Слово о полку Игореве

 


Перевод Ю. Рассказова


Не лепо ли нам было б, братие,
начать старыми слове;сами трудны;х повестей
о походе Игоревом, Игоря Святославича?
Начатися же той песне по былинам сего времени,
а не по замышлению Бояньему.
Ибо Боян вещий, если кому хотел песнь творить,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками.
Помнил бо;речей первых времен усобицы:
тогда пускал десяток
соколов на стадо лебедей –
который достигал, та прежде (всего) пенсь пояла
старому Ярославу, храброму Мстиславу,
который зарезал Редедю пред полками касожскими,
красному Роману Святославичу.
Боян же, братие,
не десяток соколов на стадо лебедей пускал,
но свои вещие персты
на живые струны воскладывал;
они же сами князьям славу рокотали.
Начнем же, братие, повесть сию
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который оттянул ум крепостью своею
и поострил се;рдца своего мужеством;
наполнившись ратного духа,
навел свои храбрые полки
на землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь воззрел на светлое солнце
и увидел тьмою от него всех своих воинов прикрытых.
И сказал Игорь дружине своей: «Братие и дру;жина!
Лучше ж бы порублену быть, нежели полонёну быть;
А воссядем, братие, на своих борзых коней
да позрим синего Дону».
Вспалили князю ум (две) охоты,
и знамение ему
заступила жадность искусить Дону великого.
«Хочу ибо, – сказал, – копье преломить
(о) конец поля Половецкого;
с вами, русичи, хочу голову свою сложить,
а любо – испить шеломом Дону».
О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты эти походы отцокотал,
скача славью (мнением) по мысленному древу,
летая умом под облаками,
свивая славы (молвы) обеих сторон сего времени,
рыща в тропу Троянью через поля на горы...
Петь было (бы) пёснь Игоря того внуку:
«Не буря соколов занесла через поля широкие –
(двух) галиц стадами бежит (буря) к Дону великому».
То ли воспеть было веще;е (более известное),
Боян, Велесов внук:
«Комони ржут за Сулою –
звенит слава в Киеве;
Трубы трубят в Новеграде –
стоят стязи в Путивле!»
Игорь ждет милого брата Всеволода.
И сказал ему буй тур Всеволод:
«Один брат, один свет светлый – ты, Игорь!
Оба мы – Святославичи!
Седлай, брат, своих борзых коней,
а мои-то готовые оседланы у Курска, впереди.
А мои-то куряне – «сведомы к мети»:
под трубами повиты, под шеломами взлелеяны,
(с) конца копья вскормлены,
пути им ведомы, яруги им знаемы,
луки у них напряжены, колчаны отворены,
сабли изострены;
сами скачут, как серые волки в поле,
ищучи себе чести, а князю славы».
Тогда вступил Игорь-князь в златой стремень
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заступало;
ночь, стонущая ему гро;зою, птиц пробудила;
свист звериный в стойбе
дива окликает вверху дерева –
велит послушать земле неведомой:
Волге, и Поморью, и Посулью,
и Сурожу, и Корсуню,
и тебе, Тьмутороканский болван!
А половцы неподготовленными дорогами
побежали к Дону великому:
кричат телеги полуночи,
клича лебедями разогнанными.
Игорь к Дону воинов ведет:
уже бо (один) беды его пасёт птичьему подобию;
волки гро;зу всрочивают по оврагам;
орлы клекотом на кости зверей зовут;
лисицы брешут на червленые щиты.
О Русская земля! Уже за шеломом ты!
Долго ночь меркнет.
Заря свет запалила, мгла поля покрыла.
Цокот соловий уснул, говор галичий пробудился.
Русичи великие поля
червлеными щитами перегородили,
ищучи себе чести, а князю – славы.
Спозаранок в пятницу
потоптали они поганые полки половецкие
и, раззудясь стрелами по полю,
помчали красных девок половецких,
а с ними золото, и паволоки, и дорогие оксамиты.
Покрывалами, и плащами, и кожухами
стали мосты мостить по болотам
и грязевым местам,
и всякими узорочьями половецкими.
Червлен стяг, белая хоругвь, червлена чёлка,
серебряно древко – храброму Святославичу!
Дремлет в поле Олегово храброе гнездо.
Далече залетело!
