Наше бодрое, хорошее настроение объяснялось не только неунывающим характером сибиряков, которые никогда не умирают раньше смерти, но и тем, что мы очень слабо были осведомлены о силе коварного врага, о превосходстве его в технике и многих других факторах не в нашу пользу.
Вот если бы в тот момент кто-нибудь нам мог сказать, что война эта будет затяжной и продлится почти четыре года, я уверен, никто бы не поверил.
Только здесь, на берегах Оки и Волги мы поняли свою ошибку и почувствовали на себе опасную силу и наглость врага. Это было видно из того, что враг имел превосходство в воздухе. Днём фашистские стервятники на город сбрасывали различные прокламации и листовки. Мы их подбирали и сдавали в политотдел для уничтожения.
Каких только листовок и карикатур мы не насмотрелись! Помню, как я подобрал одну карикатуру и принёс её полковому комиссару Кузнецову. Там был изображён впереди, крупным планом широко и гордо шагавший Гитлер с баяном в руках. Он пел: «Широка страна моя Россия… «А за ним шёл маленький Сталин с балалайкой в руках, грустно напевающий: «Последний нынешний денёчек…»
На другой карикатуре Сталин уже сидел в железной клетке в окружении ядовитых змей. Свежие листовки говорили о том, что «сегодня в 24.00 мы будем у вас в гостях». И это не было словесным бахвальством. Ровно в полночь в небе появлялись эскадрильи «Мессершмиттов», «Юнкерсов», «Фокке-Вульфов». Наши самолёты в воздухе появлялись редко небольшими группами, в то время как немецкие нападали десятками в два-три эшелона за ночь. Только обилие зенитного огня лишало немцев прицельной бомбёжки и позволило сохранить мост через Волгу и город от разрушения. Но автозавод уберечь не смогли. На него было обрушено несколько авиабомб, но, к нашему счастью, не все они взорвались.
Однако, Москва находилась в опасности. Нас быстро передислоцировали поближе к Москве, и мы оказались в Первой Московской Армии противовоздушной обороны, подчинённой Ставке Верховного Главнокомандования. Кроме зенитных пушек и пулемётов к нам на вооружение поступили аэростаты и спецмашины для постановки дымовых завес. Тут я впервые на деле понял, что от врага можно защититься не только пушками и пулемётами, но и дымом.
По сигналу тревоги по всем улицам города мчались наши спецмашины с цистернами, наполненными химической смесью. Эта смесь быстро образовывала густые облака тяжёлого дыма. За 20–30 минут весь город покрывался дымовой завесой, и фашистские лётчики сбрасывали свой смертоносный груз без прицела. А им очень хотелось разбомбить Кремль, но судьбе было угодно, чтобы он сохранился.
Большинство налётов немцы совершали ночью. А темнота в человеке психологически усиливает чувство страха. Казалось, что они видят нас и направляют именно сюда неотвратимую, разрушительную силу. Но вторая бомбёжка уже не казалась такой страшной. Видимо, действует закалка, привычка и опыт.
Для того, чтобы успешно применять дымзавесы, нужно было хорошо разбираться в атмосферных процессах и учитывать их в каждый момент. Метеоспециалистов не хватало, и меня срочно направили на курсы при Военной Академии химической защиты Красной Армии им. К.Е.Ворошилова в Москве. По окончании курсов (сборов) я вернулся в свою часть и был назначен начальником метеорологической службы.
К тому времени обстановка вокруг Москвы изменилась в лучшую сторону. Налёты на Москву ослабли, а затем и совсем прекратились. Но коварный враг не сложил оружия. Он забрасывал в наш тыл различных вредителей, провокаторов, диверсантов и шпионов, организовывал и совершал диверсии и взрывы на железнодорожном транспорте и заводах оборонного значения.
Так произошли крупные взрывы на заводе им. Калинина и на оборонном заводе под Москвой. На воздух взлетел большой базисный склад взрывчатых веществ (ВВ). Их туда завозили вагонами. После первого, самого мощного взрыва, на заводе произошла паника. Все, кто уцелел, бежали с территории в разные стороны, теряя пропуска, кошельки, сумки.
По сигналу тревоги мы, офицеры, обязаны были явиться в свой штаб. После первого взрыва я кое-как выбрался из квартиры третьего этажа. Двери были перекошены. С большим трудом удалось их открыть. Толпы людей бежали за город. Раздавались душераздирающие крики. Я мчался к штабу. Впереди меня бежал начальник штаба Хабаров. Произошёл второй взрыв. Воздушной волной меня бросило в кювет. Когда я очнулся, то от пыли резало в глазах, а на зубах хрустел песок. Только мы тронулись с места, как к нам подбежали три голые женщины. Тела их были сильно окровавлены. У одной из них был выбит глаз. Страх не оставил месту стыду и стеснению. Они спрашивали нас, где найти спасение? Я рукой показал им в сторону бомбоубежища и заспешил в штаб.
Как выяснилось позже, эти женщины во время взрыва находились в бане. От взрывной волны оконные стёкла превратились в остроугольные осколки, которые и были причиной ранений раздетых женщин. В штабе и казармах тоже оказались раненые бойцы и командиры. Их в срочном порядке отправляли в московские госпитали и больницы. А всех боеспособных направили на территорию завода для спасения готовой продукции — мин, снарядов и бомб. Завод был спасён, но базисного склада, как не бывало. Много погибло рабочих-заводчан. Их трупы захоронили на кладбище в братской могиле. Поиски диверсантов не увенчались успехом.
Несколько дней спустя получил печальное письмо из дома. В нём сообщалось о гибели жены Агриппины Ивановны. Работала она на угольной шахте. В результате обвала кровли было убито и ранено восемь человек, большинство из них были женщины, заменившие своих мужей, ушедших на фронт.
Единственная дочка Галя осталась сиротой в пятилетнем возрасте. Её устроили в какой-то детский дом. В дополнение к этому родители мои получили траурное извещение с фронта о гибели моего брата Дмитрия. Погиб он у деревни Колонтаев Краснокутского района Харьковской области.
Сердце обливалось кровью. Хотелось сейчас же улететь на крыльях из-под Москвы в Забайкалье и найти свою сиротку Галю. Но, увы, шла война и до её окончания эта мечта оставалась лишь мечтой.
Не сломили меня отчаянье и беды.
Будь прокляты фашисты и война.
Я всё-таки дожил до дня Победы,
Что принесла четвёртая весна!