20б
Пожалуй, только в Питере я чувствовал себя более или менее спокойно. Атмосфера непринужденности создавалась там самим коллективом, в котором было много профессоров и академиков, чьими именами изобиловала наша специальная литература. Никто из них не «раздувался», но и никому другому не приходило в голову этим пользоваться и панибратствовать. Уважение по отношению к ним было безмерным за выдающийся ум, потрясающий кругозор, аристократическое поведение и беспримерную скромность в общении. Их можно было спокойно остановить даже в коридоре и задать вопрос на любую тему. Ни разу никто из них не сослался на занятость, а ответы на вопросы неизменно удивляли своим глубокомыслием.
Когда учеба в ординатуре подходила к концу, мне предложили остаться и продолжить учебу в качестве аспиранта. Самой большой ошибкой в своей жизни я считаю то, что отказался, испытывая чувство неловкости перед своим ташкентским начальством: в Ленинград я был направлен, мне присылали зарплату, на меня возлагали надежды, строили какие-то планы. Мое «невозвращенство» было бы воспринято, как черная неблагодарность. Не вернуться я не мог. И пожалел об этом уже через месяц по возвращении.
Первое время в Ташкенте работы не было. Мы ждали завершения отделочных работ в новом здании Института хирургии, ютясь в старом и очень маленьком отделении при медицинском институте. Больные, нуждавшиеся в операциях, были, но на операции было наложено вето. Шеф хотел начать оперировать уже обследованных больных сразу после открытия института. В ожидании этого «старта» мы почти целыми днями бездельничали и только играли в нарды «на вылет».
С подачи одного из «старших товарищей» я пошел к шефу и стал убеждать его, что это неправильно, что больные не могут ждать. Если он занят и не может сам, то мы пока могли бы делать небольшие по объему операции. Он меня выслушал, потом встал, подошел ко мне, взял за плечи и, развернув, вытолкнул в коридор, так и не сказав ни слова. Обескураженный этой выходкой, я стоял в коридоре, уставившись на захлопнутую за моей спиной дверь. За два года учебы в Питере я от такого обращения напрочь отвык. Когда я рассказал своим коллегам, чем закончился мой визит к шефу, подстрекатель от души смеялся и еще несколько дней после этого периодически просил рассказать об этом эпизоде еще раз с самого начала.
Когда работа в новом здании уже была поставлена на поток, к нам в отделение на работу пришел новый руководитель, профессор. Он был очень начитанным, поэтому даже самые простенькие мысли выражал примерно так:
- «Всесторонне рассмотрев проблемы многогранной социопсихологии в виртуальной действительности, нам удалось конклюзировать, что в наш век, век индустриального и научного прогресса, каждый здравомыслящий индивидуум, абстрактно метафизирующий в области ультрарадикальных функций стракции, не может игнорировать тот критерий, на котором зиждется весь наш презентабельный субъективизм».
Этого «выдающегося ученого» очень быстро стало раздражать то, что я имею собственное мнение по многим вопросам и не стараюсь его скрыть. Я пытался объяснить ему, что мы привезли не свой, но передовой опыт грудной хирургии, тогда как ее ташкентский уровень в то время соответствовал знаниям 40 - 50-х годов. Но самолюбие профессора было уже ранено, поэтому моих аргументов он не слышал. После серии различных козней он в конечном счете сделал так, что мне пришлось уйти.
- Двух профессоров в одном отделении быть не может, - завершил он тогда с подчеркнутым сарказмом свой гневный монолог на общем собрании отделения.
- Я остаюсь, - поставил я точку не только на нашей совместной работе, но и на своем пребывании в этом учреждении.
С тех пор я поменял много мест. И везде, куда бы я ни приходил, встречали меня всегда приветливо, поскольку я обращался только к тем, кто меня знал или был наслышан. Но скоро их отношение ко мне начинало меняться, стремясь к точке замерзания. Много раз мне советовали не высказываться, смириться, склониться, промолчать или ответить чисто по-узбекски: «Хоп, баджарамиз»*, но делать этого я никогда не умел. «Согнуть» меня за всю мою рабочую жизнь, заставить что-то сделать по-дурацки и во вред больному, так никому и не удалось. Из-за этого я не заработал себе ни титулов, ни званий.
-----------------------------------------------------------
* - В дословном переводе – «Есть. Выполню», в смысловом – «Хорошо. Как скажете».
У меня было четыре изобретения, которыми я щедро делился с коллегами, возбужденно разъясняя им подробности и преимущества. Все четыре были украдены «шустряками», и известны сейчас под другим авторством. По иронии судьбы, тоже четыре раза я начинал работу над кандидатской диссертацией, и все четыре раза, когда материал был уже собран и почти обработан, у меня его забирали и отдавали более «надежным» людям. Я даже стал при знакомствах в шутку представляться «четырежды кандидатом наук».
Меня всегда раздражала и возмущала в некоторых людях страсть к профанации в науке. В их представлении, «диссер» можно написать, сидя дома. Для этого нужно уметь «онаучивать» материал. Делается это очень просто. Допустим, по изучаемому вопросу у вас есть практический опыт из 15 случаев. Руководителю некогда ждать. От количества воспитанных в коллективе кандидатов и докторов наук напрямую зависит, когда он получит вожделенный титул академика с соответствующими привилегиями, почестями и зарплатой. Поэтому к имеющейся цифре приписывается «0», и получается внушительная цифра 150, которую можно уже подвергать статистической обработке. Копаться и что-то проверять никто и никогда не будет. Коллектив, в котором такая «наука» была поставлена на поток, я стал называть «специализированной клиникой по защите диссертаций», ибо если находился желающий стать кандидатом или доктором наук, нужно было всего-навсего положить на стол шефа конверт с энной суммой баксов. Страждущих были десятки.
