Эдвард Пеплинский

               
               

                1.

    Если бы Эдварду Пеплинскому, сказали, что он умрет через минуту, он воспринял бы это с должным спокойствием: изменить что-либо уже было бы невозможно.
    Но когда профессор Гоц сообщил, что смерть может последовать в любую минуту или года - Эдвард вскипел.
    - Наша диагностика была очень слаба, - попытался успокоить его Гоц, - Понимаете ли, диагноз цистицеркоза мозга, то есть вашей болезни, затруднителен, раньше считался невозможным.
    - Каким же образом Вы поставили диагноз? – спросил Эдвард, закидывая ногу на ногу
    - Понимаете, сущность цистицеркоза в следующем. Это паразит головного мозга, Cysticercus cellulosae. Цистицеркозная стадия свиного цепня, Taenia solium.
Заражение человека происходит путем попаданий в желудок яиц свиного цепня с загрязненной водой, при употреблении немытых огородных овощей, плохо прожаренного мяса, а также путем самозаражения, когда яица глист заносятся в рот загрязненными руками. Я вижу у Вас обгрызанные ногти, видимо именно последним путем  Вы были заражены цистицеркозом.
    Понимаете, в Вашей истории болезни есть жалобы на сильные головные боли, головокружения, рвоту. Анализируя эти жалобы и рентгенологические исследования, я пришел к выводу, что у вас цистицеркоз желудочков.
Вышесказанные симптомы наблюдаются при цистицеркозе четвертого желудочка. Свободный паразит, раздражая ядра вагуса и вестибулярного нерва, а также периодически закрывая отверстие Маманди, приводит к развитию острой гидроцефалии и симптома Брунса, типичного для цистицеркоза четвертого желудочка. Но цистицеркоз четвертого желудочка иногда протекает и бессимптомно, в таких случаях среди полного здоровья может наступить внезапная смерть.
    - И что Вы предлагаете? – спросил Эдвард, почувствовавший признаки тупения
    - Понимаете, при фокальных явлениях показано оперативное вмешательство, особенно при цистицеркозе четвертого желудочка. При окклюзионных явлениях люмбальная пункция противопоказана. Так что…, - Гоц развел руками, - Только оперативное вмешательство. Но в то же время должен предупредить: это связано с риском, я не уверен, что оперативное вмешательство не повредит…
    - То есть, - нервно перебил профессора Эдвард, - Вы не можете дать полной гарантии того, что после Вашего опервмешательства я останусь жить?
    - Да.
    - Сколько мне еще, профессор? Понимаете, у меня есть дела, которые я хотел бы успеть закончить.
    - Я не могу назвать Вам точной даты.
     - Это клятва Гиппократа?
    - Это мои возможности. Я лично считаю, что вряд ли вы доживете до двадцати восьми лет. Я пришел к этому выводу…
    - Меня не интересуют ваши выводы. Короче, мне осталось максимум три года. Ну что ж, от оперативного вмешательства я отказываюсь. Я соглашусь на него в двадцать восемь лет: все равно, что умирать от паразита или от руки хирурга, не дающего гарантии выживания.
    - Вы слишком строго судите.
    - Я сужу нашу диагностику, которая на протяжении пятнадцати лет не могла поставить мне точный диагноз.
    - Диагнозирование, я повторяю, очень затруднительно. Было бы легче, если бы у Вас был цистицеркоз коры. Тогда возникают эпилептические припадки, афазические расстройства, корковые параличи.
    Впервые эпилепсию при цистицеркозе описал в тысяча восемьсот шестьдесят втором году Гризингер. Для нее характерно быстро прогрессирующее течение, кончающееся часто смертью в status epilepticus. Однако…
    - Зачем вы мне это рассказываете?- Эдвард встал и прошелся по кабинету, - Это имеет отношение ко мне?
    -Нет. Но я не могу молчать. Мне жаль Вас.
    - Значит, я конченый человек? – Пеплинский горько усмехнулся, - Мне надо подумать об этом, профессор. В этом что-то есть.
    - В чем? В Вашей болезни?
    - В смерти, профессор, в смерти. И в человеке, который знает, что он безнадежно болен и должен умереть.
    - Я поражаюсь вашему хладнокровию, Пеплинский.
    - Вы еще поразитесь моей смерти, профессор. Я попытаюсь ее помпезно устроить, - и не прощаясь, Эдвард вышел из кабинета.

