(письмо-повествование)
Маленькое предисловие (предыстория). Пару недель назад, после нескольких месяцев мучений скончался человек. Работал оператором (нечто вроде станочника-чепэушника) в фирмочке, где я, пережидая зиму и ожидая начала экскурсионного сезона, подрабатываю курьером. Фирма занимается производством силиконовых форм (клише) для печати. Впрочем, это не важно. Звали его Руслан А...ев. Родом он был из Владикавказа. Хотя и это, может быть, не столь уж важно. Биография у Руслана необычная (а впрочем, бывают ли "обычные" биографии вообще, может это просто наша невнимательность/безразличие к окружающим делает их "биографии" - для нас - обыденными и "серыми"?). В Питер его, после некоторых злоключений, прибила волна Реки Жизни (пафосно? - ну и пусть, надоело оглядываться на "стилистические тонкости"!). Так прибивает щепку или пустую пластиковую бутыль к прибрежным зарослям камыша - накопителя несомого водами сора. Сколько он тут прожил - точно не знаю. Не знаю даже, сколько он отработал в данной фирмочке. Заболел неожиданно. Болезнь была странная. Какая-то "неуловимая" для тех, в чьи обязанности входит "улавливание" болезней. Сначала поставили один диагноз, потом - совершенно другой, потом третий - с первыми двумя не схожий. Поговаривали (в коллективе), что болезнь "заработана" именно в нашей фирмочке, и что это - уже не первый случай. Химикалии! Перхлорэтилен, бутанол, еще какие-то гадости (я в этом не разбираюсь, непосредственно с производством почти не связан, да и по химии у меня всегда были не лучшие отметки, а потому, правда ли, нет, относительно причин заболевания - судить не возьмусь). Одному своему другу (подруге, впрочем, опять - не суть важно) я в нескольких "письмах" (в приват) рассказывал о Руслане. Соответственно, не смог умолчать и о его кончине. Повторю - умер он недели две назад. "Письмо" было написано в прошлое воскресенье (в прочие дни, пока - до весны, у меня просто нет ни сил, ни времени писать, по этим же причинам пока почти отсутствую в ЖЖ - в подробности вдаваться не хочу). Написал и забыл. Но, "корреспонденцию" свою я сохраняю и, иногда, если она того стоит - перечитываю (глупо? - возможно; мне плевать). Вот и это "послание" перечитал. И показалось мне (креститься не стану ибо... нехристь), что оно может быть интересно и другим (нет, "интересно" не то, неправильное какое-то слово, но "правильное", что-то, не подобрать - скуден язык и мозг ленив). Да и просто - захотелось рассказать (как получится) о человеке, тем самым - почтить его память. Потому, я решил поместить сюда это "письмо" (слегка отредактированное, совсем чуть-чуть). Хоть и неделя прошла, со времени написания, не думаю, что "письмо" успело "протухнуть" (письма вообще редко "тухнут", скорее как коньяк - набираются крепости и аромата):
"Руслан А...ев, о котором я как-то писал, отмучился. Разом избавился от всех своих проблем: от болезни, от вечной неустроенности, неприкаянности и бездомности, от игорной зависимости, от непонятости и одиночества южного человека, кавказца в этих проклятых северных широтах, от своих вероятных сожалений о так по-глупому оборвавшейся карьере хирурга, от всех тревожных воспоминаний. И все вокруг вздохнуло с облегчением. Есть человек – есть проблема, нет человека – и проблем нет. Оттого-то мы должны радоваться своим маленьким бедам да несчастьям, холить и лелеять их. Ибо они лишь свидетельствуют о том, что мы – все еще живы. Они – непременное условие нашего существования. Банально? Как все в этом подлунном мире.
Третий труп на нашем производстве. Так и не ясно, чем он, собственно, был болен.
