Утренними лучами высветился сегодня грустный факт: я больше не люблю праздники. Когда и почему такое случилось? Раньше одно ожидание праздников создавало чудесные ассоциации…
Я долго размышляла над этим вопросом, сидя в углу дивана, но выводов никаких не сделала. В религиозных праздниках, например, есть глубокий смысл, потому что религия в эти дни запрещает работать. А Женский день – ни то, ни се. Пустая абстракция, как улыбка Чеширского кота в ненашей Стране чудес. Я точно знаю, что ждать чудес бесполезно. Знаю и то, что не женское дело – сидеть и размышлять в углу дивана о смысле праздников. Так они устроены, эти праздники-обманщики, что вопреки жизненному опыту заставляют верить в невозможное и страдать от разочарования. А потом, в результате проделанной работы или в силу необходимости, омытая грустью душа из обыденных предметов выстраивает нескучное праздничное действо…
«Тьмою здесь все занавешено,
И тишина, как на дне…»
Напрасно религия диктует: не сотвори кумира! Не очень-то я религиозна. С моей стены, с вырезанного из пластинки портрета, обнимая гитару, сурово и требовательно смотрит Кумир. Его голос звучит здесь спонтанно, без всяких аудио-видео, напоминая, по силе воздействия, проникающую радиацию. Послушаешь – и становишься радиоактивной и опасной для окружающих, потому что проникаешься поэзией. Не важно при этом, пишешь ты стихи или нет.
Жаль, что я так и не научилась играть на гитаре. Мой давний друг, редкий гитарист, взявшись за мое обучение, вскоре очень деликатно констатировал: «Выпендриваться тебе хватит и того, что ты умеешь, а всерьез играть ты все равно не научишься».
Зря он так. Хотя, по большому счету, он, как всегда, прав. Играть я так и не научилась. Мне нужно, чтобы все было всерьез. Такая вот вышла аллюзия.
Его телеграмма лежит на столе и пульсирует чем-то теплым, создавая непередаваемый кайф общения даже с его телеграммой. Когда мы виделись в последний раз?.. Коренной житель столичного мегаполиса, он удивил меня тогда: «Понимаешь, - сказал он, - попадая в ваши края я не полезу в гору и не пойду через речку вброд, не испросив предварительно разрешения».
Понимаю, конечно. Несмотря на редкое общение, мы не разучились понимать друг друга. Он даже не забыл поздравить меня с Женским днем. Он хорошо воспитан и очень обязателен. За его телеграммой я ходила сегодня в соседнюю деревню. По случаю праздника на шоссе то и дело останавливались попутки. Но за мной увязался мой белый Бим с коричневыми ушами. Я не могла бросить его на дороге одного, и мы намотали приличный километраж пешком.
Бим устал. Лежит, положив голову на лапы, и даже хвостом по полу не стучит. Перед ним выжидающе размышляет ревнивая кошка Пуша. Ей обидно, что Бим ходил со мной, а ее оставили дома. И хотя Бим замер в позе «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус», Пуша поднимает лапу и – бац-бац по миролюбивой Бимкиной морде!
От неожиданности Бим вскакивает, припадает на передние лапы и яростными щенячьими воплями изливает возмущение прямо в наглые желтые Пушины глаза. Если бы это помогало! Я беру веник, чтобы восстановить поруганную справедливость, но Пушины представления о справедливости сильно отличаются от моих: напугать ее невозможно, а наказывать бессмысленно.
Пушу я тоже принесла из соседней деревни. У нее была отдавлена лапка и болел живот. У нас в урочище она быстро выздоровела и выросла настоящей красавицей с явной примесью персидской крови, о чем свидетельствуют ее короткий нос и длинная шерсть. Но этот окрас цвета потертого военного камуфляжа! Он делает ее похожей на неведомую лесную зверушку, ведь кошек таких не бывает в принципе. К тому же царская кровь при уличном воспитании дала очень сложный характер, от которого долго страдал мой интеллигентный кот Фред. Он – настоящий джентльмен в черном фраке, белой манишке и перчаточках.