                2.

    Вечером того же дня он приглашен на день рождения своей бывшей одноклассницы Лиды Субботиной.
    Пеплинский  не любил вечеринок, сабантуев, всякого рода дискотек. А тут пришлось идти на вечер, где должны были присутствовать незнакомые люди и то, что ближайшие пару часов придется сидеть с каменным лицом  или (в лучшем случае) с глупой дежурной улыбкой нервировало его и заставляло до крови покусывать губы.
    Собравшиеся с интересом посмотрели на входящего Эдварда.
    Он мысленно поблагодарил Лиду за то, что она крикнув: “Привет! Это Эдвард, знакомьтесь”,- избавила его от необходимости здороваться с каждым за руку и громогласно называть себя.
    Прерванные его приходом разговоры возобновились вновь.
    В отличии от других подобных вечеринок, за этим праздничным столом сидели и взрослые: родители, тетушки, дядюшки, соседка с мужем.
    Стол, несмотря на дефицит, был богато сервирован. Не хватало только черной икры, но ее, наверное, не хватало уже во всем Союзе.
    “Когда я ем, то глух и нем”. Этому правилу в этот вечер придерживались если не строго, то почти близко к этому. Произносились лишь банальные тосты и незначительные реплики, которые не накаляли, но и не вносили раскованность в скованное состояние присутствующих.
     Общее напряжение относительно спало к десерту, когда последнее горячее блюдо убрали со стола  и появились стаканы с чаем, пирожные и фрукты.
    Молодежь, задвинув стулья, закружилась в бешеных ритмах допотопного рок-н-ролла.
    Взрослые, чтобы не мешать молодежи, перешли в соседнюю комнату.
    Пеплинский вышел вместе с ними.
    - А знаете, нашего соседа Магеррамова, ОБХСС арестовало, -только усевшись сказал отец Лиды
    - Бедный. И за что? – вопросил кто-то
    - И правда “бедный”, - рассмеялся дядюшка,- Был бы богат, не сел бы в тюрьму.
    - Вы говорите с поразительным простодушием взяточника, - заметил Пеплинский вызывающе
    Все удивленно посмотрели на него. Дядюшка как-то неловко мотнул головой и сказал:
    - Я прощаю вам вашу бестактность, ибо Вы еще молоды.
    - Это упрек? – изумился Эдвард.- Никогда бы не подумал, что меня можно упрекнуть в молодости.
    - А не слишком ли много Вы говорите? – вмешался сосед
    - Перестаньте, - отец виновницы торжества решил погасить нежелательно начинавшийся конфликт, - Ну что вы, в самом деле?
    - А что?- Пеплинский улыбнулся, - Пусть продолжают. Мне нравится, когда меня прокатывают. Человек, в данном случае я, мобилизуется и разговор принимает очень интересное направление.  Получается вполне светская беседа. Не так ли?
    - Вы слишком высокого мнения о себе?
    - Разве я дал повод такому предположению?
    - С Вами очень трудно разговаривать. Вы отвечаете вопросом на вопрос.
    - Это лучшая черта светских львов, - улыбнулся Пеплинский, - И профессиональных разведчиков. Вести беседу это тоже искусство, черт возьми.
    - А, рассуждая так, не думаете ли вы, что ставите в неловкое положение окружающих? Вы  и со своими ближними так ведете себя?
    -У меня нет ближних, кроме сестры. К ней я испытываю братскую привязанность и должную почтительность. Остальных я презираю. Je meprise les gens pour ne pas les aimes.1
    -А не думаете ли Вы , что люди отплатят Вам той же монетой? – спросил дядюшка, - Если не ближние, которых у Вас нет, то общество?
    -Простите меня, - ухмыльнулся Пеплинский, -Но я никогда не забочусь о том, какое впечатление произведу на окружающих. А общество…
Я никогда не думаю о нем. Оно меня не защищает и занимается мной только тогда, когда я совершу что-либо или когда оно хочет навредить мне. Общество остается у меня в неоплатном долгу, ибо хотя я и отказываю ему в уважении, но все - таки очень терпим к нему.
    - Браво!- зааплодировал отец Лиды, - Я восхищаюсь Вашим непревзойденным эгоизмом.
    - Это не только мой, - отказался Эдвард от первопроходства, - Это не мои слова, я немного подправил оригинал, но полностью согласен с автором и следую им всегда.
