Слишком шаткий табурет... Он может подвести в самый ответ - отвесные стены над головой, душа... душно душе в этом чужом низком Минске. Минск подобен гремящей миске, снова лживо сверкающая люстра, теснота помещений, мрак умопомешанных.
Но табурет, табурет, за что он такой неустойчивый. И, кажется, звонишь и заказываешь номер - нумер, ну мэр, н-у м е р, а дают дрянь с разбитым, предательским потаскуном-табуретом. Затабуироваться в номере...о-мере, о-pele, о-пере... Нет, то и дело передаст в правительство о на-мер-ении, и тогда не избежать. Из бежа... Господи, за что.
Заоблачный город М*, дорогая моя Н*, представляет всего лишь свалку. И это письмо, которое высекают гранильщики моих случайных фантазий, азий, афазий, оно не дойдёт. Ведь нет тебя, и письма нет, и меня нет через пять минут после падения табурета. Сжит со света, сшит, не избезжит. Не из бежа...
Шебуршит Минск, нитками шит, лис, рыжий лист, тсс! Скрыпит дверь - падает табурет, рев, точно бы требушет... Или скрипит, пиит, пит, испит, сжит.
За-ме-шался, за-ме-шкался. На слоги делить или не делить. В мире кружить, жить, жи-ши, шимолость, she милость, Мисюсь, мятусь, мято-Мятлев. А мир - череда бессовестных, бесповестных, беспросветных посещений, что мёрзнут на устах повешенных.
С-лишком. Мышкой. Скрипящая вспышка. Не обманул, табурет, бред, red, mad. Нет.
...А мир был слишком занят, чтобы вдаваться в частные трагедии. Москву брали штурмом very-very angry young men, на города обрушивались горестные магнитные бури, мир сходил с ума у изобретенного 120 лет назад unperpetuum электро-mobile. Всё неслось и всё падало, всё кашляло и бежало, надрывалось и начиналось вновь, не думая, остановившись, поднять глаза вверх - выше люстр и балюстрад - и, раз и навсегда, осознав, что мир и его движения - тонкая мимическая игра уже неживого и повешенного, как краковская колбаса, человека - застыть в неподвижности, раз и навсегда, на-раз и навсегда.
Во всём огромном мире никому была не нужна смерть этого человека.