Я решил сварить себе сосиски. Имею, между прочим, право! Отрезал от связки четыре штуки и понес их в кипящую воду кидать. А остальные на столе оставил. Вернулся, а перед столом сидит собака-эрдель-Тута и на сосиски смотрит. А потом молвила, совсем, как Илюша Элькин из института «Пищепромавтоматика»:
- Зачем ты меня провокацируешь?
- Не провокацируешь, а провоцируешь! – поправил я ее. – Говори, пожалуйста, правильно!
- Ну, и на каком языке я должна правильно говорить? – ехидно спросила Тута. – На твоем, на иностранном?
- Ну, да!
- Интересуюсь, - назидательно задрала она хвост, - а на моем языке ты хоть что-то способен правильно произнести?
- Вот еще чего не хватало, - обиделся не на шутку я, - чтоб еще по-собачьи разговаривать!
- Ну-у, вообще-то, не мешает... Узнал бы, что я о тебе думаю...
Я, было, вскинулся, но Тута – вот хитрюга! – продолжила:
- Может, тогда и меня бы сосиской угостил...
Я выделил половинку сосиски ей авансом. Вернее, это она решила, что авансом, ибо села против меня и сказала:
- Ав!
- С чего это ты еще требуешь? – возмутился я.
- А ты спосо-о-о-бный! – поразилась Тута.
- Весь в тебя!
- Нет, это, наверное, я в тебя... – засомневалась Тута. – Лида же твоя дочь?
- Конечно!
- А она меня называет доченькой, значит, я тебе, как это, внучек! Вот! – и она победоносно глянула на меня.
- Не внучек, а внучка! – назидательным тоном поправил я.
- Родной внучке сосиску жалеешь! – заголосила Тута, каким-то образом успевая облизываться.
- Сосиски выдают за хорошее поведение, за успехи в учебе и с лекарством. – строго сообщил я.
- Тогда мне три! – обрадовалась Тута.
- За что? – опешил я.
- Я хорошо себя веду! Видишь, сижу рядом с тобой. И даже не облаиваю эту блохастую сучку-терьершу, которая, наверное, в это время нарочно гадит под нашим балконом...
- Откуда ты знаешь? – поразился я, все-таки открывая балкон. Точно! Терьерша крутилась под балконом, ехидно поглядывая вверх. Увидев Туту, выскочившую вслед за мной, она села на рессоры и произвела лужу, сравнимую с миргородской.
Этого Тута не могла вынести и разразилась такими словами, что уличные собаки, крутившиеся неподалеку, позорно бежали, поджав хвост.
Черная терьерша удалилась, радостно вихляя задом.
Мы вернулись в комнату.
- Ладно! За поведение можешь мне сосиску на давать! – мрачно разрешила Тута.
- А за что, все-таки, давать? – поинтересовался я.
- За успехи в учебе! Это раз... – гордо сообщила собачка.
- Ну и в чем они выражаются?
- А слышал, какие слова я этой недоощипанной терьерше говорила? – похвастала она.
- Слышал... – мрачно признался я. – У людей за такие слова на пятнадцать суток в тюрьму сажают!
- Бедняги! – пожалела человечество Тута. – А у нас это язык нормального межсобачьего общения!
- Ну, и где ты этому «нормальному» языку обучилась?
- У бомжихи, когда ты в магазин ходил, а меня привязал подле! Она хотела мой ошейник снять. Ну, я ей выдала, что знала, а она в ответ... Так и поговорили, пока ты не пришел. Видишь, я все быстро усвоила!
- Быстро... – согласился я мрачно.
- Значит, налицо успехи в учебе! Давай сосиску! Нет, две!
- Как две?
- Что-то я себя плохо чувствую... – пригорюнилась Тута. – Наверное, придется тащить меня аж за Новый базар к ветеринару Андрею Тимофеевичу...
- Может, просто лекарство примешь? – уловил я идею.
- Давай!
Ну, что тут поделаешь, пришлось...