взгляд утонул в бездонном небе.
Ликует безумная толпа, беснуется, требуя новых жертв и свежей крови.
Победитель бросил прощальный взгляд на поверженного противника и покинул арену. Пробил час других.
«Ave Caesar! – наполнил Колизей громогласный возглас гладиаторов. – Morituri te salutant!»