Поначалу он уступил Пуше свою миску, удивленно пережидая, пока этот рычащий, жадный до еды пушистый клубочек насытится. Постепенно он уступил ей и свое место в углу дивана, как будто понимая, что котенок с трудным детством больше нуждается в моей заботе и внимании. Благодарности он не дождался. Пуша все воспринимала, как должное.
С Бимкой и Фредом я пошла бы хоть в разведку. Или на большую дорогу. Переходя из города в город, мы могли бы давать цирковые представления. Столько в них преданности, доверия и послушания.
А вот Пуша… Есть у нее одна загадочная особенность. Когда я сижу в углу дивана и планирую про себя что-нибудь конкретное, ей нет никакого покоя: она теребит меня когтями, трется мордочкой о мои руки, запрыгивает на плечо и мурлычет, как трактор, в самое ухо. Но если в голове у меня закружились зловредные абстрактные мысли, она тут же спрыгивает и уходит. Может даже оцарапать, причем, очень больно. Играть она тоже не умеет – сразу вцепляется всерьез.
Такие вот дела, кошки-собаки! Вы тоже не любите Женский день, потому что он приходится на конец зимы. В это время в декретном отпуске пребывает наша рогатая кормилица, а вы до неприличия любите молоко. Шмыгаете то и дело у нее под ногами, исключительно из корыстных побуждений, и поднимаете нездоровый шум, как только я стукну ведром.
С ведром я хожу на родник за водой. А буренок наших люблю не только за то, что они дают молоко. Они важные и не любят перемен, но это не мешает им время от времени впадать в телячий восторг. Столько дури в них нынешней теплой зимой! Из меня дурь давно вся вышла, но я получаю массу положительных эмоций, наблюдая, как они носятся по поляне, задрав хвосты. Даже стельная корова, которую я уговариваю остепениться, а она, задираясь, машет рогом.
Они искренне не понимают, почему я не бегаю с ними наперегонки. Один раз они, так же дурачась, разбодали копешку с сеном. Пришлось укладывать заново. Мимо по дороге прошла машина с грибниками. Кто-то посигналил. Я обернулась, думая, что это знакомые. А из поблескивающей иномарки высунулся в пьяном кураже здоровенный мужик и завопил:
- Я на тебе женюсь!
Даже коровы испугались. Уставились непонимающими красивыми глазищами на эту пролетевшую мимо залихватскую жизнь.
От каких-то назойливых ассоциаций, связанных с классической литературой позапрошлого века, я отмахнулась, как от назойливых оводов. Слишком комическим диссонансом повис над поляной нетрезвый выкрик и женский дурашливый визг.
Гораздо хуже пришлось нам прошлой весной, когда сено уже кончалось, а зима не собиралась уходить. Я пошла на разведку в соседний ложок, где склон не такой крутой, как у нас. Там и в самом деле уже пробилась первая травка. Даже покачивались на тоненьких стеблях крошечные венчики желтых кандыков. Я горестно постояла над ними. Несмотря на яркое солнце, ложок насквозь продувался ледяным ветром, на северных склонах лежал и не собирался таять глубокий снег.
Я понимала, что загнать сюда коров будет непросто. Меня держал наст, а они проваливались почти по брюхо, упирались и не шли. Вымотали меня до слез и выдохлись сами. Однако выбравшись из снега на оттаявший склон, они мгновенно оценили открывшуюся перспективу и без всякого промедления деловито пошли пастись.
Я присела под деревом на краю осинника. Сильно болела спина. Почему-то я вспомнила, что осины долго не живут, потому что поглощают негативную энергетику. Даже нечистую силу можно уничтожить, используя осиновый кол! А во мне засела всего лишь вредная энергетика болезни.
