Сара умирала каждый день по чуть-чуть. Ее кожа сначала побледнела, а потом и вовсе стала желто-серой. Глаза потухли и стали тусклыми, как у старушки. Джонни приходил в больницу с мамой и папой. Он не знал, чем болеет его сестра, но, судя по печальным лицам родителей, выздороветь ей было не суждено. Джонни уже ходил в пятый класс, и никак не мог понять, почему столько умных врачей, вооруженных разнообразными лекарствами, не могут просто вернуть жизнь в его сестру. С каждым днем Сара все больше превращалась в старушку. Иногда она вообще не разговаривала. Просто лежала, уставившись в потолок, а мама сидела рядом с ее койкой и плакала. Джонни тоже иногда плакал. Особенно в школе. Очень часто ни с того ни с сего. А учительница отпускала его с урока. Но он плакал не потому что хотел уйти с урока, а потому что вспоминал, как они с Сарой играли в салки прошлым летом, и как она весело смеялась, какая она была счастливая и беззаботная. В палате у Сары пахло лекарствами и все время тикали какие-то приборы. Джонни сначала пытался считать ее улыбки - если она часто улыбается, значит скоро поправится. Он бросил считать еще на прошлой неделе - Сара совсем перестала улыбаться. Она была похожа на куклу, поломанную и выброшенную на помойку. Джонни не мог на нее смотреть, он хотел ее спрятать, чтобы никто не видел ее такой.
Когда Сару подключили к какой-то машине, воткнув ей в нос ужасные желтые трубки, Джонни понял, что хочет, чтобы она умерла. Осознание этого врезалось в его мозг настолько мощно, что вытолкнуло все другие его мысли. Он больше не хотел приходить к ней в больницу, не хотел видеть, как мама плачет, не хотел, сидя в машине, видеть в зеркале заднего вида папины красные глаза. Он хотел все прекратить. Джонни не был плохим мальчиком. Из тех, что поджигают кошкам хвосты и бросают камни в птиц. Ему не доставляло удовольствие тыкать мышиный труп палкой, чтобы из него вылезли черви. Он не был фанатом окунания очкастых мальчиков головой в унитаз на перемене. Но в десять лет он впервые подумал об убийстве. Об убийстве собственной сестры. Эта мысль стала навязчивой. Она отнимала все его время. Джонни почти не спал по ночам. У него были здоровенные синие круги под глазами. Но родителей это совсем не заботило - их больше ничто не заботило. Они шли в больницу навестить уже практически безжизненную чужую Сару, только потому что это было для них обыкновением. Они подчинялись каким-то импульсам из прошлого, жили привычками - привычка есть, привычка спать, привычка ходить на работу, привычка плакать. Они все стали похожи на Сару: и мама, и папа, и сам Джонни. Сара забирала из них жизнь, всасывала своими желтыми трубками. Она убивала их. Джонни больше не видел свою сестру в этом маленьком скукоженном теле. Он видел мумию, видел смерть. Он хотел, чтобы ее не было.
Это было воскресение. Они втроем пришли к Саре сразу после похода в церковь, куда они ходили тоже по привычке. После получасового молчаливого пребывания рядом с кроватью Сары мама решила, что хватит, и родители вышли. Джонни сделал вид, что вышел за ними, а сам медленно подошел к кровати. Прибор пищал, сообщая, что в Саре еще есть жизнь. Но Джонни не верил приборам так же, как не верил докторам. Он посмотрел на свою сестру без сожаления, как мясники смотрят на коров перед убоем. Ему было страшно, что кто-то может войти и увидеть, что он творит, но Джонни решил не отступать. Он вынул из носа Сары трубки, аккуратно достал из-под ее головы подушку и накрыл ею лицо девочки. Он не знал, сколько ему потребуется времени, он просто продолжал держать подушку, пока писк аппарата не стал монотонным. Затем Джонни быстро вернул подушку на место, вставил обратно трубку и прошмыгнул за дверь. Он знал, где находится уборная, поэтому сразу поспешил туда. Джонни слышал топот суетящихся докторов, когда за ним захлопнулась дверь уборной. Он улыбался.