ИАТРОХИМИК.
Доминик осторожно крался вдоль крепостной стены. Город затаился, и было в нем так тихо, что каждый шаг крадущегося путника, отзывался на его коже противным ознобом страха. Город будто умер этой ночью, но вдруг резкий визг дикого кота разорвал тишину и Доминик прижался спиной к стене так сильно, что чуть было сам не вскрикнул от боли. Вслед за визгом глупого животного послышался топот бегущих людей, и юноша в бледно-свинцовом свете весенней Селены узрел два огромных черных силуэта. Это были хранители ночного покоя, поклявшиеся вчера на городской площади поймать коварного колдуна, наведшего порчу на город.
Уже неделю в городе лютовала черная хворь. Она хватала всех без разбора, отравляла кровь и покрывала тело многочисленными темными пятнами, наводя ужас на городских жителей. Редко кто не боялся этой страшной напасти. Мало было таких в городе, но все-таки они были и вот именно к ним относился крадущийся Доминик. Стражников, бегущих в его сторону, он очень боялся; острых когтей дикого кота тоже боялся, а вот черной болезни нет. Доминик вообще никаких болезней не боялся, ему не до этого было. Он уже пятый год искал панацею. Сначала искал вместе с отцом, а потом, когда отец умер, испробовав на себе новое чудодейственное лекарство, Доминик стал искать панацею один.
Тяжело дышавшие стражники с копьями наперевес пробежали мимо. Юноша немного постоял, провожая взглядом их уродливые спины, и двинулся дальше, шаря по шершавой стене руками. Где-то здесь должен быть пеньковый канат. Этот канат повесил смотритель стены хромой Альфонсо в обмен на десять серебряных монет. На меньшее он никак не соглашался. Пришлось уступить. Конечно, деньги большие, но канат сейчас дороже.
Доминик уцепился за мокрую пеньку и пополз вверх по каменной стене. Подниматься верх было тяжело. Руки скользили по сырому канату, на ноги тоже было мало надежды, влажная стена никак не хотела давать им надежной опоры. Юноша, уже два раза сорвавшись ногой с нащупанного уступа, больно ударился коленом об острый камень. Второй раз боль он стерпел, только закусив до крови губу.
Забравшись на вершину стены, Доминик решил передохнуть и отдышаться. Было тихо и темно. На Селену наползли темно-серые облака, и её лик еле-еле просматривался над шпилем городской ратуши. Доминик улыбнулся, подумав, что само провидение стало на его сторону, набросив серую дымку на яркий свет ночного светила.
Юноша торопливо перекрестился и пополз вниз в непроглядную тьму того внешнего мира, от которого город так старательно отгораживался высокой стеной. Там было страшно, но там было и то, чего надо добыть Доминику для приготовления панацеи, если конечно рецепт дяди Иогана верен. Три дня назад приполз он чуть живой, грязный, и обросший к порогу Доминика. Доминик сперва без разговора вышвырнул старика вон, но тот упорно продолжал стучаться в дверь палкой, отвлекая юношу от работы. Доминик даже старую шпагу достал из-под лавки, чтобы как следует припугнуть оборванца. Однако старик не испугался, и, вяло отмахнувшись от боевого оружия, показал юноше фамильное кольцо их семьи, прошептав при этом сиплым голосом
- Иоган я, неужели тебе отец ничего про меня не рассказывал?
Про дядю Иогана отец рассказывал Доминику часто, употребляя в этих рассказах о своем старшем брате только превосходные степени. Иоган всегда был гордостью их известной купеческой семьи, но давным-давно, еще тогда, когда Доминик не родился, дядя Иоган поехал за товаром в далекий Катай и сгинул там без следа и слуха. Много воды с того времени утекло. Семейная торговля пришла в упадок. Отец Доминика, чтобы прокормить, тогда еще многочисленную семью, сделался лекарем. Это сейчас Доминик один остался в старом пустом доме, а ведь еще лет десять назад здесь в праздники нельзя было протолкнуться от суетливо снующей из угла в угол родни. Весело тогда было в доме. Вот, наверное, смерть на эту веселость и польстилась? Последним её лакомством дядюшка Иоган стал. Одну ночь сумел он только прожить под родным кровом после возвращения из затянувшегося путешествия. Только одну ночь, но за эту ночь Доминик узнал столько, сколько не узнал за всю свою жизнь. И рецепт панацеи узнал.
