И С Т О Р И Я “З А Н О З Ы”
8. Люди, свиньи, куры и куропатки
9. Французская борьба
10. Союз меча и… орала
8. Л ю д и, с в и н ь и, к у р ы и к у р о п а т к и
КУРИЦА – НЕ ПТИЦА
Теперь, когда специфически “булгаковская” серия номеров “Занозы” закончена... в журнале появляется само имя Булгакова. В № 9 – фельетон “Площадь на колесах”, а в № 6 от 17 марта и апрельском № 11 – его имя впервые значится в списке авторов журнала (стр.7). Но и его неявная роль вдохновителя журнала отмечается в этих номерах соответствующими средствами. Во-первых, это смена “зоологического кода” – вместо скакуна и коровы, появляется... та самая “булгаковская” курица, которая маячила на фоне басни “Предтреста и куропатка”. В апрельском № 11 на рисунке Ю.Ганфа трое сидят за самоваром и ведут такой разговор: “ – Слышал, ученые из петуха курицу делают.
– И не говори... Намедни, жена в Охотном ряду курицу брала, а приходит домой, ан, вместо курицы – петух...” (стр.6).
Казалось бы, ничто не останавливает на этой немудрящей шутке внимания, кроме разве что знакомого нам уже мотива женско-мужской травестии, которая некогда и корову превращала в быка, и хозяйку пошивочной мастерской – в лидера коммунистов... Но уже в майском № 13 на обложке, на фоне фотоснимка Кремля (!) и высохшей Москвы-реки Н.Купреяновым вновь нарисована... огромная красивая курица, да к тому же еще она “обиженно” говорит человеческим голосом: “ – Ишь, ироды – большевики! Обещали наводнение, а, глядишь, и выкупаться негде...” Здесь уже угадываются контуры булгаковской антиутопии: курица, словно бы прошедшая-таки через аппарат проф. Персикова, по размерам превышает кремлевские башни, ожидаемое засушливое лето приобретает черты геологической катастрофы (срв. также эту гигантскую курицу, нависшую над Кремлем... с воробьем из сказки Чуковского, склевавшим таракана – Сталина!).
Оба эти мотива, появляющиеся на “куриных” карикатурах журнала, можно встретить в постоянной рубрике “Вентилятор”. Гигантское увеличение в размерах из будущей булгаковской повести – подразумевается уже одним из инструментов, которыми оперирует фельетонист: “...Другая моя трубка – мелкоскоп. Так в ней, поверите ли, не то чтобы клоп, а микроба самого низшего звания – больше любого московского здания” (№ 1, стр.4). Уже здесь мы наблюдаем превращение “микроба”… в “микробу”, а в № 13 та же рубрика целиком была посвящена “женскому вопросу” – и это обусловило, в конце-концов, шутовскую метаморфозу самого фельетониста – Кольки Зубастого: “...Надеюсь, сестрицы, вы не осерчали, что коснулся я ваших тайных печалей. Стыдного в этом ничего нет, а вопросы эти пора ставить на свет, хуже будет, если замолчишь. Зато мужчинам – показан шиш. Место все женщинам отведено, а мужчины пусть ходят – не пито-не-едено, – сегодня писал для вас только, Ваша подруга Зубастая Колька”.
Любопытно отметить в этом же выпуске рубрики появление узнаваемого оборота из писем “красноармейца Сухова” из кинофильма “Белое солнце пустыни”: “Во первых строках моего письма, благодарю своего братишку Ленечку, за то, что пишет за меня полегонечку, говорит много полезного и заменил меня, болезного, и лез за меня на рожон...” В конце 1923 года то же речевое клише вводило кинематографическую тему в “гудковском” фельетоне Булгакова “Как разбился Бузыгин”, иносказательно изображавшем судьбу “Дрезины”. Бузыгин – разбился насмерть, постоянный же фельетонист рубрики Колька Зубастый – только заболел, ввиду чего в предыдущем номере его и заменял “брат Ленька”!