Но не было обиде порождено – ни соколу, ни кречету,
ни тебе, черный ворон, поганый половчине!
Гзак бежит серым волком,
Кончак (бежит) ему след править к Дону великому.
Другого дня весьма рано
кровавые зори свет поведают.
Черные тучи с моря идут,
хотят прикрыть четыре солнца,
а в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому,
идти дождю стрелами с Дону великого!
Тут копьям преломаться,
тут саблям потрущиться о шеломы половецкие
на реке на Ка;яле у Дону великого!
О Русская земля! Уже тебе шеломом не быть!
Это ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоревы.
Земля гу;днет, реки мутно текут,
пыли поля прикрывают.
Стяги глаголют: половцы идут
от Дона, и от моря, и со всех сторон.
Русские полки обступили.
Дети бесовы кликом поля перегородили,
а храбрые русичи – преградили червлеными щитами.
Ярый тур Всеволод! Стоишь на обороне,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шлемы мечами булатными!
Куда, тур, поскачешь,
своим златым шлемом посвечивая,
там лежат поганые головы половецкие.
Пощепаны саблями калеными шлемы аварские
тобою, ярый тур Всеволод!
Каял (презрел он) раны (удары), братие,
дорогие забыв свычаи и обычаи:
чести и жизни, и града Чернигова,
отцова злата стола,
и своей милой прихоти, прекрасной Глебовны.
Были веча Трояньи, минула волеть Ярославова;
были полчения Олеговы, Олега Святославича.
Тот ведь Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле сеял.
Ступает в злат стремень (аж) в граде Тьмуторокане.
Тот же звон слышал давний великий Ярослав.
А сын Всеволода Владимир каждым утром
уши закладывал в Чернигове.
Бориса же Вячеславича молва на суд привела
и на Канину зеленую плащаницу постлала
за обиду Олегом храброго и молодого князя.
С той же Ка;ялы Святополк повелел яти
отца своего между венгерскими иноходцами
ко святой Софии, к Киеву.
Тогда, при Олеге Гориславиче,
сеялась и росла усобицами,
погибала жизнь Даждьбожа внука;
в княжьих крамолах века человекам сокращались.
Тогда по Русской земле редко пахари кигикали,
но часто вороны граяли, трупы себе делящие,
а галици свою речь говорили,
желая полететь на обжорство.
То было в те рати и в те походы,
а вот такой рати не слышано!
Спозаранок до вечера, с вечера до света
летят стрелы калёные, гремят сабли о шеломы,
трещат копья булатные
в поле неведомом среди земли Половецкой.
Черна земля под копытами
костьми была посеяна, а кровью полита:
тужиной взошли они по Русской земле.
Что ж мне шумит, что мне звенит
с недавних пор рано перед зорями?
Игорь полки заворачивает,
ибо жаль ему мила брата Всеволода.
Билися день, билися другой;
на третий день к полудню пали стяги Игоревы.
Тут два брата разлучились на бреге быстрой Ка;ялы;
тут кровавого вина недостало;
тут пир докончили храбрые русичи:
сватов попоили, а сами полегли за землю Русскую.
Никнет трава жалостями,
а дерево с тужиной к земле преклонилось.
Уже ведь, братие, невеселая година встала,
уже пустыня силу прикроила.
Встала обида в силах Дажьбожа внука,
вступила Девою на землю Троянью,
всплескала лебедиными крылами на синем море,
у Дону, плещучи, вспугнула жирные времена.
Усобица князей в поганых посгибала,
ибо сказал брат брату: «Это моё, а то моё же».
И начали князья про малое «это великое» молвить,
а сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех сторон приходили
с победами на землю Русскую.
О, далече зашёл сокол, птичий бий, к морю.
А Игорева храброго полку не кресить!
За ним кликнула Карна,
и Жля проскочила по Русской земле,
сма;гу (нагар жира) мыкая в пламени розовом.
Жены русские восплакались, причитая:
«Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслить,
ни думою удумать, ни очами выглядеть,
а злата и серебра и меньше того потрепать ».
А застонал ведь, братие,
Киев тужиной, а Чернигов напастями.
Тоска разлилась по Русской земле;
печаль жирная потекла средь земли Русской.
А князи сами на себя крамолу ковали,
а поганые сами,
победами нарыскивая на Русскую землю,
взимали дань по белке от двора.