В минувший четверг (если не ошибаюсь – уже запамятовал, так как при моей работе все дни сливаются в одно неразличимо-серое безвременье) помянули его – как велит традиция – куском хлеба и рюмкой водки. Рюмка здесь – условная величина, условная мера объема, вроде старосветских штофа или ведра, так как пили из обычных фарфоровых кружек для чая (иной посуды в офисе не имеется) или, купленных специально для этой цели, одноразовых пластиковых стаканчиков. Выпил даже наш шофер Юрий, несмотря на то, что сразу после - должен был садиться за руль: ничего не попишешь – работа! Водку принес сам генеральный – был (генеральный, не я), вместе с одним из менеджеров, на церемонии прощания с… да пусть его! – с усопшим. Все чин чином – сдержано-торжественно, красиво и несколько сентиментально. Потом я узнал об оборотной стороне этой «красивости»: наша фирма внесла свою лепту (в каком-то смысле вдовью, ибо она – фирма – роду женского, а покойный не был женат, точнее был – как раз на своей работе - "солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены?") в «отдачу» дани памяти – веником, пардон – венком, с траурной лентой (что-нибудь вроде «от сослуживцев» или «от коллектива…»). Вот и все. Деньги на венок взяли из наших зарплат (со всех – равную сумму, вне зависимости от того, кто сколько получает). Матери Руслана один перевоз тела на родину (самолетом – во Владикавказ) обойдется в 50 с хвостиком тысяч. Это без затрат на сами похороны. Последние месяцы его жизни мать провела рядом с сыном (сразу, как только узнала о болезни Руслана, примчавшись из Осетии; снимала, тут, в Питере, за собственные деньги, какой-то угол) – приносила еду, ухаживала, бегала по врачам с анализами, снимками и томограммами. Вот судьба – хоть сейчас пиши сценарий. Или роман. Невыдуманная история маленького человека. Куда там Голливуду с его «Чтецами» и «Списками Шиндлера», призванными выжать слезу (и деньги – попутно) из истосковавшегося по сильным «чуйствам» американского обывателя. На далекой окраине Европы, на ее, с Азией, пограничье, в горах Кавказа рождается мальчик. Простой осетинский мальчик (без неуместных ассоциаций, пожалуйста). У которого со временем, как у всякого человека, маленького – пока – во всех смыслах маленького – человека, как у любого ребенка, появятся свои мечты. Мальчик окажется неглупым, усердным, целеустремленным, будет неплохо учиться. Подрастет. Станет юношей. Выучится на врача. На хирурга. Не знаю уж, по собственному ли желанию (мало ли – романтика!) или по распределению, отправится на Крайний Север (Чукотка? Камчатка? – уже не вспомню). Получит там – на Крайнем Севере – признание (заслужит уважение). Порой придется проводить сложные операции в полевых условиях, прилетать к пациентам, как волшебнику из известной песенки, в голубом (а может и сером, красном или зеленом) вертолете. Являться им, словно deus ex machina античных трагедий (комедий?), неся избавление, решение проблем. Но, дурацкая оплошность, сущий пустяк – оперируя очередного больного, поранит скальпелем руку – поставит крест на его карьере хирурга. Больной окажется гепатитником и заразит хроническим гепатитом врача. А человек с хроническим гепатитом не имеет права заниматься хирургической практикой. Там же, на Крайнем Севере, иной работы, по большому счету, нет (не было - тяжелые постперестроечные годы). Ну а жить на что-то надо. И вот наш герой отправляется искать счастья (весьма, заметим, непритязательного счастья – работать и в поте лица своего добывать свой хлеб насущный) в далекий (как от родного Владикавказа, так и от, возможно, уже ставшей родной Камчатки – или, все же, Чукотки?) Питер. Мыкается там, какое-то время, безработным, одним из тысяч или миллионов ему подобных, подыскивает место. Затем счастье (то самое, непритязательное) ему все же «улыбается», и, освоив, на этот раз сугубо пролетарскую, новую профессию, он пробует начать свою жизнь сызнова. Жизнь постепенно налаживается, заработок растет, становится вполне приличным, даже, пожалуй, на фоне общей нищеты – весьма и весьма неплохим. На такие деньги можно и квартирку приобрести, обзавестись обстановкой, авто. А там, глядишь, женится, наплодит своих клонов – на радость старухе-матери. Еще одна разновидность счастья – счастье мещанское. Но… Вновь, как писал когда-то Хайям, «судьба-злодейка рядом» - этот вполне умный и волевой человек подсаживается, как какой-нибудь лох, какой-нибудь дешевый фраер, какой-нибудь несмышленый подросток, на игровые автоматы и спускает на них почти весь свой заработок, продолжая жить бомжем-приживалой прямо там, в цеху, на фирме, куда устроился работать. А дальше… дальше все как снежный ком: вдруг – непонятная болезнь (поговаривают – шепотом, правда, чтобы, не дай Бог, начальство не услышало – последствия вынужденной – по роду занятий – возни с химикалиями). Врачи сначала диагностируют менингит. Потом диагноз меняется – вроде как рак. Потом обнаруживают туберкулез лимфатических узлов: лимфа обращается в воду, лишая организм иммунитета. Иисус в Кане Галилейской свершил чудо – обратил воду в вино. Тут процесс противоположный, античудо – вино жизни становится мертвой водой. Хотя, что там на самом деле – уж больно разные диагнозы – никому доподлинно неизвестно. Известно только то, что человеку хреново. И все хреновей и хреновей. Собственно, «хреново» - слово (как бы цинично не прозвучало) наиболее подходящее. Потому как «хрен» - это овощ. И человек тоже превращается в него. В овощ, то есть. И – жирная точка в конце повествования о «судьбе человека» - смерть от (официальная версия) кровоизлияния в мозг (причем тут туберкулез?!?). Человеку было 42 (всего на 5 лет старше меня). Ни жены, ни детей. Отсеченная, отсохшая ветвь своего рода (я тоже отсеченная ветвь, но у меня есть оправдание – у "голубых" дети случаются редко, и уж точно – заводят они их не с другими "голубыми"). Впрочем – не совсем точка. Есть еще эпилог: возвращение на родину, после долгих мытарств. Человек летит домой на крыльях. Не на крыльях любви. Не на крыльях мечты. На несгибаемых, закостенелых и оледенелых крыльях "железной птицы". В гробу летит (как панночка в гоголевском «Вие»). Можно добавить еще один сюжет. Не основной. Побочный и дополняющий. Но, в каком-то смысле, придающий повествованию о судьбе отдельно взятого индивида (маленького человека) почти эпический оттенок судьбы вида (подвида?), а точнее, может быть – поколения. Это сюжет о судьбе еще одного человека. Тоже осетина, друга-приятеля нашего протагониста. Он тоже из Владикавказа. Его тоже зовут Руслан. Фамилия только другая. Он тоже приехал в Питер искать счастья. Устроился в ту же фирму и таким же оператором. Умер на несколько лет раньше. Тоже в больнице. Смерть от ранения ножом в живот (национально озабоченные подсуетились) – пропороты кишки. Пропоротые кишки поколения?