Городское кладбище было совсем недалеко от стены, и потому споткнулся юноша в кромешной тьме только три раза, и причем, ни разу на свое счастье не упал. Вступив в пределы последнего человеческого пристанища, Доминик воровато оглянулся, достал спрятанную в прелых прошлогодних листьях лопату и стал торопливо разрывать свежий песчаный холмик. Здесь лежала старшая дочь мясника Густава, умершая вчера от черной хвори. Доминику нужен был её саван. Это было первым шагом в создании панацеи. Саван необходимо было снять, разрыв в полночь могилу, умершей от черной хвори девушки. Весь день вчера Доминик следил за кладбищем, скрываясь за клубами черного дыма, окуривающего многочисленные похороны. Выбор для первого шага был огромным. Больше десятка юных девичьих тел, наряду с другими телами было предано в этот день земле, но юноша без колебаний остановил свой выбор на дочери мясника. Во-первых, отец добился, чтобы его дочь похоронили в отдельной могиле и в гробу, а во-вторых, она очень нравилась Доминику. Он даже когда-то решил про себя, что как только будет отыскан секрет панацеи, то он сразу же пойдет к мяснику просить руки его дочери.
Могильный песок был мягким и сыпучим. Не успела еще рубаха юноши промокнуть от пота, а острие лопаты уже ударилось о деревянную крышку гроба. Откопав гроб со всех сторон, Доминик достал из-за голенища сапога нож, упал на колени и стал открывать крышку. В гроб было вбито всего два гвоздя, и потому справился юноша с крышкой без особого труда, даже неимоверно дрожащими руками. Лицо Вероники, обрамленное темным венком, всё ещё было красиво. Саван никак не поддавался, и пришлось его во многих местах резать ножом. Нож часто срывался, вонзаясь в бледную сухую плоть покойницы, но творец панацеи, не обращая никакого внимания на эти темные порезы, продолжал свое дело. И вот последним сильным рывком Доминик вырвал из гроба так нужный ему кусок белой материи. Обнаженное тело глухо стукнулось о плохо строгание доски и вокруг опять стало тихо. Только сердце юноши бешено колотилось в груди, но он, презрев этот испуганный стук, сунув под рубаху саван, дрожащими руками прикрыл гроб крышкой, потом встал на него и, уцепившись руками за торчащий корень, выполз из могилы. И сразу же без передышки, часто втыкая лопату в желтую кучу песка, Доминик стал закапывать мрачную яму. Когда на кладбище вновь вырос скорбный песчаный холмик, из-за серой завесы внезапно вырвалась сияющая Селена, и пристально уставилась на Доминика.
- Что ты смотришь на меня так? - прошептал юноша, утирая со лба липкий пот. - Я ведь не твой Эндимион. Я не тот человек, который готов за то, чтобы кому-то нравиться, отдать всё. Я не хочу для себя ничего. Не смотри на меня так, не для себя я это делаю, не для себя покой усопших тревожу. Так надо. Может, ты думаешь, что я прославиться хочу? Или о деньгах больших мечтаю?
Ничего не ответив ему, Селена вновь нырнула в темную мглу. Юноша передернул сырыми плечами и поспешил сквозь мрачный кустарник к городской стене. Обратный путь сегодня был для Доминика много проще. Его теперь не пугали дикие кошки, не бежали навстречу ему стражники, а самое главное не было уже в его душе того страха неизвестности, заставляющего, так бешено колотиться сердце. Теперь всё было позади. Выбирая самые темные места улицы, юноша скоро добрался до родного очага. Всё было спокойно, однако стоило ночному путнику, открыв чуть скрипящую дверь переступить порог, как его по бедру больно ударил теленок. Этого теленка Доминик вчера выменял на бутыль царицы всех лекарств, всё у того же мясника. Добывать царицу всех лекарств из подгнивших фруктов научил юношу отец. Это он выкопал под домом глубокое подземелье, сложил там печь с хитрым дымоходом, укрытую большим медным куполом, из которого торчали в стороны длинные трубки. Теперь Доминик иногда собирал на рынке гнилые фрукты, заливал их водой, добавлял в чан горшок меда и долго ждал, когда в чане появится белая пена. Затем чан надо было отнести в подземелье, поставить в печь и усердно кипятить. Вот именно во время этого кипения из трубок и начинала медленно капать царица всех лекарств. Царица в городе всегда была в хорошей цене, и потому отец часто продавал её. Доминик же торговать не любил, и готовил царицу только для своей работы.