Ибо те два храбрых Святославича,
Игорь и Всеволод, уже ложь пробудили,
которую-то усыпил, было, отец их –
Святослав грозный великий киевский.
Угрозою, было, припугнул,
своими сильными полками и булатными мечами
наступил на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
взмутил реки и озера,
иссушил потоки и болота.
А поганого Кобяка из лука моря
от железных великих полков половецких,
как вихрь, выторжнул;
и пал Кобяк в граде Киеве,
в гриднице Святославовой.
Тут немцы и венецианцы, тут греки и моравы
поют славу Святославову, кают князя Игоря,
который погрузил жир на дне Ка;ялы,
реки половецкой –
русского злата насыпал.
Тут Игорь-князь пересел из седла злата
а в седло ко;чиево (го;щиево).
Уныли (утихли) ведь городам забрала, а веселие поникло.
А Святослав мутный сон видел в Киеве на горах.
«Сию ночь с вечера одевали меня, говорит,
черной плащаницей на кровати тисовой (в гробу);
черпали мне синее вино, с трутом смешенное;
сыпали мне пустыми колчанами поганых сутолочан   
крупный жемчуг на грудь,
и умащивают меня.
Уже доски без князька в моем тереме златоверхом.
Всю ночь с вечера ведь
сувые (сутолочные) вороны взграивали
у Плесненска на околице, взбесили дебрь Киянью,
и унеслись к синему морю».
И сказали бояре князю:
«Уже, князь, тужина ум полонила;
это ведь два сокола слетели с отчего злата престола
поискать града Тьмутороканя,
а любо испить шеломом Дону.
Уже соколам крыльца припе;шили (сделали пе;шими)
саблями поганых,
а самих опустили в путины железные.
Темно ведь было в третий день: два солнца померкли,
оба багряные столпа погасли,
и с ними два молодых месяца, Олег и Святослав,
тьмою заволоклись и в море погрузились
и великое буйство преподали хиновам».
На реке на Ка;яле тьма свет покрыла –
по Русской земле простерлись половцы,
как гепаржье гнездо.
Уже снеслась хула на хвалу;
уже труснула нужда на волю;
уже низвергся (упал напуском, порчей) див на землю.
Это ведь готские красные девы
воспели на берегу синему морю,
звоня русским златом, – поют время Бусово,
лелеют месть Шароканью:
«А мы уже – дру;жина (двух) желанных веселий».
Тогда великий Святослав утратил злато слово,
слезами смешав, и сказал:
О мои сынки, Игорь и Всеволод!
Рано вы начали Половецкую землю
мечами дразнить, а себе славы искать.
Но нечестно одолевали,
нечестно ведь кровь поганую проливали.
Ваши храбрые сердца в жестоком булате скованы,
а в воинственности закалены.
То ли сотворили вы моей серебряной седине!
А уже не вижу власти сильного, и богатого,
и со многими войсками брата моего Ярослава –
с черниговскими былями, с могутами,
и с татранами, и с шельбирами, и с топчаками,
и с ревугами, и с ольберами.
Те ведь без щитов, с засапожными ножами
кликом полки побеждают,
звоня в прадедовскую славу.
Но вы сказали: "Мужа (двумя) имеемся сами:
пред нами славу сами похитим,
а сзади себя сами поделим!"
А диво ли, братие, старому помолодиться?
Коли сокол в мытах бывает (в линьках-годах),
высоко птиц побивает:
не даст гнезда своего в обиду.
Но вот зло: князья мне не пособляют.
Вспять годины обратились.
"По сию Рим", –
кричат под саблями половецкими,
а Владимир под ранами.
Тужина и тоска сыну Глебову!
Великий князь Всеволод!
Мыслью-то не перелететь издалека
отчий златой престол поблюсти.
Ты ведь можешь Волгу веслами раскропить,
а Дон шлемами вылить!
Если бы ты был здесь,
то была бы пленница по нога;те,
а кочей – по ре;зани.
Ты ведь можешь по суше (по комковатой шерЕши) живыми расшерошками (пехотным строем) стрелять удалыми сынами Глебовыми
Ты, буйный Рюрик, и Давыд!
Не вы ли злачёными шлемами по крови плавали?
Не ваши ли храбрые дру;жина рыкают, как туры,
раненные саблями калеными на поле неведомом?
Вступите, господины, в злата стремена
за обиду сего времени, за землю Русскую,
за раны Игоревы, буйного Святославича!