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПАЛЬМУ
Кроме этих “приветов”, по-видимому, Булгаков продолжает выполнять негласные функции “художественного руководителя” журнала. № 12 – тот самый знаменитый, “жилищный”, с которым пытался соревноваться “Смехач” и в котором многократное развитие получает булгаковская идея неожиданных мест обитания. В предыдущем нашем исследовании мы отдали приоритет в этом соревновании “Смехачу” – как правопреемнику “булгаковской” “Дрезины”, но теперь нам понятно, что такое неожиданное, казалось бы, вторжение булгаковской художественной мысли и на страницах “Занозы” объясняется ролью, которую писатель играл в этом издании.
В № 13 напечатан юмористический рассказ В.Катаева “Преподобный о. Ниагаров” (стр.5-6), а на последней странице обложки комикс И.Малютина “Чудеса науки и техники. (Великосветский роман из немецкой жизни)”, подписи к которому, написанные в подражание “Гисторическим анекдотам из записок моего деда” Козьмы Пруткова, сделаны, возможно, тоже Катаевым. Последний рисунок – престарелый барон Фон-Дер-Шлихт после неосторожного омоложения – повторяет идею, которая уже встречалась нам в “Красном перце”: герой превращается в обезьяну… сидящую за столом во фраке с орденами.
Следует только обратить внимание, что этот контраст разрешается изображением... декоративной пальмы, под которой стоит стол, – аксессуара, гармонирующего как с баронами, так и с обезьянами. Срв. аналогичную, сглаживающую безобразный контраст функцию шотландской юбки, надетой на женщину с головой мужчины на рисунке “В мастерской” Н.Купреянова.
ПРООБРАЗ РОКОВОЙ КАРИКАТУРЫ
№ 14 идеологически “чист” – он посвящен XIII съезду РКП(б), и никаких “булгаковских” материалов в нем печатать не стали. Однако подготовка к новому демаршу, который, вероятно, и оказался последней каплей, приведшей к ликвидации “Занозы”, началась еще в № 11.
Мы убедились, насколько лукаво дневниковое сообщение Булгакова о том, что причиной катастрофы “Красного перца” и “Занозы” явилась карикатура, посвященная XIII съезду. Мы теперь можем быть твердо уверены, что “война” велась на протяжении, по крайней мере, всего 1924 года, и даже сама карикатура эта, созданная на тему “Новой буржуазии”, указывала на другой, действительно “криминальный” материал “Красного перца”, в котором изображалось разнузданное торжество этой самой буржуазии при воображаемом новом воцарении в России дома Романовых.
Об этом же говорит хронология публикаций. Ко времени выхода апрельского № 11 “Занозы” материал ее “старшего брата”, послуживший последней каплей, опубликован еще не был: карикатура “Новая буржуазия” появится только в июльском № 13. А вот одновременно с № 11 “Занозы” выходит тот самый № 8 “Красного перца”, на последней странице которого живописуется победоносный въезд наследника престола в Москву. И появление его в параллельном номере “Занозы” сопровождается стихотворением… самым непосредственным образом предвещающим появление той самой роковой июльской карикатуры!
Можно заметить, что некоторые “булгаковские” материалы появлялись за подписью некоей “М.Андриевской” (или Андреевской), инициалы которой совпадают с инициалами писателя: “М.А.”, а сама фамилия… служит прозрачным указанием на Андреевский спуск – улицу в Киеве, где родился Булгаков! Теперь же эта подпись была разделена надвое, и обе части поставлены под материалами, опубликованными на одной странице (стр.6) и так или иначе указывающими на Булгакова. В одном случае – это юмореска, озаглавленная характерным булгаковским словообразованием, с которым мы уже встречались в фельетоне “Изюминка”: “Загсиада”; подписано: “Андриевская” (срв. также название серии рисунков Ю.Ганфа “Футболиада” на текст М.Вольпина в июльском № 20).