Да, по поводу моих слов ("Мы должны радоваться своим маленьким бедам да несчастьям, холить и лелеять их. Ибо они лишь свидетельствуют о том, что мы – все еще живы. Они – непременное условие нашего существования"). Не принимай их всерьез. Это скорее такая мрачная шутка. Не стоит думать, что если сравнивать себя с кем-то там, кому во сто крат горше твоего, непременно разрешишься от собственных проблем, по крайней мере они как бы поблекнут, потускнеют. Это не способ борьбы с проблемами. Я до сих пор считаю: равняться нужно на лучшее, в крайнем случае – на среднестатистическое. Но, никак уж не сравнивать с худшим. Оттого, что ты зрячий, не горбун, не карлик, имеешь обе ноги, крышу над головой, не роешься по помойкам, не сидишь в тюряге или психушке, не конченый алкоголик или наркоман, что ты не сирота, что тебя не насиловали в детстве, что на душе камнем не висит какое-нибудь страшное преступление и т.д. и т.п. – только лишь от этого счастливым быть глупо. Нет, то есть, ежели способен быть от этого счастлив – на здоровье. Оно и хорошо, что человеку так мало нужно для счастья. Но глупо возносить за это хвалы. И если у тебя есть какие иные поводы быть несчастным, то хоть головой об стену бейся – счастлив не будешь. И будешь иметь полное право нарекать на судьбу-судьбинушку. Может счастливых да удачливых и немного, но именно их и нужно (стоит, по крайней мере) брать за образец, на них ориентироваться. Они и есть норма. Не потому, что их большинство. Их, может, и меньшинство. Но, несчастные – каждый по-своему несчастен, а не вообще. Безногих меньше, чем тех, у кого обе ноги на месте. Горбатых – единицы. Слепых – малый процент. Большинство (даже в наших пост-совковых странах, с их лагерно-тюремной практикой) все же гуляет на воле, а не сидит за решеткой. И так далее. Конечно, если свалить в одну кучу малу и немощных и увечных и сидельцев и головой болезных и нищих (кошелем и духом) – их будет большинство. Но это – большинство фиктивное. Деланное. Искусственно сведенные вместе люди, меж собой ничего не имеющие общего. Это – во-первых. А во-вторых: есть же понятие идеальной действительности (не какой-нибудь волшебной сказочки, а той, какой она могла бы быть при соблюдении определенных, но вполне реальных, осуществимых условий). От него и нужно отталкиваться. Как я уже когда-то говорил – хотя бы из соображений перспективы. Да и смерть – это, порой, все же, и впрямь - избавление. В том числе и в случае с А...евым. Жаль человека. Очень жаль. Но, кто знает – может оно и к лучшему?"
P.S.:
Если уж быть совсем откровенным, то это даже не одно (пусть и "слегка отредактированное") "письмо", а своеобразная выжимка-компиляция из трех "писем" (может пора уже писать это слово не закавычивая его? - чем, собственно, электронный эпистолярий уж так существенно отличается от интимных посланий на бумаге?). Я просто взял немножко оттуда, немножко отсюда - главное, суть, так сказать, и - смонтировал из трех писем одно, как монтируют высотку из блочных конструкций, как монтируют фильм из отснятого материала, как ребенок выстраивает свои наивные квази-супрематические архитектоны из разноцветных кубиков. Метод не нов. Даже имеет свое собственное имя - конструктивизм. К подобному методу прибегали многие литераторы (не подумайте, только, что я на что-то там претендую!) начала ХХ века, например украинец Майк Йогансен или россиянин Виктор Шкловский - в "Zoo" (данный пример тем более удачен, что Шкловский, в свой "роман в письмах не о любви" вмонтировал несколько реальных писем, или отрывков из них, от безответно любимой им женщины - Эльзы Триоле, для которой, запретившей Шкловскому писать ей о любви, роман-отповедь и был написан). Я постарался, чтобы "сварочные швы" были не слишком заметны (немного поработал рашпилем, потом - подчистил наждачкой), и части псевдописьма (но составленного из трех реальных писем) не показались соедененными чересчур механистично (ибо, их, и вправду, объеденяет общая тема). Если у меня не получилось, если "швы" грубо выступают, задевая и царапая своей шероховатостью чью-то тонкую и чувствительную эстетскую душу, оставляя в ней занозы и заусеницы на ее поверхности - прошу прощения. То, что писалось - писалось не эстетики ради. Я хотел выговориться (да, такой вот нелепый кентавр из метода монтажа и реальной, не сконструированной боли! - хотите верьте, хотите нет...).
Март 2010