Галицкий Осмомысл Ярослав!
Высоко сидишь на своем златокованом престоле –
подпер горы Венгерские:
своими железными полками
заступив королю путь, затворив Дунаю ворота,
меча временами через облака, суды рядя до Дуная.
Угрозы твои по землям текут, отворяешь Киеву врата,
стреляешь с отчего златого престола
салтанов за землями.
Стреляй, господин, Кончака, поганого кочея,
за землю Русскую, за раны Игоревы,
буйного Святославича!
А ты, буйный Роман, и Мстислав!
Храбрая мысль носит вас умом на дело (мысленно).
Высоко плаваешь на дело в воинственности,
как сокол, на ветрах ширяясь,
хотя птицу в буйстве одолеть.
Ибо у вас суть железные узлы
под холмами (заставами) латинскими;
теми (узлами) труснула земля.
И многие стороны:
Хинова, Литва, Ятвяги, Деремела, –
и половцы копья свои повергли,
а головы свои поклонили
под те мечи булатные.
Но уже, князь, Игорю утрепетал солнца свет,
а древо не добром листву сронило.
По Роси и по Суле (вы) города поделили,
а Игорева храброго полку не кресить!
Дон (и) тебя, князь, кличет и зовет (других) князей на победу.
Ольговичи, храбрые князья,
доспели (дозрели) на брань.
Ингварь и Всеволод, и все три Мстиславича –
не худого гнезда шестокрыльцы!
Беспобедными судьбами свою власть растеряете!
(На) кой ваши златые шлемы,
и копья ляхские, и щиты!
Загородите полю ворота
своими острыми стрелами
за землю Русскую, за раны Игоревы,
буйного Святославича!
Уже ведь Сула не течет серебряными струями
ко граду Переяславлю,
и Двина болотом течет тем грозным полочанам
под кликом поганых.
Один же Изяслав, сын Васильков,
позвонил своими острыми мечами
о шлемы литовские,
притрепал славу деду своему Всеславу,
а сам под червлеными щитами на кровавой траве
потрёпан литовскими мечами.
И сошел тою (травой) на (смертную) кровать, и рек:
«Дружину твою, князь, птичьими крыльями приодели,
а звери кровь полизали».
Не было тут брата Брячислава,
ни другого – Всеволода.
Один же изронил жемчужную душу
из храброго тела через златое ожерелье.
Уныли (утихли) голоса, поникло веселие,
трубы трубят городенские!
Ярославьи и все внуки Всеславьи!
Уже приспустите стяги свои,
вонзите свои мечи поврежденные,
Уже ведь выскочили из дедовой славы.
Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых
на землю русскую, на жизнь всеславлью,
которая ведь (и) бесила насилие от земли Половецкой.
На седьмом вече Трояньем извержнул (порчей)
Всеслав жребий о (двух) девицах, себе лю;бых.
Теми клюками подпёршись, окони;л (узаконил)
и скочнул к граду Киеву,
и дотычился стручком злата престола киевского.
Скочнул от них лютым зверем в полночи,
из Белограда,
объявившись синей мгле (неузнанным),
утружнил (выспросил), вызнал сводки,
отворил ворота Новгорода, расшиб славу Ярославу,
скочнул волком до Немиги с Дудуток.
На Немизе снопы стелют головами,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Немизы кровавые берега
не добром были посеяны –
посеяны костьми русских сынов.
Всеслав-князь людям судил,
князьям города рядил,
а сам в ночь волком рыскал:
из Киева(-де) до петухов дорыскивал Тьмутороканя.
Великому Хорсу(-де) волком путь прерыскивал:
тому в Полоцке позвонили заутреннюю рано
у святой Софии в колокола,
а он(-де) в Киеве звон слышал.
    Если и вещая душа в таком (другом, не вещем) теле,
но часто (от) беды страдала.
Тому веще;е (известнее) Боян и первее (заранее)
припевку, многосмысленный, изрёк:
«Ни хитрецу, ни ловкачу, ни птичьему ловцу
суда божьего не миновать».
О, стонать Русской земле,
помянувши первую годину и первых князей!
Того старого Владимира нельзя было
пригвоздить (припереть) к горам киевским:
с него ведь ныне стали стяги Рюриковы,
а другие – Давыдовы,
но, розни принося им, охобо;тья  вспахивают
(от ветра) –  (это) копья поют на Дунае!
