Вопрос на идише

               
  Дед нашего героя, тогда симпатичный молодой человек, приехал в Бердичев из Грузии.  Причина этого переезда (так говорили) – его несчастная любовь  к грузинской княжне. А разве может быть счастливой  такая любовь? Хотя, если всех людей раздеть догола и сделать бродягами, то, причём национальность? Вероятно, у него имелось некоторое отличие, что замечалось только при очень внимательном рассмотрении. Ну и? А вот в миндалевидных глазах угадывалось отсутствие средств и профессии.
  И юноша с горячей кровью, несмотря на холод огорчений безответной любви, изредка приносил к дому княжны скромный букет полевых цветов, а горские джигиты, посмеиваясь над бедным влюблённым, заваливали его букетик охапками дорогущих - но купленных – роз и гвоздик. Разве главное в любви - цена подарка?
 Он расстраивался и уходил в горы, где однажды увидел на огромной скале, высоко, такой же, как он, одинокий, эдельвейс – а какой букет сравнится с прекрасным горным цветком?
  И он, у которого от улыбки княжны кружилась голова, решил достать эдельвейс для любимой. Благородство души иногда приводит к неоправданному риску…
…На середине скалы стало страшно. Не очень (убеждал себя любитель- скалолаз) уютно среди порывов холодного ветра и ужасно твёрдых камней. Откуда уют, если желанный цветок рядом, но дорога вверх закончилась, а вниз - совершенно не видна: глаза находятся на не совсем умной голове! И никого – рядом, вверху и внизу! Ни лестниц, ни верёвок!
Он вспомнил о Прометее, прикованном к скале, печень которого каждый день клевал невоспитанный орёл. У нашего героя  не имелось ни орла, ни цепи. Конечно, на цепь он бы согласился - не насовсем, а так - отдохнуть. Но – категорически против орла: печень самому пригодится! Успокаивало: если орёл и прилетит, то до печени ему не добраться - несчастный влюблённый крепко прижимался животом к скале. Только спина и всё остальное могли пострадать - неизвестно, что может придумать птица. Рассматривая поочерёдно - то левым, то правым глазом окружающее пространство, парень пришёл к выводу, что хоть орлы и отсутствуют, но это - не повод задерживаться на такой высоте.
Ворвавшееся в заоблачную тишину урчание в его животе показало ещё одну опасность: что, если без специального приглашения придёт малая, или, что хуже, большая нужда? Как тогда достойно, вцепившись в безжизненные камни вспотевшими руками, встретить и проводить незваного гостя? Даже если и удастся спустить штаны и немного присесть? Но вдруг явится орёл и перепутает ягодицы с желанной печенью? А если орёл увидит пониже ягодиц ещё кое- что и устроит себе десерт? Да и без его визита, после разлуки с большой нуждой, дорога вниз станет непригодной. Со спуском торопиться – опасно! Иначе можно потерять не только то, что имеешь, но и то, что сможешь иметь в будущем, с грустью размышлял молодой человек о своей, недавно начавшейся (в сравнении с любимым дедом), жизни. Эти размышления, странно, его успокоили. Он, сорвав эдельвейс, зажал его зубами, и, проверяя ногами склон, начал долгий спуск...
  ...Внизу, усевшись на шелковистую траву, росшую на грешной, но прекрасной земле, он радовался благополучному исходу. Сегодня родных не посетит горе, они обрадуются встрече с юношей, особенно старенькая мама, которой он и отдаст дикий цветок.
  А мама, беззаветно любящая единственного сына, переживавшая его любое отсутствие, приготовила роскошный, для них, ужин с любимым сыном вареньем из "райских яблочек" на десерт – к переживаниям добавилась надежда на письмо из Бердичева от двоюродной сестры. У них с сыном давний уговор - как только тот научился читать - все письма от родственников они читают только вместе. Зачем раздельно встречать общую радость? 
  А радость с сообщением о хорошей невесте там-таки была. Однако сын, протянув маме эдельвейс, не слишком обрадовался новости. Тогда она усадила его на диван, села рядом и, прижавшись к его сильному плечу, вызвала на откровенность.
  - «Да, любовь к милой княжне - это хорошо! Но, мой дорогой, неравный брак после исчезновения  романтики приносит  много страданий - «срывай ветку со своего куста».
