Весной редактор впервые вызвал меня к себе. Первое, что я увидел, поразило меня, ибо быть такого не могло. Передо мной раскрылся фантастический осенний пейзаж. На фоне ослепительно синего неба - каньон с красно-желтым переливом листвы, с далекими, нависшими над ландшафтом шапками гор с проседью. Долину изранила река, местами блестевшая на солнце, как будто ночью кто-то рассыпал в эту реку звезд, и они не растаяли в солнечном свете. Мне казалось, что нет на земле ничего более очаровывающего, близкого мне и так желанного, но вместе с тем, нет ничего и более грустного на этом свете, чем пейзаж увядающей осени. Это было нечто. Шеф сидел за своим столом и молча смотрел на меня, а я его вроде бы и не замечал. Я сделал пару шагов вперед, поближе к поразившему меня чуду и неожиданно понял, что все это - мираж, оптический обман… То, что открылось моему взору, и что вызвало такие сантименты, было всего лишь картинкой на шпалерах во весь периметр глухой стены. Сам не зная, зачем, но я даже притронулся к ним, может, в надежде, что это все же не мистификация. Увы…
* * *
Наш шеф Д.И. был странной, вернее, неординарной личностью. Сорока двух лет отроду, высокий, хорошо сложенный, моложавый шатен, эрудированный и с чувством юмора. Основным занятием его, историка, бывшего профессора педагогического института стал табачный бизнес, который он наладил благодаря коммерческой интуиции, нужным связям внутри страны и знанию английского, что было важно для контактов напрямую с иноземными воротилами импорта. Бизнес этот процветал - страну с внезапностью цунами наводнили красочные бренды самых известных в мире сигарет, хотя содержимое всех этих суррогатных «Мальборо», «Уинстонов» и «Кентов» ставило под сомнение наличие в них хотя бы одного процента табака. Где, как и кем производилось это курево, было известно, пожалуй, одному Господу Богу. Но за отсутствием какой-либо альтернативы, народ потреблял табачные фекалии не меньше, чем воздух и воду. Д.И., человек весьма смышленый и прагматичный, ценился не только этими качествами, выделяясь среди нуворишей первобытного капитализма еще и не свойственной этой новоиспеченной касте мутантов порядочностью. Хорошо налаженное дело в одночасье сделало его богатым, однако душа к нему у него, по-видимому, не лежала. Поэтому он и решил заняться тем, к чему душа была открыта нараспашку - выпуском газеты, которая представляла бы читателям мир таким, каким он виделся ему самому. И сделал себя ее редактором.
Шеф создал «Новую» на собственные деньги и согласно собственному неординарному взгляду на вещи. Сначала приобрел двухэтажный особняк в самом престижном районе города, отремонтировал его, перепланировав в рабочий офис. Затем, лично проведя так называемый «кастинг», определился со штатом редакции. Журналистами взял девять человек, четверо из которых были довольно таки свеженькими девушками, полностью им очарованными. К их великому сожалению редактор, будучи весьма не равнодушным к особам женского пола, тем не менее, служебных романов не заводил… Следующим шагом он привел нас в полное изумление, отправив на курсы обучения компьютерным программам и закупил для нас эти недоступные другим машины. Через пару месяцев мы предстали первым в Грузии газетным изданием, верстаемым посредством компьютерной технологии, и именно этим ноу-хау привлекли к себе всеобщее внимание. От нас он требовал одного - писать правду. И, будучи по миропониманию антимарксистом, тем не менее чаще всего наставлял нас любимым афоризмом Карла Маркса: «подвергай все сомнению». Газета выходила регулярно - шесть раз в неделю, и раскупалась до последнего экземпляра. Прибыли, естественно, не приносила, но он ее и не ждал, выпуская газету в свое удовольствие. Втянувшись в дело газетное, он впоследствии стал уделять ему гораздо больше времени, нежели табачной своей коммерции.