А сразу под ним – стихотворение “Небольшая разница”, подписанное инициалом “М.” В нем-то и предвосхищается тема “роковой” карикатуры – на которой, напомним, горничная, вопреки решениям партийного съезда, шнуруя платье, “душит” свою барыню-нэпманшу. Здесь, наоборот, барыня... душит горничную:
В эксплоатации прислуги
Попалась барыня, и угодила в суд.,. [sic!]
Известно уж, в суде очко не пронесут... [?]
Рыдает барыня склонясь на грудь подруге:
– Оштрафовали, да!.. Небесный царь, прости,
Какие строгости в советском обороте:
Винят, что я ее душила на работе,
Так я ж сама душусь... Коти!..
Таким образом: июльская карикатура “Новая буржуазия” варьировала замысел стихотворения, опубликованного одновременно и в параллельном издании с напечатанной в “Красном перце” серией рисунков на тему “свержения” Советской власти “Что было бы, если бы…”; тем самым опосредованно указывала на нее. И это подтверждает наш вывод о том, что эти “крамольные” рисунки тоже входили в череду скандалов непокорных изданий с Московским комитетом партии, закончившуюся для них, этих журналов, репрессиями.
УЧАСТНИКИ АРМАГЕДДОНА
Прошлое и будущее мало интересовало авантюристов, находившихся у власти. Им было важно только настоящее: их сегодняшние заботы и страхи, расстановка сил, ход текущей борьбы. Они могли проигнорировать насмешки над покойником Лениным и не стали бы ломать себе головы над пророчествами о событиях, пусть и самого недалекого будущего. Опытный журналист, такой как Булгаков, должен был понимать, что задеть их и вызвать репрессии могло только то, что касалось злобы дня.
Причиной гибели “Дрезины” послужила пародия на памятник Коминтерну, опубликованная в самый момент краха надежд руководителей этой зловещей организации на революцию в Германии. То, что должно было произойти на этот раз, – произойдет в июньском № 16 “Занозы”. В приведенном нами стихотворении прозвучал мотив “суда”, на котором должно последовать наказание за совершенное “преступление”, и этот мотив повторится накануне события, в предыдущем, майском № 15. Здесь это будет уже мотив... Страшного суда, Апокалипсиса!
Заметка в известной нам рубрике “Капкан” так и называется – “Архангелова труба”: “Точная копия бланка одного совучреждения:
Р.С.Ф.С.Р.
Отдельная рота по охране
«Волоховстроя»
войск Г.П.У.П.О.
По части политической
11 сентября 1923 г.
№ 137
___________
Разъезд Волховстрой, Мурманск. ж.д.
Почт. отд. «Михаила Архангела» (?)
Почтовый знак – два рожка; но у этого почтового отделения, вероятно, в качестве знака – архангелова труба.
Как это объяснить, что на глазах войск ГПУ небесное воинство заняло такую важную позицию?”
Пребывание “под охраной” войск ГПУ как современный, посюсторонний вариант “ада” – устойчивый, как мы видели, мотив, развиваемый на страницах журнала, и в том числе – по отношению к его собственной “подпольной”, руководимой Булгаковым деятельности. В приведенной заметке эта метафора разворачивается явственно: войска ГПУ откровенно называются находящимися… в противоборстве с “небесным воинством”! А знак, который подобает почтовому отделению, к ним относящемуся, может быть каламбурно интерпретирован как... р;жки, рога.
Но в данном случае показательно еще то, что, вводя метафору Страшного суда и загробных мук, журнал использует фигуру... небесного покровителя Михаила Булгакова, архангела Михаила, труба которого должна возвестить начало Судного дня. Тем самым еще раз дается косвенное указание на писателя, стоящего за событиями, которые в это время происходят в журнале и вокруг него.
ГРЫЗУТ СТАКАНЫ!