…Именно в этот вечер у сына проснулась способность к философии, затем передавшаяся  по наследству по мужской линии. Эта ли способность заставила его уехать или ему надоели Кавказские горы, весьма неудобные для длительных прогулок, или стремление забыть о разочаровании? Равнина приносит спокойствие.
Странно, грузинские княжны в Бердичеве совсем отсутствовали. Невеста из состоятельной семьи местного портного, принесла в качестве приданого пустую квартирку с окнами на площадь, где (тогда этого ещё не утвердили) и располагался невидимый центр Европы. Судьба повелела, чтобы в этом помещении появилась парикмахерская: жених, перед свадьбой, сам себе сделал причёску ножницами, взятыми у будущего тестя. Причём так удачно, не отхватив ни малейшего кусочка от своих ушей, что и будущий тесть попросил о том же самом.
Но вечерами, молодожён смотрел на закат и вспоминал родных, дом и горы, смахивающие на аппетитные округлости тела молодой жены.
  Шло время, и появились дети, среди которых умом и ловкостью выделялся Соломон.   
После революции вышеописанную парикмахерскую большевики описали другим манером и совсем забрали. Хозяин остался там простым парикмахером, надеясь на изменения в марксизме и возвращение отнятой собственности. Но время шло не туда...
Соломон, представьте, тоже стал парикмахером. Как говорил его папа: "Делай руками, если на голове - глаза"; "Чем меньше в городе дикарей - тем больше у нас работы! Поэтому, Соломон - учись, подавай пример посетителям...".
  Пришло время, и Соломон женился, и, вскоре, через девять месяцев, у него родился сын Ицхак, который должен был унаследовать семейную профессию.
  …В его школе посреди двора рос абрикос, чьи плоды не успевали созревать от аппетита  подрастающего поколения. На переменах сорванцы забирались на его хлипкие ветки, чтобы как можно больше  зелени положить в карманы. Внезапно выходивший во двор директор школы длинной указкой хлестал по задницам сорвиголов, сидевших на дереве, а затем беседовал с ними у себя  в кабинете. Нет, он не вызывал их родителей в школу: ему не было жалко зелёной кислятины для энергичных пацанов, лишённых витаминов. Но, если пацаны потом выпьют сырой воды из под крана - могут случиться нежелательные директору последствия.  Нашему Ицхаку не нравились незрелые абрикосы, а нравилась  девочка из старшего класса. Как она смеялась, когда кто-то из мальчишек протягивал ей, в потной и запылённой ладошке, абрикосину! На Ицыка же она не обращала внимания.
  Вероятно, гены деда  передались внуку, но абрикос не походил на эдельвейс. Не удачно он залез, не совсем удачно, наверху, пытался дотянуться до намеченного объекта. По причине облома крепкой на вид ветки Ицык, не выпуская заветный плод, упал на землю. На поломанную ногу гипс положили совсем неудачно, и нога стала несколько короче другой. В армию его не взяли по хромоте, но в эвакуации он таки работал по профессии.
...После войны Ицхак вернулся и опять стал работать в той же парикмахерской.
…В этом же городе жила старая караимка, к которой, перед самой войной, разведённый сын привез в гости из Вильнюса внука семи лет - на пару месяцев: набраться сил перед школой. Внук остался у бабушки надолго - отца забрали в армию, и везде жутко стреляли. Караимам стало страшно: они - тоже иудеи, хоть не такие. Но немцев в этом убедили не сразу. У Михаила детство проходило непросто. Он запомнил на всю жизнь, проходившую по их улице немецкую часть, за которой мальчишки наблюдали, сидя на заборе. Остановилась легковая машина, из которой вышел аккуратно выглядевший офицер со стеком. Немец подошёл к забору и коснулся этим стеком смуглого лица Михаила с крупным носом и припухшими веками глаз.
"Юде?"- спокойно спросил он, поворачивая стеком голову Мишеньки, чтобы рассмотреть  профиль.
Неизвестно, чем бы закончился  эпизод для мальчишки, если бы не его бабушка. Откуда у пожилой женщины взялись силы - она почти бегом рванула к  любимому внуку. Как мудро было с её стороны постоянно носить с собой все необходимые документы! Офицер, молча, прочёл записи в её паспорте и метрике Миши, посмотрел на них ещё раз, сел в машину и уехал.    
