В 2006 году в городе Чебоксары вышел сборник, посвященный талантливой национальной поэтессе Эмине. В сборник включены три поэмы – татарского поэта Кави Латыпа, русской поэтессы – Галины Белгалис и предлагаемая читателю поэма – «Думы о Эмине» О судьбе поэтессы, известно мало – только записанные отдельными энтузиастами в начале 20 века воспоминания внуков и правнуков тех, кто ее знал и сведения эти дошли до нас с изрядной долей фантазии. Эмине жила в период крещения язычников-чуваш. Крещение было насильственное и достигалось отнюдь не путем мягких миссионерских бесед… .Царское правительство с уважением относилось к мусульманству. Многие чувашские деревни из чувства протеста в массовом порядке принимали ислам. В отличие от христианских священников, миссионеры – мусульмане проводили мягкую успешную работу среди «язычников»
Те чуваши, что приняли ислам – они назвались тоже татарами, чтобы правительство не трогало их. А потом, и в самом деле отатарились. Полагают, с тем согласны и татарские и чувашские исследователи, во времена соперничества Москвы и Казани, по Волжской Болгарии, преобладало чувашское (собственно болгарское) население.
Судьба девушки трагична. Стихийных повстанцев быстро изловили и почти всех отправили на каторжные работы. Родители Эмине с целью отвести от семьи репрессии, решили выдать дочь замуж старого зажиточного крестьянина, принявшего христианство. Девушка покончила собой.
Думы о Эмине
Эмине, Эмине, Эмине…
Имя это звучит необычно;
Для деревни родной, непривычно,
Что уж скажешь тут, в целом в стране…
Коренные свои имена
Позабыли сегодня чуваши.
Мы расстались с религией нашей,
Не остались у нас письмена.
Может, звали б меня Туканаш,
А меня окликают – Владимир.
Не скажу, что не нравится имя;
Смысл имени все же, не наш.
Эмине, Эмине, Эмине…
Может, имя бы это гремело;
И сама она иволгой пела,
Песен, множество связано с ней.
Имена постарались стереть,
Раз народ в христианство вогнали.
Нашу древность у нас отобрали,
Что б о ней мы не ведали впредь.
Не хотела мириться с таким –
Как солдат, раз присягу принявший;
Амазонкой примкнула к восставшим,
Не смирившимся с горем людским.
На себя не взяла она крест,
И осталась верна Киреметю*.
Много мужества надо на это –
Это, был безнадежный протест.
За культуру, вступая в борьбу,
Быть точней, за остатки культуры;
Не пошла по пути конъюнктуры,
На алтарь положила судьбу.
Как же злобны бывают порой,
Те, кто принципы быстро меняют!
В «услужении» пределов не знают,
И за новых хозяев, горой…
Очень больно и горестно знать,
Эмине не чужие сгубили;
Ведь «свои» Эмине не простили –
Что не может такою же стать…
Много, много воды утекло,
С той поры и Кетне* изменилась.
Все же, имя ее сохранилось –
Ведь забыться оно бы могло…
Наконец спохватилась страна,
Эмине посвящаем поэмы;
Это делать бы надо в то время –
Что жила и творила она.
Говорят, души наши живут,
Даже, если нас смерть «замотает»…
Сам, конечно, не верю – болтают,
Ну а вдруг!... Эмине там найдут…
Что сказали б при встрече мы с ней,
Дескать, ей посвящаем поэмы;
Что ее полюбили «там» все мы?
Что душе-то, от этих вестей?
* * *
Есть такая деревня – Висьпюрт,
В живописнейшем месте Чувашии.
Трудно выискать местности краше;
Здесь царят тишина и уют.
Здесь покладистый мягкий народ,
И уклад здесь спокойный, неспешный;
И хозяйствуют в целом, успешно…
Равномерен здесь времени ход.
Но так было, увы, не всегда,
И Висьпюрт, что в лесу притаился,
И уклад – что веками сложился,
Тяжелейшие, знали года.