Теленок еще раз ткнулся в бедро юноши.
- Потерпи, потерпи, - прошептал Доминик, погладив бычка по шелковистой шерстке межу еле пробивающихся рогов. - Еще немного и я напою тебя. Потерпи.
Теленок жалобно замычал и продолжал тереться о ногу юноши, но тот грубо оттолкнул его и по лестнице поднялся в свою рабочую комнату. Здесь, добытый на кладбище саван был утоплен в воде, налитой в большой медный котел. Внимательно осмотрев, как намокший саван лег на зеленое дно, Доминик присел на низенький стул и стал еще раз вспоминать наставления дядюшки Иогана.
- Как добудешь саван, - шептал умирающий дядя, - положи его в воду и держи там до рассвета. И только Гелиос выедет с востока на колеснице запряженной четверкой огнедышащих коней, напои той водой молодого бычка.
Вспомнив первый наказ дяди, искатель панацеи облегченно вздохнул, лег на пол и крепко уснул.
Утром теленок радостно вылакал из котла всю воду и стал жевать саван. Еле-еле Доминик вырвал серую тряпку из розовых губ бычка. Теленок опять замычал, видимо выпрашивая для себя еды, но есть ему до темноты было нельзя. Юноша опять ткнул животное кулаком в бок, взял с полки плетеную корзину с крышкой и пошел на улицу. У городских ворот толпились одетые в черное люди, а возле ног их лежали обернутые в белую материю мертвецы. Опять сегодня ночью смерть сумела пожать в городе богатый урожай. Хмурый стражник наконец-то открыл тяжелые ворота, и люди разобрав своих покойников, медленно двинулись в сторону кладбища. Доминик же выйдя из ворот, свернул к каменистому холму, поросшему колючим кустарником. Этот холм горожане давно уже прозвали змеиной горой из-за множества ядовитых гадов, скрывающихся среди обожженных солнцем каменных распадков. Еще для панацеи нужна была змея. Выломав в ближайшем кустарнике тонкую рогатину, юноша, сразу же обратившийся в отважного змеелова, стал, осторожно ступая по светло-коричневым камням медленно подниматься на холм. Нужного ползучего гада пришлось искать долго и только тогда, когда солнечный диск подкатил к зениту, Доминик заметил крупную серебристо-серую гадюку. Змея, свернувшись кольцом, грелась под ласковыми солнечными лучами. Змеелов сначала ловко прижал голову гадюки рогатиной, а потом осторожно ухватил её пальцами и положил упруго бьющуюся из стороны в сторону пленницу в корзину. Гадюка сперва сердито пометалась по корзине, пошипела злобно, но потом смирилась со своей участью и притихла.
Дома Доминик повязал поверх крышки корзину плотной мешковиной и поставил её на полку рядом с глиняными кувшинами. Теперь для приготовления панацеи не хватало только сыра.
- Сыр должен быть старым и вонючим, - шептал дядюшка, передавая племяннику только ему одному известные секреты. - Лучше всего, чтобы он уже зеленый был. Пойди к сыроделу и поищи у него по углам, под лавкой, на полу. Хорошо поищи. Можно не целую головку использовать, позеленевшие огрызки, объеденные мышами еще лучше.
Сыродел долго не мог понять, что нужно от него сыну лекаря, но Доминик сунул ему в руку последнюю серебряную монету и сыродел позволил поползать под лавками в хранилище сыра. Зеленых огрызков под лавкой было так много, что собрать их полный мешок, можно было, не собрав и половины остатков с мышиного стола. Выбираясь из-под лавки, юноша вдруг почувствовал вязкий комок в горле. Сначала он подумал, что это следствие запаха прокисшего сыра, но на свежем воздухе Доминику стало еще хуже. Противно заныли колени, загорелось болезненным жаром лицо, и тупая боль пронзила правый бок. Юноша остановился, оперся плечом на каменную кладку стены и стал глубоко дышать, стараясь прогнать из организма страшные симптомы. Жар с болью не уходили, и пришлось с ними смириться. До своего дома Доминик доплелся с большим трудом, обливаясь холодным потом, а за родным порогом его стал бить озноб. Озноб был настолько силен, что, только забравшись под зимнее одеяло, юноше удалось немного согреться.