То кульминационное событие в истории “Занозы”, о котором у нас идет речь, сопровождается, маркируется системой лейтмотивов, развертывающихся в ближайших к нему по времени журнальных номерах. Первый из них – это, само собой разумеется, мотив представителей власти, которым, в конечном счете, предстоит обуздание взбунтовавшихся журналистов. В № 15 рисунок Ю.Ганфа сопровождается эпиграфом “Из газет”: “Недавно в Кинешме два милиционера напились до того, что стали грызть стаканы” (стр.6). На рисунке и изображены те самые два милиционера... и именно за упомянутым занятием! Один из них резюмирует: “ – Это тебе, брат, не гранит науки. Его не разгрызешь!...” Смысл этого неожиданно трезвого замечания – в том, чтобы соотнести карикатуру с забавной цитатой из Троцкого, которая будет обыграна позднее, в № 18 “Занозы”, на знакомом нам уже рисунке с гранитным памятником Тимирязеву.
СВИНЬЯ С ПОДТЕКСТОМ
Второй лейтмотив происходящих событий появляется на том же развороте в рубрике “Полезные сведения”. Здесь происходит очередное обновление анималистического шифра журнала: коней, быков и кур сменяют... свиньи. Образ этот многозначен: он сочетается, благодаря евангельскому сюжету о бесах, и с инфернальной тематикой; и обыгрывает выражение “подложить свинью”, характеризующее отношение властей предержащих к неугодным им сатирическим журналам. Кроме того… вновь указывает на Булгакова, предвещая появление в одном из осенних номеров “Красного перца” единственного подписанного его полным именем фельетона “Три вида свинства”.
Изображение свиньи “с подтекстом” появлялось еще в № 6 “Красного перца” 1924 года, незадолго до “рокового” рисунка в “эмигрантском” номере, так что его можно прочесть как выражение предчувствия санкций, которые за этим рисунком последуют. Карикатура... того же Ник. К., которому будет принадлежать фантазия о триумфальном вшествии в Москву наследника престола, изображает жирную свинью, лежащую в глубокой луже, и снабжена подписью: “ – А мой пятачок все-таки не принимают. Придется опять зарывать в землю” (стр.6). Надежды свиньи вызваны событием, лежащим на поверхности этого изображения: введением в оборот серебряных денег.
Это событие, как мы видели, отзовется позднее в журнале использованием на одной из его политических карикатур евангельского сюжета о сребролюбивом Иуде. Теперь же оно вызывает у карикатуриста другую евангельскую аллюзию: притчу о зарытом таланте. Это уже переводит рисунок в план литературной судьбы Булгакова, и в частности – его роли “вдохновителя” сатирических изданий, которая вновь и вновь обречена оставаться негласной, а затем и вовсе – быть сведенной на нет, “зарытой в землю”...
Фельетон же в № 15 “Занозы” называется “Откорм свиней” и подписан многозначительным псевдонимом “Егор Каменьщиков” (стр.6-7). Ближайшим образом он соотносится с той самой происходящей на съезде партии дискуссией: “душить” ли нэп, или пока только “ограничивать”? Под видом откармливаемой на убой свиньи здесь изображается, разумеется, нэпман, поэтому советы даются соответствующие: “...Когда поросенок станет подрастать, то к молоку надо понемного прибавлять пива или самогона, переходя постепенно на вина и ликеры. Одновременно с этим в твердой пище надо переходить с пшена, гречи и картошки на осетрину, икру и рябчики.
Раза три в неделю подросшую свинью необходимо подкармливать ананасами в шампанском, спаржей сабайон и сливочными кремами.
При полном возрасте животное должно получать корм в течение почти всего дня. Между крупными дачами пищи промежуток времени заполняется мелким подкармливанием (пирожное, шоколад, орехи, закуска). При ослаблении аппетита – незамедлительно пускаются в ход капли (спирт, настойка, портвейн и т.д.), а также приглашается профессор-ветеринар”.