Как в Болгаро -Чувашию всю –
То гоненья несут мусульмане,
То крестят, занесут в «христиане»,
А про подати, уж промолчу.
Люди разные были всегда,
Кто смиренно выносит лишенья,
Кто не прячет свое возмущенье –
И вступает в борьбу он тогда.
Как бы я поступил…, не скажу,
Я ответа и сам не имею.
В храбрецы записаться не смею,
На предательство злобу держу.
Чуть полегче бывает порой,
Так ведь, сразу народ расцветает!
Жизнерадостность вновь выражает –
Хороводами, песней, игрой…
Среди песен немало таких,
Что оставила девушка-автор;
Эмине их сложила когда-то,
Маловато вот, радости в них.
Уж такая судьба у нее,
Проживала ведь в мрачное время.
Не вступалось чувашское племя,
Что б облегчить хоть, участь ее…
Да, теперь-то вот, чтят ее все,
Может, памятник скоро поставят.
И талант ее песенный, славят,
И придумают что-то еще…
Только горечь застряла в душе,
Отдавать бы долги ей при жизни!
Души наши поймут укоризны –
Вспоминаем, как поздно уже…
Кто по-черному, помнит избу,
Тот легко себе может представить –
Каково было песнями славить
Труд тяжелый и тягостный быт.
Ведь в условиях тяжких росла,
Все под спудом заботы недетской;
Беспросветной нужды деревенской –
И ведь песни, представьте, несла!
Слава Богу, природа у нас –
Не найдешь красивее пожалуй.
Для таланта подарок немалый,
Выручает и в горе подчас.
И теперь представляется мне,
Лишь природа ее вдохновляла;
От людей доброты не видала,
Не жалели в семье Эмине…
Над уютной речушкой Кетне
Поразвесили ветви ракиты;
Льются песни – народные ритмы,
Эти песни ее – Эмине!
Как же мало она прожила!
Как же трудно она проживала!
Все же песни она создавала;
Сколько Новых, создать бы смогла!
Жил там парень один – Янтукай,
Выдающийся парень, возможно.
Оценить его действия сложно –
Уж не годы прошли, а века.
Каждый сам выбирает судьбу;
По характеру, был он не слабый.
По себе, никогда я не стал бы
Безоглядно бросаться в борьбу.
Стал одним он, из ярых борцов,
Защищавших уклад свой старинный.
Не дождался он славы былинной –
Сгинул где-то, не снявши оков…
Я двояко к нему отношусь;
Он, конечно, являлся героем,
Восхищался бы им я, не скрою –
Вот, заслуги хвалить не берусь.
Он не встретил победы в борьбе,
Не могло бы того и случиться.
А ответ - он на всех отразится,
Все познают ответ на себе…
Лились слезы, подобно Кетне!
Те, кого здесь ценили, любили –
Исчезали в далекой Сибири;
То случилось бы и с Эмине.
Но, с другой стороны, и Висьпюрт
Или был бы сегодня «крещенным»,
Иль ушел бы народ возмущенный
Весь, в «татары» - до грани, чуть-чуть!
Деревень некрещеных у нас,
Не считать – единицы остались;
В большинстве в «мусульмане» подались –
Не чуваши уже там сейчас…
Янтукай этот, может, был прав,
Мы истории древней лишились;
Слишком поздно сегодня хватились –
Нет в Истории множества глав.
Я двояко к нему отношусь;
Что теперь уже: если бы… кабы…
Эмине может, дольше жила бы;
А вот ею, конечно, горжусь…
Полюбила его Эмине,
Значит, стоил тот парень чего-то!
Только, сердцу не нравится что-то,
Много горя доставил он ей.
Был бы парень другой – не такой,
По-другому бы в жизни сложилось;
Или все бы в деревне крестились,
Или были бы в вере другой…
Но, с другой стороны посмотреть,
Ведь любовь Эмине вдохновляла!
Будь другой, что бы с песнями стало,
Продолжала ли б, девушка петь?
Что парнишку сослали в Сибирь –
Эмине невозможно смириться!
Будто мир весь за это озлился,
Страшен стал, этот мир Эмине!