Однако спокойно ему полежать не пришлось, неожиданно где-то под грудиной что-то дернулось, и к горлу поползла кислая тошнота. Когда Доминика вырвало, ему стало немного полегче. Он попытался сесть на своей лежанке, но сильный приступ головной боли опять опрокинул его на сырую подушку. Удары боли в голове чуть стихли. Юноша прикрыл глаза и вытянул ноющие ноги. В животе опять стал зарождаться комок тошноты. Доминик попытался смирить его, поджимая колени к животу, но тошнота сильно дернула мышцы под грудиной и вслед за резким криком опять началась рвота. На улице стемнело.
- Надо вставать, - прошептал запекшимися губами искатель панацеи. - Если я потеряю эту ночь, то другой у меня может и не быть.
Доминик закрыл глаза, собирая силы, перед тем как подняться и тут почувствовал, что его по мокрому лбу шершавым языком лижет теленок. Юноша приподнял руку и оттолкнул от себя голову животного, но тот не ушел, а, проследив глазами за опустившейся рукой, вновь стал лизать соленый лоб человека. Несмотря на колющие удары боли по вискам, Доминик все-таки смог встать. Он выбил дрожащими руками на трут россыпь желтых искр, дождался, когда хилый огонек на труте немного окрепнет, и засветил по углам комнаты четыре факела. Теленок вновь стал тереться шеей о бедро Доминика.
- Сейчас, сейчас, - прошептал бычку больной хозяин и, шаркая по полу ногами, поплелся к столу. - Потрепи немного.
Теленок не отставал, и жалобно мыча то и дело поглядывал на Доминика агатовым глазом.
- Сейчас, сейчас, - еще тише промолвил юноша, шаря рукой по столу. - Сейчас.
Бычок тряхнул головой, и будто почуяв что-то неладное, тревожно отпрыгнул от стола. Да только запоздалым был этот прыжок, поздно предугадал теленок свою судьбу, успел Доминик повиснуть ему на шею и полоснуть по горлу острым ножом. Кровь ручьем хлынула из раны. Бычок на мгновение замер в изумлении от человеческого коварства и сбросив с себя убийцу, метнулся в сторону, разбрызгивая по полу черные сгустки крови. Однако сделать ему удалось не больше трех прыжков. На третьем прыжке бычок ударился об угол кровати, споткнулся и упал на пол. Доминик пополз к дергающемуся всем телом животному, толкая перед собой глубокое серебреное блюдо. Превозмогая сильную боль в голове, юноша подсунул блюдо под все еще кровоточащую рану, и тяжело дыша, стал смотреть, как красная кровь медленно покрывала серебряную серость.
- Наполни половину серебряного блюда теплой бычьей кровью, - вспоминал юноша наст, беспомощно уронив голову на мягкий живот теленка, - и утопи в ней змею.
Когда Доминик снял с полки корзину, гадюка зашевелилась и устрашающе зашипела. Её надо было просто вытряхнуть в блюдо с кровью, но юноша решил положить её туда своими руками. Не сложное это было дело поймать змею за голову в тесной корзине. Совсем несложное, если бы не дрожащие от болезненной слабости руки. Увернулась змеиная голова от ловкой когда-то руки Доминика, и острый зуб гадюки впился в мякоть между большим и указательным пальцем. Юноша вскрикнул от резкой боли, схватил змеиную голову левой рукой и сунул её в теплую еще кровь. Гадюка яростно забила хвостом, разбрызгивая вокруг блюда алые капли, и попыталась выскользнуть из судорожно сжатых пальцев. Однако Доминик на этот раз смог её удержать. Удары хвоста становились все слабее и скоро вовсе стихли. А дальше было все просто. Юноша еще немного полежал на полу, потом отрезал змеиную голову, выдавил в блюдо кровь гадюки, покрошил туда сыр и достал из-под кровати черный кувшин. Этот кувшин дядя Иоган принес с собой.
- Здесь настой мертвого корня, - из последних сил шевеля потрескавшимися губами, продолжал старик наставления любознательному племяннику. - Я дарю его тебе. В кувшине настоя много. Тебе надолго хватит. На полблюда бычьей крови надо всего две капли. Капни их и мешай деревянной палкой до тех пор, пока бычья кровь не станет темно-синей.