Ярославнин голос слышится,
кукушкой неведомой рано кличет:
«Полечу, – говорит, – кукушкою по Дунаю,
омочу стрельчатый рукав в Ка;яле-реке,
утру князю кровавые его раны
на жестоком его теле».
Ярославна рано плачет в Путивле,
на забрале и причитая: «О ветер, ветрило!
Почему, господин, с силой веешь?
Почему мечешь хиновские стрелки
на своих нератных крыльцах на моего лады воинов?
Мало ли тебе было вверху под облаками веять,
лелея корабли на синем море?
Почему, господин, мое веселье по ковылю развеял?»
Ярославна рано плачет Путивлю-городу,
на забрале и причитая: «О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады (ладьи)
до полка (стана) Кобякова.
взлелей же, господин, мою ладу ко мне,
а (я) бы не слала к нему слез на море рано».
Ярославна рано плачет к Путивле (богу пути великого),
на забрале и причитая: «Светлое и тресветлое Солнце!
Всем тепло и красно ты:
Почему, господине, прострело горячую свою лучу
на воинов лады?
В поле безводном жаждою им луки распря;жило,
тугой им колчаны затычнуло?»
Прыснуло море полуночи, идут смерчи туманами.
Игорю-князю Бог путь кажет
из земли Половецкой на землю Русскую,
к отчему златому столу.
Погасли ввечеру зори.
Игорь спит, Игорь бдит,
Игорь мыслью поля мерит
от великого Дону до малого Донца.
Коня в полночь Овлур свистнул за рекою;
велит князю разуметь:
князю Игорю не быть кликуном.
Стукнула земля, шумнула трава,
вежи половецкие (сами) собой подвигались.
А Игорь-князь проскочил горностаем к тростнику
и белым гоголем на воду.
Взверзился (напал напуском) на борзого коня –
и соскочил с него босым волком (обезноженным).
И потёк к лугу (пойме) Донца,
и полетел соколом под туманами,
избивая гусей и лебедей к завтраку, и обеду, и ужину.
Коли Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком потёк,
труся собою студеную росу:
надорвали ведь своих борзых коней.
Донец говорит: «Князь Игорь!
Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия,
а Русской земле веселия».
Игорь говорит: «О Донец!
Немало тебе величия, лелеявшему князя на волнах,
постилавшему ему зеленую траву
на своих серебряных берегах,
одевавшему его теплыми туманами
под сенью зеленого дерева;
стерегущему его гоголем на воде,
чайками на струях, чернядями на ветрах».
Не такова ли, сказал, река Стугна:
скудную струю имея,
пожрала чужие ручьи и, стругами расторена к устью,
юношу князя Ростислава затворила.
Днепре темных берегов
плачется мать Ростиславова
по юноше князю Ростиславу.
Уныли цветы жалобою,
и древо с тужиной к земле преклонилось.
А не сороки застрекотали –
на следу Игоря ездит Гзак с Кончаком.
Тогда во;роны не граяли, галицы поумолкали,
сороки не стрекотали, только полозы ползали.
Дятлы токотом путь к реке кажут,
соловьи веселыми песнями свет поведают.
Молвит Гзак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит,
соколича расстреляем своими злачеными стрелами».
Говорит Кончак Гзаку: «Если сокол к гнезду летит,
авось сокольца опутаем красною девицей».
И сказал Гзак Кончаку:
«Если его опутаем красной девицей,
не будет ни нам сокольца, ни нам красной девицы –
то начнут нас птицы бить в поле Половецком».
Зарёк Боян и ходыни Святославовы,
песе-творцев (боречей) старого времени Ярославова,
Олеговы ханские прихоти:
«Тяжко-то (и) голове, кроме плеч,
зло-то (и) телу, кроме головы Русской земле».
Без Игоря солнце светится на небе, –
а Игорь-князь в Русской земле;
девицы поют на Дунае, –
вьются голоса через море до Киева.
Игорь едет по Боричеву
к святой Богородице Пирогощей.
Стороны рады, грады веселы.
Певши песнь старым князьям, а потом молодым петь:
«Слава Игорю Святославичу,
буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу!»
Здравы будьте, князья и дружина,
поборая же за христиан на полки поганых!
Князьям слава, а дружине – Аминь.