Всех страшнее ей стала родня;
Хоть откуда беду ожидаешь…
Но семья ведь опора, и знаешь,
Без семьи, нам не жить бы и дня.
Тут какая-то дикость была –
То на цепь как собачку, сажают,
То по-всякому вдруг унижают…
Просто жуткою жизнью жила!
Виновата, конечно, она –
Веру древнюю в сердце имела,
Да отца «поучать» вдруг посмела;
Власть родителям, свыше дана!
Что уж за человек был Азан,
Изменивший религии нашей?
Люди мягкие в целом, чуваши;
Опозорил бы и мусульман!
Есть хорошие люди и там,
Если подлость – и там осуждают.
Люди разные всюду бывают –
Не виню я тут божеский храм.
Да, отец Эмине – не пример,
Доброты от него ожидать ли?
Коль предатель, везде он предатель,
В том числе, и предатель в семье!
А гордиться бы дочкой ему –
Просто умницей дочь ведь являлась!
Ведь не он, а она наставляла –
От измен счастья нет никому…
Только пару стихов приведу,
Что тогда Эмине создавала;
Лучше взрослых она сознавала –
Перемены куда поведут.
Я «нюансы» не смог сохранить
В произвольном своем переводе.
И не в этом задача-то вроде,
Просто хочется лишь приводить…
Не ходи отец в татары
Мой любимый, пойдем на базар,
Подберем там красивый подарок;
Не ходи ты, отец мой, в «татары»,
Род чувашский не менее стар!
Мой любимый, к базару придем –
Каруселью ты нас позабавишь;
Ах, отец! Коль татарином станешь –
Мы и имя твое не найдем…
Пуст осенний лес
Листопадом в лесу все сошло,
Лес был зеленью нежной окрашен…
Урмаэль – то, что было чувашским,
Уж татарское, ныне село!
Изворотлив, хитер старый лис,
Обмануть он стремится несушку…
Для муллы-старика мы простушки,
Ждет Висьпюрт неприятный сюрприз!
Раз охотник неопытный – он
Много зайцев словить уж не может…
Наш отец все надеется тоже
Четверых заиметь себе жен…
И тулуп, если сильный мороз
Не всегда ведь поможет согреться.
На кого, на татар опереться?
Это нас не избавит от слез.
Ах, что ты слушаешь муллу…
Злобно лает наш пес у ворот,
То – мулла к нам направился, значит.
Наш Висьпюрт непременно заплачет,
Не стремится в « татары» народ.
Ох, и хитрый он – «старый бабай»,
Посулит он и меда и масла…
Ах, отец! Не лишился ли часом
Головы своей – это ль судьба?
Ты толкаешь нас в веру татар –
И не видишь, что дочери плачут.
Ты не верь, что там муллы судачат –
Счастья там не найдем никогда!
Так не лай же наш песик, не лай,
Пусть мулла уж свободно проходит…
Нам их вера, увы, не подходит,
Эмине, ты отец, не ругай.
Счастье на чужбине
Лебедь перья ронял в вышине;
Собирает ли кто эти перья?
Я в чужбинное счастье не верю,
Не нужны мы в чужой стороне…
Лебедь перья ронял в вышине,
Собирает ли кто эти перья?
Если где-то шатался, теперь вот,
Никому уж не нужен в стране…
Лебедь перья роняет, потом –
Те же перья опять вырастают!
Неудачлив – кто дом свой бросает,
Ведь не даст же покоя тот дом!
* * *
Страшный Молох тогда проходил,
Многих - лучших, забрал себе в жертвы.
Разделил: кто в Сибири, кто в мертвых,
Много горя тогда породил…
Эх, совпало же время тогда –
Чуть пораньше, попозже жила бы;
Поэтесса у нас расцвела бы…
Если б…, не оборвались года.
Где же силы той девушке взять,
Если с милым ее разлучили;
Если с детства чему научили –
В одночасье придется менять?
Можно ль волю для жизни найти,
Как надежды по жизни растают?