Хотя было очень тяжело и больно, но Доминик сделал всё в точности по наставлениям дяди. Кровь в блюде сперва обернулась черными хлопьями, потом почернела и стала вязкой, а уж посинела она только тогда, когда левая рука юноши перестала ему повиноваться. Правой рукой то что мешать, он пошевелить ею не мог. Она распухла и горела огнем. Немного полежав на полу, юноша стал фильтровать смесь через солому. К удивлению Доминика на соломе не осталось ни одного кусочка сыра. Весь сыр растворился в синей крови, да и сама кровь теперь стала светло-голубой, отставив жирную черноту на соломе. Эликсир был готов. Юноша сделал несколько глотков из кувшина, совершенно обессиленный лег на пол и крепко уснул.
Проснулся Доминик от яркого луча солнца. Голова у него не болела и только чуть-чуть кружилась. Юноша потихоньку поднялся с пола и осмотрелся. У кровати лежал мертвый теленок, рядом с ним валялась обезглавленная змея, а весь пол был усыпан пятнами высохшей крови. Доминик осторожно сглотнул слюну, опасаясь приступа тошноты, но вместо этого он почувствовал приступ голода. Схватив со стола черствую горбушку, создатель панацеи стал рвать её крепкими зубами. Доедая хлеб, он понял, что и от змеиного укуса на его правой руке не осталось следа. Доминик восторженными глазами посмотрел на руку, и чуть было не пустился в пляс.
- Я нашел её, - прошептал он, осторожно кружась по комнате в обнимку с тяжелым стулом. - Спасибо тебе дядюшка Иоган. Я всё-таки нашел её.
Всего лишь чуть-чуть отдав дань своей радости, юноша отлил немного чудодейственного лекарства в кружку и побежал на улицу. Ему не терпелось поделиться своим счастьем с другими. В первую очередь он забежал к мяснику. В доме соседа было тихо и страшно. Сам мясник, его жена и младшая дочка лежали на соломенной подстилке. На лицах их уже ясно проступили темные пятна, предвестники близкой кончины.
- Прощай Доминик, - чуть слышно пробормотал сосед. - Вот и наш черед пришел. Прости, если, что не так. Прощай.
Его жена с дочерью тоже хотели что-то сказать, но кроме сиплого хрипа у них ничего не получилось.
- Подождите, - закричал юноша и стал поить умирающих соседей панацеей. - Я сейчас!
Скоро больные уснули. Доминик немного посмотрел на их спящие лица и вернулся домой. Сначала он хотел еще кого-нибудь спасти своим эликсиром и даже налил из кувшина еще кружку, но потом решил немного подождать. А вдруг его соседи не выздоровеют? Юноша поставил кружку на стол и стал убирать последствия творения панацеи. Уборка эта затянулась дотемна.
На рассвете Доминика разбудил беспокойный шум возле его порога. Юноша открыл дверь и обомлел, огромная толпа горожан во главе с улыбающимся мясником толкалась возле дома.
- Спаситель! - нестройным хором закричали люди. - Дай нам твоего лекарства! Дай! Спаси нас!
- Конечно, конечно, - заволновался Доминик. - Сейчас, сейчас. Потерпите немного. Пойдемте. Я всех вас сейчас вылечу.
Горожане рванулись вслед за юношей. Он поил всех страждущих сначала из кружки, потом из кувшина. Однако на всех эликсира не хватило.
- Дай! Дай! - кричали обойденные счастьем больные. - Спаси нас!
- Больше нет, - шептал им Доминик. - Потерпите, я завтра утром больше сделаю. Мне время надо. До утра потерпите. Я обязательно для всех сделаю панацеи. Завтра всем хватит. Потерпите немного.
- Он врет! - просипел кто-то в задних рядах. - Он спрятал лекарство и хочет продавать его только богачам. Он врет!
Толпа вдруг притихла и медленно стала надвигаться на юношу, загоняя его в угол.
- Нет у меня ничего, - широко раскрыв глаза, замотал головой Доминик. - Я к утру сделаю. Всем хватит.
- Врет! - опять раздалось из задних рядов. - Он ради золота нашей смерти жаждет! Бей его! Это он город черной хворью заразил! Чтобы лекарство свое продавать, всех заразил! Колдун он.
Толпа вдруг притихла, но, помолчав всего несколько мгновений, злобно зашелестела.
- Колдун, - сначала шепотом передавалось сообщение из уст в уста. - И вправду колдун.
- Колдун! - всё громче и громче оглашался народный приговор. - Бей его!
Били юношу все и долго. Последнее что видел он на этом свете, это были голубые глаза младшей дочки мясника. Она пробралась сквозь толпу и с криком: "Это ты погубил Веронику!", ткнула его в глаз острой лучиной.