Ежедневно его доставали какие-то недовольные публикациями и на что-то обиженные люди. Это были то - палаточные дамы, имевшие привычку прибывать на выяснение отношений в количестве не менее десяти персон; то - мальчики с автоматами, словарный запас которых насчитывал не более дюжины слов, но они вполне могли обойтись тремя; то - вечно бурчащие графоманы, недовольные тем, что их перлы, обычно в виде коллективных писем очередного протеста, по объему тянувшие на скандинавскую сагу, не допускались на нашу газетную полосу. Редактор внимательно выслушивал всех, довольно спокойно и внятно объясняя, почему именно он решил напечатать то, что кому-то не понравилось, или же наоборот - почему не публикует то, чего кому-то очень даже хочется. Говорил он, не повышая голоса, проявляя непривычное для самих же визитеров уважение к их мнению, при этом никогда его не разделяя, лишь доходчиво аргументируя собственное. Как ни странно, но дамы не скандировали хором свое обычное: «иуда!» и не таскали его за волосы, мальчики не пытались расстрелять из своих автоматов и даже не адресовали ему комбинацию из своих самых употребляемых трех слов, а графоманы не впадали в истерику или кому…
* * *
Перед Домом правительства, точно атласные шатры Золотой орды Тэмурджина, были разбиты три внушающих габаритов брезентовые палатки, именуемые в народе Улан-Батором. В самой презентабельной из них, разделенной внутри на отсеки - приемную, рабочий кабинет с аппаратами правительственной связи и опочивальню - хозяйничали одетые во все черное горланящие женщины, представляющие Местийское региональное отделение Грузинской группы Хельсинкского союза. О том, что именно они представляют, женщины знали столько же, сколько о грамматике санскрита. Тем не менее, эти очаровательнейшие существа составили рукописную петицию в адрес комитета по Нобелевским премиям. В ней сообщалось, что они объявляют бессрочную голодовку до тех пор, пока их президенту не присудят Нобеля в двух номинациях – премию мира за Цхинвальскую кампанию и премию в области литературы за речь, прочитанную в день независимости. Причем в последней номинации соискатель представлялся с супругой.
В кабинетном отсеке палатки женщины в черном, среди которых были и бородатые мужчины, поедали в данный момент румяные куриные окорочка, запивая их баночным пивом. Параллельно решался вопрос пересылки петиции в Стокгольм и Осло. Мнения здесь разделились: одни были за то, чтобы отправить их диппочтой, другие настаивали на нарочных - специальной делегации из пяти женщин и стольких же мужчин. Кто-то из числа последних, ненавязчиво предложил сначала перевести текст на какой-нибудь иностранный язык, по-грузински, мол, могут не понять. Его чуть не распяли за ересь…
Хорошо еще, что вовремя подоспел батюшка в саккосе, епископ какой-то или даже митрополит, которому все присутствующие коленопреклонённо расцеловали руку, тут же пригласив к столу попотчевать, и он не отказался от куска жареного поросенка, заметив при этом, что теперь вроде бы как пост. Женщины скромно заулыбались и предложили ему пива. Священнослужитель заявил, что баночного не пьет.
Покончив с трапезой, вся честная компания двинулась в здание Дома правительства – впереди митрополит с двумя облаченными в ризы помощниками, а за ними вся женская армада, разбавленная бородатыми мужчинами. Причем мальчики с автоматами в штатском, охранявшие внутренний портал, на время перестали плевать друг в друга и отдали батюшке честь. Миновав фойе и коридор, процессия оказалась в зале заседаний, где дьяконы с орарем на плече, передали митрополиту кадило, и он, размахивая им, оставляя клубы дыма и бубня себе под нос нечто, человеческому слуху мало понятное, но очень грозное, совершил по залу круг почета под непрерывное перекрещивание женщин в черном. Это холодящее кровь зрелище называлось ритуалом изгнания дьявола. Изгоняли сатану из пространства, где ранее заседали, и таким образом оскверняли это святое место депутаты советских времен – атеисты и атеистки.
Продолжение: http://proza.ru/2010/12/12/113
_______