Против сердца, когда заставляют
К ненавистному замуж идти…
Вот и вышло…, "печать на уста»,
В то, что было, не хочется верить.
Если..., смерти боимся мы все ведь,
Не решимся на «Это» спроста…
Добровольно из жизни ушла…
Добровольно никто не уходит.
Значит нервы к пределу подводят,
Значит, в ней оборвалась душа!
Я не знаю, что значит душа.
Утверждают, что души бессмертны;
Нет «оттуда» ответных сигналов –
Утвержденья не стоят гроша!
А вот, песни ее поживут,
У меня нет ни капли сомнения.
Будут разные ей посвящения,
Поэтесс - Эмине, назовут…
Говорят, что красива была,
Да и голос прекрасный, имела…
Не сужу, не мое это дело –
Стародавние это, дела.
Но вот, песни ее я люблю,
В них как будто, в печали тону я.
С ними вижу я древность родную,
И частицей, себя там ловлю.
Нам, потомкам в них слышу сигнал,
В этих песнях, дошедших изустно.
С этих песен нередко мне грустно –
Я в далеком ведь детстве их знал!
Почему-то, всегда я считал,
Что народными были те песни…
Знал бы автора песен известных –
Как святыню свою почитал!
Ах, История! Шутки твои,
Ведь порой нестерпимо жестоки!
Ты чувашу закрыла истоки
И культуры и песен своих…
Приведу еще пару стихов,
Тех, что мы относили к народным;
Но, опять со своим переводом,
Я другие признать не готов…
Куда ты, стриж летишь…
Стриж, куда ты под вечер летишь,
Два крыла вон, дождем намочило;
Сердцу больно! Ах, что же случилось,
Вон, по щечкам и слезы катишь…
Сердце! Что же, так юность моя
Пролетела как сон? Неужели,
Наговоры чужих одолели?
Я седая от них уже вся!
Может, сердце, мне стать соловьем,
Выйти в сад, там и петь свои песни?
Если вспомнит любимый – чудесно,
А забыл, так прощай окоем?
Есть два белых платочка
Есть два белых платочка в руках,
Две прекрасные иволги, значит…
Как надумаю петь – так я плачу,
А поплачу – и песня в слезах.
Я не птичка, увы, на беду
Мои песни звучали б повсюду;
Милый, вместе с тобой я не буду –
Кто уж так написал на роду…
* * *
В заключенье хотел бы сказать,
Жизнь по-всякому к нам обернется.
Эмине – она тоже вернется,
Будет каждый из нас, ее знать.
Если будем себя уважать,
Уважение будет повсюду.
Так уж в мире устроены люди –
Уваженья не надо искать.
Не зову возвращаться назад –
Успокоились люди, и ладно!
Мы, чуваши – народ православный;
Каждый может такое сказать.
Точно так же я думаю сам,
Как сложилось – пусть так остается.
То, что было, уже не вернется,
Просто, помнить лишь надо бы нам.
Нам бы бережно лишь отнестись,
Ко всему, что у нас совершилось;
Сохранить, что еще сохранилось –
Невозможно их вновь обрести.
Заповедником бы сохранить
И ремесла, и быт, и наряды;
И Виспюрт в том числе, и обряды –
Это, к прошлому, тонкая нить…
Вон, у чукчей камлает шаман,
До сих пор есть у кельтов друиды;
Есть обрядов различные виды
У японцев, корейцев, армян…
Мы, чуваши, не ценим свое;
Так, оценит ли кто, посторонний?
Малость ту, что осталось искони,
Не храним, в запустении все!
Будь испанкой она, Эмине,
Так имела б всемирную славу!
Почему мы такие, уж право,
Без Истории можно ль в стране?
Эмине, Эмине, Эмине…
Про тебя мы хоть вспомнили – главное!
В мыслях, памятник девушке славной
Над обрывом у речки Кетне…
Киреметь - главное божество в языческой религии, отсетственное за судьбы людские.
Кетне - малая река в Комсомольском районе Чувашии.
Виспюрт - село (в буквальном переводе - три избушки).