Вместе с тем, мы не раз уже наблюдали, что судьба “новой буржуазии” используется Булгаковым как обозначение его собственной писательской и журналистской судьбы. Поэтому концовка фельетона в равной степени относится и к нэпману, и к журналу: “Когда свинья достаточно откормлена, можно приступить и к ее убою”. Здесь уже на заднем плане маячит фигура “шашлычника” с карикатуры из № 8, которому не терпится начать готовить из этой “свиньи” – “острые блюда”. Можно также вспомнить, что аналогичной кулинарной метафорой комментировалась судьба “Дрезины” в последнем ее вышедшем номере: палачи журнала изображались в виде прозорливого Р.Пуанкаре, который не верил в то, что аппетиты его потенциальных врагов ограничатся “буттербродами”.
“…ВСЁ ПРЕД ТОБОЙ ТРЕПЕЩЕТ!..”
Выявленная нами связка значимых мотивов будет воспроизведена и в июньском № 17, вышедшем вслед тому, содержание которого, как мы предполагаем, послужило причиной скандала. Здесь мы снова встречаем рубрику “Сокровища Третьяковской галлереи”, а в ней – рисунок П.Шухмина “Не ждали... (По картине И.Репина, того же названия)” (стр.4). На репинской картине изображено возвращение домой ссыльного преступника, здесь – наоборот: милиционеры врываются к самогонщикам. Причем у одного представителя власти... лицо горького пьяницы (этот прием будет повторен в финале короткометражного фильма Л.Гайдая “Самогонщики”, в сцене ареста его заглавных героев!): очевидна связь рисунка с изображением грызущих стаканы блюстителей порядка в № 15. Понятно, что в роли “самогонщиков” подвизаются на этот раз журналисты “Занозы”, сообщающие читателям, что и сами со дня на день ожидают подобного визита в редакцию!
На том же развороте – другой лейтмотив: на рисунке М.Черемных – большая свинья, лежащая так же, как лежала некогда знаменитая корова, но на этот раз рисунок сопровождается печальным эпиграфом и подписью, рассчитанными все на то же иносказание: “В селе Должниково, Карс. у., за зиму подохло около 100 свиней. Крестьяне приглашали на дом попа с молебном от падежа, но из этого, конечно, ничего не вышло. Из газет”. На рисунке поп кадит над лежащей свиньей, а она томно замечает: “ – Ну и свиньи же эти люди! Даже умереть спокойно не дадут” (стр.5).
Два номера, “маркированных” этими мотивами, – как стрелки указателей, направленные на находящийся между ними № 16. Но что же в нем могло вызвать такой ажиотаж, какое событие было отмечено на собственных страницах журнала серией публикаций, похожих на сигналы о бедствии? Мы уже упоминали однажды, что на обложке июньского № 16 находился выполненный М.Черемных рисунок “Памятник Пуанкаре”. В самом по себе этом рисунке не было ничего внушающего опасения, кроме того, что на нем находилась зловещая фигура повешенного (или повесившегося) человека.
Все дело в том, что этот рисунок служил воспроизведением той самой пародии на татлинский памятник Коммунистическому Интернационалу, который, по нашему предположению, послужил причиной закрытия петроградского журнала “Дрезина”. И теперь, полгода спустя, московский журнал напоминал об этом. Напоминал, соответственно, и о сопровождавшем те прошлогодние события изображении повесившегося на башне неунывающего человека в смокинге в родном “Красном перце”.
Вопрос в том, почему же возникло это напоминание, и именно сейчас? Думается, что это было не просто указание на сходное событие – близящееся уничтожение журнала “Заноза”. Появление этого рисунка преследовало более определенные цели. Он служит своего рода “доносом” потомству – позволяет безошибочно определить: кто же на этот раз оказался гонителем вольнолюбивого сатирического журнала? Для этого нам нужно вновь вернуться к рисунку в № 10, в котором мы встретили предполагаемый карикатурный портрет этого булгаковского недоброжелателя, и сопоставить его с некоторыми другими, указывающими на то же лицо рисунками “Занозы”.