Я замерзла, и боль усилилась. Стало страшновато: вдруг не смогу встать и дойти до дома? И тогда, внутренне сосредоточившись, попросила дерево вытянуть мою боль. В этот момент на северном склоне на высоких оборотах взвыла бензопила. Я даже вздрогнула, соображая, откуда она здесь взялась. По тому, как стремительно бросились ко мне перепуганные коровы, я поняла, что звук это не технический – гораздо протяжнее и мелодичней…
Властно рявкнув на буренок, я направила их в сторону дома, а сама, проваливаясь, пошла следом, пораженная мыслью, что лесному зверю не понравился мой способ лечения. Частица леса, он возмутился, что я оставляю в его сердце нездоровый очаг, и взвыл…
Коровы быстро успокоились. Нахватавшись зеленой травки, они повеселели и нарезали круги по весенним проталинам. А я вдруг обнаружила, что от боли в спине не осталось и следа. От осознания этого факта в мое настроение тоже вплелись элементы телячьего восторга.
Лес так обыденно творит чудеса! Он даже грибы и ягоды отдает не сразу. Ему нужно, чтобы человек походил, поискал и приручился. А когда ты, добрый и чистый, уже собираешься уходить домой, вот тут-то и начинается! Лес готов на все, чтобы ты, такой хороший и ручной, - не уходил. Он может даже закружить и заблудить. Но это только игра, первое правило которой – по собственным следам, не впадая в панику, вернуться в то место, где ты еще не чувствовал себя заблудившимся. Вернуться к самому себе…
Но какой же ужас и потрясение испытала я, проходя потом летом мимо той осины! Она стояла сухая и голая, без единого листочка на ветках. Не зря, значит, взвыл младший серый собрат…
Как же так, лес? Зачем нужны чудеса, оплаченные такой ценой? Опустившись в отчаянии на то же место, где сидела весной, я увидела лесной ответ: из-под корней погибшей осины тянулись к солнцу покореженные морозами живые прутики. Их было много. Когда они поднимутся, они не будут расти наособицу. Это будет целая лесная чаща.
Сегодня, когда ходила за телеграммой, зашла в гости к подруге. Среди разных новостей, которые мы любим посидеть и обсудить, она рассказала, что в деревне случился пожар. У кого-то из односельчан все сгорело дотла. На погорельцев скинулись всем миром, как это всегда было принято в деревне.
У моей подруги пятеро сыновей. Не из чего ей оказывать помощь. Но она пошла в магазин, в счет будущей пенсии купила какое-то постельное белье и отнесла пострадавшим односельчанам. И очень неловко чувствовала себя, когда ее горячо благодарили…
В Женский день я ей искренне завидую. У нее дома – настоящий праздник: у всех приподнятое настроение, суетятся муж и дети, заходят соседи. Здесь всех приглашают к столу – уж чем богаты, тем и рады. Здесь действительно рады, и у них самый вкусный в мире чай. Может быть, он мне кажется таким после неближней дороги. А может, на меня так действует атмосфера большой семьи. При всей своей женственности моя подруга – настоящий полководец в юбке. Да и попробовала бы она быть другой, когда полон дом мужиков…
В одном мы с ней, несомненно, похожи: если нас зашлют на Марс без скафандров, мы выживем, сохраняя те же нормы, по которым живем в нашей реальности. Вот только моя реальность в ее доме кажется мне виртуальной. Просто игра в «поди туда, не знаю куда…», но меня неодолимо тянет обратно.
Ко мне сегодня тоже зашел сосед. Очередной хозяин недалеко расположенного урочища. Их здесь много перебывало, разного рода хозяев, хорошо заучивших термины «молоко-мясо-бабки». С термином «работа» у них связаны менее приятные ассоциации, поэтому надолго они здесь не задерживаются.
Когда он ушел, я вспомнила, как по весне убирала старую ботву на своем огороде и увидела здоровенного хомяка. Яростно вгрызаясь в землю, он зарылся наполовину и не слышал, как я подошла. Я наступила на его длинный крысиный хвост. Он вылез и посмотрел на меня с такой деловитой злобой, а его перепачканная землей толстая мордочка так банально напоминала физиономию нового русского, что я отпустила его хвост и отошла. Испугалась, что он на меня набросится. Мне даже неудобно стало, что я ему помешала, хотя он – всего лишь грызун и вредитель. Не объяснять же ему, что работа на земле – это не способ наживы, а образ жизни.
Вот и соседу моему я ничего такого не объясняю. Есть вещи, которые постигаются только посредством личного опыта. Я и сама попала сюда по случаю и на время.