    - И все-таки в Вас сильно развито собственное “я “, - не унимался дядюшка
    - Как сказать, - Эдвард достал сигарету и взглядом попросил разрешения закурить
    - Курите, -кивнул дядюшка, - Я и сам хотел, да вот за разговором забылся. Простите за нескромный вопрос: сколько Вам лет?
    - Двадцать три. Это имеет большое значение7
    - Вы слишком молоды, у Вас все впереди, а уже так эгоистичны. Проблемы нигилизма?
    - Еще раз простите меня, но Вы принадлежите к тем людям, о которых в Библии сказано, что они имеют уши и не слышат, имеют глаза и не видят, -будто выстрелил Эдвард
    -Не понял?
    -Я хочу сказать, что уже по моим мыслям, моим теориям, моей речи, да и манере вести себя вы должны были понять, что я стою выше, может быть ненамного, но выше моих сверстников. Понимаете, мне скучно в этом обществе, я задыхаюсь в нем, и даже идущие сейчас в стране процессы не увлекают меня. Насквозь прогнившее общество, общество двуногих тварей, взяточников и карьеристов, подлецов и мерзавцев.
    Вы, - Пеплинский начал распаляться, - смотрите на вещи с общественной точки зрения, материальной и обыденной. Все Ваши мысли сосредоточены на человеке. Но это же глупо! Почему Вы замечаете вокруг себя только человека, которого назначают и снимают, который рождается и умирает?
    Посмотрите, сколько вокруг неизведанного, а Вы мелочитесь, ограничиваясь человеком.
    В мире все относительно, включая и высшее достижение природы – человека. Вам ведь не надо доказывать, что человек смертен? Жаль, что Вы не хотите понять-в жизни самое главное – смерть!
    Его слушали зачарованно. Казалось, Пеплинский олицетворял собою спустившегося на землю Мессию.
    - Знаете, - Эдвард несколько успокоился и прикурил от зажигалки потухшую сигарету, -года два назад я разговаривал с одним молодым человеком из духовной семинарии. Когда он выслушал меня-воззвел руки к небу и произнес: “Брат мой, Вас обуяла гордыня: Вы превыше других, но превыше вас Бог!”
    Я сказал ему, что в Бога не верю и доказал, что я нечто больше, чем обо мне думают. Я познал себя, ибо изучение мира надо начинать с себя, а не с прошлого и не с других цивилизаций, как это делают у нас.
    Именно поняв себя, я остался вне всяких партий и течений, всяких фронтов и организаций. Я, как Наполеон, имею право воскликнуть:”Партия, к которой принадлежу я, состоит из одного человека-это я!” Именно поэтому я выбрал себе такой герб: земной шар проткнут шпагой и девиз: Или все или ничто!
    - Вы больны!- вскричал сосед с какой-то радостью в голосе. Параноик или шизофреник. Я где-то читал про это: эндогенная форма шизофрении.
    - Если бы я был уверен, что все вышесказанное было изложено психически здоровым человеком, то я бы снял перед ним шапку, - тихо сказал отец виновницы торжества
    - Которой у Вас нет, -подразумевая шапку сказал Пеплинский, - Такой поступок слишком благороден, поэтому неестественен.
    - Вас надо изолировать, - сказал дядюшка
    -А почему не убить? – спросил Эдвард
    -Смерть слишком желанна для Вас
    -А-а, ясно. Вы садист. Жестокий тиран. Дай вам власть, и Вы наделаете много зла. Как одна фраза иногда четко характеризует человека и открывает на него глаза окружающим.
    - Я бы не потерпел в своем доме такого наглеца, - встал сосед
    - Правда всегда остается правдой, мсье. Вопрос лишь в том, кто и как ее преподносит. А реакция на нее всегда неоднозначна.
    Я покидаю Вас,- Пеплинский приложил два пальца к виску, - Я не часто бываю в таких кругах и практически никогда не веду такие беседы. Считаю себя полностью правым во всем и никто меня в этом  не переубедит.
    А в остальном прошу простить, я, наверное, испортил Вам праздник. Прощайте, и да будет с Вами благословление господне.
1. Я презираю людей, чтобы не любить их (франц.) прим. автора

                3.   