9. Ф р а н ц у з с к а я б о р ь б а
В РУМЫНСКОМ ОРКЕСТРЕ
В том же “пограничном” для участия Булгакова в журнале № 10 мы находим рисунок Б.Антоновского “Международное” на “румынскую” тему, с которой в эти дни можно было столкнуться и в передовицах “Гудка” и которой… будет закончена романная дилогия Ильфа и Петрова. На рисунке, однако, мы видим только изображения вооруженных красноармейцев в долгополых шинелях, двое из которых ведут между собой диалог: “ – А румын-то, брат, все свое... все играет...
– И играет-то он не свое, да и танцует он под чужое...” (стр.5).
Важность этого рисунка для нашей проблемы выясняется, если обратиться к предшествующей ему “румынской” же карикатуре, с которой его объединяет варьирование все той же музыкальной тематики. Это обложечный рисунок Ю.Ганфа в № 6, которому предпослан эпиграф: “Союз С.С.Р. не признает прав Румынии на захваченную ею Бессарабию”. На этот раз на рисунке изображены не красноармейцы, а сами музыканты, о которых они говорили, и тоже ведущие между собой диалог: “Скрипка: Почему наш оркестр называется румынским?
Виолончель: Потому что в нашем оркестре, как в бессарабии, нет ни одного румына”.
А 17 апреля 1924 года, то есть… одновременно с “румынской” карикатурой апрельского № 10 “Занозы”, в дневнике Булгакова появляется запись, в которой он сравнивает со скрипачом из оркестра не кого иного, как Г.Е.Зиновьева, палача петроградского издания: “В 7 ; часов вечера на съезде [железнодорожников] появился Зиновьев […] Он говорил долго, часть его речи я слышал. Говорил о международном положении, причем ругал Макдональда, а английских банкиров называл торгашами. Речь его интересна. Говорит он с шуточками, рассчитанными на вкус этой аудитории. Одет в пиджачок, похож на скрипача из оркестра. Голос тонкий, шепелявый, мало заметен акцент”. Поскольку Зиновьев – отнюдь не румын, то оркестр, в котором он мог бы играть, по мнению Булгакова, тоже, надо полагать, был бы… румынским.
Та же “булгаковская” традиция изображения партвождя встречается раньше. В виде, правда не оркестранта, но хориста был открыто изображен Зиновьев на карикатуре в последнем вышедшем номере “Дрезины”. Исподволь это сравнение продолжает развиваться в “Занозе”, и “румынская” тема в ней – оказывается в одном номере с изображением гонителя московского журнала.
В таком случае, ответить на вопрос, кто этот предполагаемый гонитель легко. Именно Зиновьев и изображен в виде хозяйки мастерской, переделывающей “платья” журналистов “Занозы” для ссылки в Нарым! И этого следовало ожидать: мог ли всесильный (пока еще) вождь забыть о нанесенном оскорблении и успокоиться, прикончив только “Дрезину”? Конечно нет! Он неизбежно должен был стать заклятым врагом Булгакова (если знал, что именно он стоял за деятельностью петроградского журнала) и в случае, если бы ему стало известно об аналогичной роли писателя в каком-либо другом издании, – непременно сделался бы его неутомимым преследователем!
С ЧУЖОГО ГОЛОСА
Беседующие красноармейцы – герои рисунка прикуривают один у другого папиросу: тем самым иллюстрируется выражение “дать прикурить”. Внешне оно должно быть отнесено к зарвавшейся Румынии, втайне же – может подразумевать слишком много возомнившего о себе партийного босса.
Реплики персонажей также соотнесены с происходящим вокруг журнала. То, что враг “играет не свое” и “танцует под чужое”, – может означать, что Зиновьев вынужден действовать “чужими руками”: ведь, как мы помним, согласно дневниковой записи Булгакова, “гвалт” по поводу журналов поднялся в Московском комитете партии, да иначе и быть не могло, ввиду их, “Красного перца” и “Занозы”, территориальной принадлежности.