Наука всегда была мне интересна, но от такой «онаученной» науки меня всю жизнь выворачивало наизнанку. Поэтому, когда двенадцать лет назад мне предложили написать работу в пятый раз, я отказался, просто сославшись на возраст. Мой очередной зав. кафедрой сказал мне тогда:
- А что возраст? Вон Нигматулла Мирзаевич почти на десять лет старше тебя, а пишет. Через месяц защита.
- Может быть, у него мечта такая - умереть доцентом? - предположил я.
В нашей «науке» огромное число плагиатов, которые сейчас множатся, благодаря Интернету. Мне вспоминается история с «гениальным» изобретением, за которое автор, минуя кандидатскую степень, сразу получил звание «доктора наук». Аппарат для сращивания костей его имени Западу неизвестен, потому что его аналог успешно использовался там еще лет за десять до рекламной шумихи, раздутой нашей печатью с подачи медицинской (и не только) верхушки после той исторической защиты. Интересно, поздравил ли новоиспеченного «доктора» Валерий Брумель и каким способом этот «автор» выразил ему свою благодарность.
Не знаю, как это было раньше в других местах и иных отраслях науки, но сейчас в Узбекистане «диссер» на медицинскую тему можно заказать. Я знаю, как минимум, двух человек, которые за полторы – две тысячи баксов могут написать по заказу диссертацию на любую тему. В ней будет все, что необходимо для полновесной научной работы: и демонстративные случаи, и графики, и фотографии. Сам диссертант не делает ничего, кроме визитов к своим потенциальным оппонентам и сторонникам, создавая видимость интенсивной и кропотливой научной деятельности. А в назначенный день проводится известный всякому понимающему человеку спектакль: соискатель выходит на «сцену» перед представительной аудиторией и проводит защиту по заученному тексту, написанному все тем же своим «благодетелем». Он давно знает, какие вопросы будут ему задавать, и у него уже записаны ответы, которыми он должен будет исчерпывающе отбрехаться. После обязательного банкета следует ожидание утверждения научного труда и звания диссертанта компетентной комиссией. Срок этой паузы напрямую зависит от того, как щедро он «подогрел» людей, которые этим и занимаются. Диплом с утверждением обычно вручается в торжественной обстановке, после чего следует еще один неизменный банкет, но уже для круга поуже. И только после этого очередной «кандидат» или «доктор» вливается в круг себе подобных и занимает соответствующую своему новому титулу научно-иерархическую ступеньку. Но самое страшное во всем этом то, что он, после утверждения, начинает педагогическую деятельность, передавая студентам и молодым врачам свои «глубокие познания». Можно только представить себе, что этот «ученый» им передаст и чему научит. Тем более, если диссертация была докторской и ему предстоит возглавить целую кафедру. Поэтому и существуют сотни методических рекомендаций для преподавателей, инструктирующих, чему и как надо обучать студентов.
Я далек от мысли утверждать, что такое практикуется повсеместно. Есть и настоящие трудяги от науки, но их единицы. Основная масса не «карабкается по каменистым тропам», чтобы «достичь ее (науки*) сияющих вершин»**.
* - Примечание мое. - В.В.
** - Цитаты из высказывания К.Маркса о науке.
Такая «наука» не приносит пользы и больным. Вот почему практика очень сильно отличается от научных концепций, что может подтвердить любой практикующий врач. В жизни частенько встречаются даже такие случаи, которые напрочь опровергают научные выводы какой-либо конкретной диссертации на эту тему.
Однажды, в 1985 году, меня назначили руководителем республиканского учреждения тогда еще нового, мало кому известного типа. Начинать пришлось почти с нуля. Первое такое учреждение в СССР было открыто в Ереване года за два до того. Съездив туда и ознакомившись с его работой, я пришел в восхищение, но и заметил некоторые детали, которые можно было усовершенствовать. Мне понадобилось всего десять дней, чтобы запустить работу огромной «конторы» (со штатом в 360 единиц) на полную катушку. Однако примерно через полтора года, когда работа шла уже полным ходом, у меня начались мелкие неприятности. Мои старые и более искушенные в таких делах приятели намекали, что я должен «подкармливать» свое начальство, но мое нутро отвергало это всегда. Чтобы кому-то дать, прежде всего, нужно у кого-то взять. Ни брать, ни давать я тогда не умел, учиться этому не собирался и не умею по сей день. Еще через год на работу этого центра приехал посмотреть союзный министр здравоохранения. Ознакомившись, он сказал на заключительном собрании, что именно по такой структуре будут организованы аналогичные учреждения по всей стране. Этого простить мне уже не смогли и прекратили финансирование, сведя работу к минимуму. Причем лидером этого «движения» оказался человек, который и был инициатором создания того центра. Виновным в «развале работы» стал, разумеется, я, поэтому мне быстро нашли замену. Оставлять такую «кормушку» в руках непрактичного человека - преступление против себя.
И все это только одна, рабочая, сторона жизни. А сколько было подобного в быту или «инстанциях», когда надо было выхлопотать какой-нибудь документ или разрешение, или возможность что-то приобрести, или куда-то поехать, и еще много всякого. Это сопровождало меня всю мою жизнь до тех пор, пока я не покинул Узбекистан, устремившись за «другим образом жизни». Но образ жизни, по-видимому, на всей Земле един, и дело совсем не в географии. Бесправие в безвластии. Потому и цветут такие человеческие пороки, как карьеризм и национализм.