    Вернувшись домой, он  первым делом  позвонил сестре, самому близкому человеку, который у него остался.
Ядвига работала бухгалтером на заводе ”Баккондиционер”, была замужем и жила отдельно. Но каждый день созванивалась с братом. Именно она нашла номер телефона профессора Гоца и рекомендовала его Эдварду.
    Пеплинский обхватил голову руками и телефонная трубка упала на диван.
    Он медленно, задумчиво поднял ее и положил на рычаг. Обернулся на стоявший в углу письменный стол: на нем аккуратно разложены листы белой стандартной бумаги. Эд медленно встал, подошел к столу и, не присаживаясь, схватив из пенала первую попавшуюся ручку, быстро написал:
    “ О смерти. Размышления молодого человека, узнавшего примерное время своей кончины”.
    “ Каждый человек, который живет на земле, знает, что существует смерть.
Знаю и я. Но, как и каждый человек, любящий жизнь, мечтающий о своем будущем, я думал: Нет, я не умру. Умрет другой, но не я. Это просто невозможно, у меня такие гениальные планы. Я не должен умирать!”
    Где-то я читал о двух типах людей, которые говорят о смерти.
    Первые суеверно говорят, что не умрут.
    Вторые специально говорят о ней, надеясь этим отдалить смерть и продлить свою жизнь.
    Вранье! Все вранье! Все на что-то надеются. Никто. Даже если вслух он спокойно говорит о своей жизни и смерти, не верит в душе, что он умрет. Где-то в уголке мозга теплится мысль: А вдруг?
    Даже безнадежно больной, лежа на смертном одре, надеется на какое-то новое лекарство, на какую-нибудь случайность. Он надеется и эта надежда дает ему силы.
Если отнять у человека надежду-это убьет его. Будет просто незачем жить. Ведь вся человеческая жизнь есть ни что иное, как надежда”.
    Кисть заныла, пальцы заболели от чрезмерного нажатия на корпус авторучки. Эдвард закусил губу и сделал пару вращательных движений рукой. Чтобы не потерять нить мысли, он повторил последнюю фразу вслух и тут же дописал:
    “Надежда – смысл всей нашей жизни на протяжении многих лет. Именно она не дает человеку опускать руки в борьбе, пробиваться через бурные воды жизни к своему счастью.
    И человек борется. Пробивается. Вернее,  просто барахтается на поверхности, называемой жизнью, гонимый Судьбой.
    Но ему кажется, что он пробивается. Получив от распутницы Фортуны какую-нибудь подачку, человек сразу же поднимается в своих глазах, даже становится невыносимым в глазах окружающих, на всех углах кричит о своем счастье.
    А Судьба стоит, еле сдерживая материнскую улыбку, думая: ”Пусть порадуется, пусть! Не будем отнимать у него надежду, все равно он скоро умрет!”
    Так, посмеиваясь, Судьба и Фортуна ходят по миру, от души смеясь над маленькими человечками, которые верят в надежду и в скорое изобретение бессмертия.
    Но все умрут. Рано или поздно. Сразу или мучительно больно. И только Судьба и Фортуна будут холодно взирать на кучку безумцев, проповедующих Надежду и Бессмертие”.
    Эдвард отложил авторучку и перечитал написанное. Сумбурность мысли не понравилась ему. Он посмотрел на часы и дописал:
    “Так неужели я, Эдвард Пеплинский, не проповедующий бессмертие, потерявший веру во все живое, неужели я начну бороться со Смертью, пробиваться сквозь?
    Нет, смерть неизбежна. Так почему я должен насиловать себя и свой организм?
    Этим, быть может, я отдалю свой конец - не более. Я никогда не выиграю свой матч у Смерти. Это заведомо проигранный матч. Именно поэтому в оставшиеся мне три-пять лет надо жить так, как хочется, в свое удовольствие. И может быть, сделать такое, что вошло бы или вписало мое имя в историю. Ведь стал же Наполеон в двадцать четыре года генералом!”
    Последние строчки понравились ему особенно. Он самодовольно улыбнулся.


   

   
     Январь 1990 года