Может, и не по случаю. Случайностей, как и чудес, просто так не бывает. Внутренне сосредоточившись, всегда можно проследить цепочку закономерности. Незадолго до приезда сюда я что-то читала и увидела иллюстрацию, на которой одинокий домик в горах заметала бушующая метель. У меня сердце зашлось от желания очутиться в этой картинке, внутри отрезанного от всего мира уютного домика – и пусть метель заметает следы…
Очутилась вскоре. Конечно, не так уютно, как хотелось. И домик оказался большим неустроенным домом, заваленным железяками и остатками гниющего урожая. Здесь негде было ступить.
Но метель была настоящая. Она перемела все дороги и пути, не выпуская отсюда и никого не пропуская сюда. В доме все время что-то постукивало и побрякивало, по ночам раздавались неясные шорохи и вздохи, а из леса я отчетливо слышала чей-то тоненький плач. Потом мне сказали, что это скулила лисичка, а поначалу мне казалось… Мало ли что может показаться от распустившегося в одиночку воображения.
Днем я упорно, шаг за шагом, пробивала тропинку в лес. Какой был снег! Он падал и падал, мучая очарованием снежного праздника Пастернака.
Я забыла, как дома вздрагивала от любого резкого стука. Здесь, от звуков оживающего дома и настороженно глядящего окружающего мира, было жутко и весело.
Но снег пролежал до весны и растаял. А то, что он скрывал, напоминало даже не лунный пейзаж. Это было похоже на трофическую язву, которая долго не заживает.
Мне стало стыдно за человека. Не перед людьми – они здесь случались нечасто, - а перед окружающей средой. И тогда, внутренне собравшись, я засучила рукава. Цель была конкретной: очистить этот участок от следов пребывания людей, чтобы здесь снова выросли деревья, трава и цветы.
В этой деятельности мне никто не мешал. Я собрала целый арсенал разбросанных где попало сельскохозяйственных инструментов. Под окном обнаружила неглубоко залегающее месторождение гвоздей. Во дворе, среди древесного и железного хлама, как грибы после дождя, попадались ключи, плоскогубцы, отвертки, гайки, шайбочки и винтики.
Но это были еще цветочки… как после Курской дуги, здесь стояли остовы погребенной техники, а каждый квадратный метр вокруг дома был напичкан битым шифером, кирпичом и стеклом. Я физически чувствовала тяжелый смог, нависший над этим «хозяйством» и не удивлялась уже, что «хозяева» бросили все и уехали. Жить здесь было уже нельзя.
Оценивая иногда перспективность своей работы, я ложилась на подросшую травку, апатично думая, что здесь могут быть змеи. Но сознание того, что этот кусочек земли не даст меня в обиду, растянуло мое временное пребывание в этом урочище на неопределенный срок. И не ясно теперь, я хозяйничаю в нем, или оно во мне…
После долгой зимы, когда все затягивает рутиной и паутиной, во мне просыпается инстинкт перелетной птицы. Летать я уж разучилась, но можно автостопом. Например, в Австралию, мечту моего детства, где синее море, белая пена, диковинный климат и ни на кого не похожие звери. Своих домашних животных я возьму с собой, а на жизнь мы заработаем, развлекая публику на большой дороге…
Хорошо бы обсудить эту тему с моим умным столичным другом. Но я знаю, что он вскипит, как чайник, и скажет: «Не строй из себя казанскую сироту! Если нельзя жить так, как хочется, нужно не жить так, как жить не хочется!» И будет, как всегда, прав.
Со стены, обнимая гитару, по-прежнему смотрит Кумир. В утреннем свете его глаза утратили требовательность и жесткость. У него усталый, внимательный, все понимающий взгляд.
Кончился праздник. На окне расплавились розовые морозные узоры. Похожее на смог густо-свинцовое вчерашнее небо просыпалось ночью пушистым снежком. Остатки туч собрались на востоке. Озорно имитируя рельеф хребта и как будто перешептываясь, они все еще не выпускают солнце. Но это уже – весенние тучи: подвижные, легкие, изнутри подсвеченные солнечными лучами и носимые ветром…