Наконец, сложное - для оставшегося в городе простого народа - время прошло, и, в середине 50-х годов, этот выросший внук, после долгого отсутствия, решил заехать в Бердичев перед тем, как навестить родного папу в Вильнюсе.
…Утром Миша вышел на перрон, взял билет на вечерний поезд, на кладбище положил цветы на могилку бабушки, после встречи со старыми друзьями увидел (Бердичев меньше Лондона) девушку, с которой в детстве игрался в песочнице, а затем учился в начальной школе. Теперь они бродили по  городу, вспоминали проказы и грустили об испытаниях. Михаил, становясь на минуту серьёзным, пытался, сквозь её беззаботность, увидеть в глазах неизвестную любовь и признаки неизвестного счастья... У них оставалось время для флирта или страсти, но у молодого человека вечером - поезд к единственному папе!
Всё проходит и заменяется новым заботами и делами. Загадывать вперёд не стоит. А в старых планах у Миши имелось посещение парикмахерской.
 Вот и пришёл этот юноша к Ицхаку Соломоновичу - навести порядок во внешности: в Литве он не знал ни одного парикмахера, равного по квалификации дяде Ицыку, да и к тому же Миша ни разу не был в Литве. А, если папа увидит его неаккуратную причёску и щетину, то сильно расстроится - долгая дорога из Сибири, из небольшого далёкого городка, окружённого густой тайгой, где Михаил  занимался бухгалтерией в леспромхозе, наложила на эту внешность свой отпечаток, в котором отсутствовали только стук колёс и шатания молодого тела в вагоне.
   А бухгалтером он стал за способность хорошо считать в уме, быстро знакомиться и подписывать отчёты в главке и министерстве. 
Зачем подробности? Удовольствие не терпит суеты – иначе жизнь становится бесцветной.
  Дядя Ицык увидел молодого Мишу, в белом двубортном костюме из китайской чесучи, из-под брюк которого выглядывали блестящие лаковые туфли, с золотым перстнем на безымянном пальце левой руки, с несколько запущенной причёской «а ля политес», тонкими усиками и - кошмар! - недельной щетиной на остальном улыбающемся лице. А за окнами весна  бушевала чистым ветром, радостным пением невидимых птиц и лопающимися бутонами цветов, заждавшимися тепла.  И столько имелось весны в Михаиле, что хозяин невольно улыбнулся - ему хватило одного взгляда.
- Зачем забывать хорошего парикмахера? - дядя Ицык намекнул на своё искусство.
- Семь дней на поезде - дорога...
- Ах, дорога. И откуда эта дорога?
- Из Сибири...
- Из далёкой Сибири? Вы что - то серьёзное натворили?
- Нет, работаю в леспромхозе...Бухгалтером...
Почему - многоточия? В это время дядя Ицык на старом кожаном ремне направлял опасную бритву, а Михаил старался не отвлекать его от опасного процесса.
- О, я уважаю бухгалтеров. Они - на  втором месте после парикмахеров. Почему? Мы улучшаем красоту головы, а бухгалтеры - красоту жизни. Правда, никто из моих коллег (он произнёс с прононсом) не стал миллионером, но, сколько бухгалтеров выбилось таки в люди. Вы должны знать их фамилии: Ротшильд, Гуггенхейм, Вандербильд, Барух!
 И он, покрывая пеной Мишины щёки, перешёл на «идиш», потом, в паузах разговора, пускал в ход сверкающее лезвие. Снимая излишки пены на указательный палец левой руки, он увлёкся: старики любят рассказывать молодёжи о своей юности…
В потоке слов, похожих на немецкие, угадывались стихи, вскоре прозвучали женские имена, глаза Ицхака увлажнились, голос дрогнул. Он отвернулся к окну, помолчал, а затем обратился  к Мише с вопросом – опять-таки на «идише». Тут Миша, внимательно следивший за бритвой, выдержал паузу и ответил:
- Простите, я не еврей…
Ицхак Соломонович замер, успокоился, и, уже по-русски, философски заметил:
- Это же надо, когда человеку очень хорошо - он забывает о своей национальности...