Но в равной степени оба эти выражения могут быть отнесены и к самому “румынскому музыканту” Зиновьеву. В этом случае в них обнаруживается зловещий пророческий смысл, заставляющий вспоминать будущие обвинения на поставленных Сталиным процессах. Обвинения эти как раз и состояли в том, что Зиновьев и его соратники на всем протяжении своей деятельности являлись троцкистско-фашистскими агентами, то есть именно “играли не свое” и “танцевали под чужое”!..
“ЧИСТКА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ?..”
Об этой их трагической судьбе говорит и обложечная карикатура П.Шухмина в майском № 12, на которой... мы вновь находим карикатурно заостренное изображение Зиновьева, и вновь – приделанное к женской фигуре! В этот раз он прямо изображен в виде “врага”, и врага – советской власти вообще. Рисунку предпослан эпиграф: “Перевыборы жилтовариществ и чистка нетрудового элемента заканчиваются”. На рисунке как раз и изображен такой “нетрудовой элемент” в роскошном интерьере квартиры: толстый муж, растерянно стоящий с “Известиями” в руке; в кресле – жена с прижавшимся к ней мальчиком, а ее голова… походит на голову хозяйки мастерской и Зиновьева одновременно.
Содержание рисунка, однако, странным образом не соответствует эпиграфу: ведь в эпиграфе сообщается, что “чистка” заканчивается, а “нетрудовой элемент”, вместо того чтобы этому радоваться – горюет так, как будто они только что получили сообщение о ее начале! Соответственно, и название карикатуры звучит двусмысленно: “Последний нынешний денечек”. Это несоответствие разъясняется, если применить рисунок к карикатурно изображенному на нем Зиновьеву: действительно, в это время не “заканчивается”, а как раз только начинается ожесточенная борьба за власть, а вместе с ней – начинается история падения Зиновьева как политического деятеля, догуливающего свои “последние денечки” всевластия...
ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩИЕ ОКРИКИ АРБИТРА
Вот, насколько мы сегодня способны судить, причина, по которой в № 16 появилась карикатура, напоминающая о рисунке, вызвавшем не так давно личное негодование председателя Коминтерна. Напоминает о себе на страницах “Занозы” и отражение рокового рисунка “Дрезины”, появившееся в одном из прошлогодних номеров “Красного перца”: в виде нефтяной вышки с веселым самоубийцей. В № 17, в стык с лейтмотивным рисунком умирающей свиньи – находится “Нефтяной рассказ”, да еще и за каламбурно звучащей в данном контексте подписью... Свэн! (Срв. усеченную форму слова “свинья” – “свин”, предельно близкую к фамилии фельетониста, у Маяковского в стихотворении “Что такое хорошо и что такое плохо”.)
Рисунок “Памятник Пуанкаре” в № 16 имеет примечание: “См. 2-ю страницу”. Там мы находим уже не только немое изображение, но и иносказательную характеристику происходящего. Рисунок того же М.Черемных, что и обложечная карикатура, называется “Французская борьба”. На нем изображены два сцепившихся борца, причем, что примечательно, один из них в маске. Рисунок сопровождается текстом: “Нашим художником изображен один из излюбленных приемов французской борьбы Рур-де-тет. Сущность этого приема заключается в расстрелах и удушении бастующих рабочих Рура капиталистами Франции.
Применяя исключительно запрещенные приемы, в пылу борьбы, французская буржуазия не обращает внимания на предостерегающие окрики арбитра – СССР. Тем не менее, близок час, когда она будет окончательно брошена на лопатки”.
БАЗАРНЫЙ ТОРГОВЕЦ М.МИШИН
Мотив “маскарада”, который был связан с изданием журнала на всем его протяжении, фигурирует в некоторых других публикациях. В самом кульминационном № 16 тоже есть материал, который мы квалифицировали как лейтмотивный – это фельетон “По поводу свиньи” за подписью “Е.Толкачев” (стр.6). Он особенно интересен тем, что строится на обыгрывании… личного имени Булгакова. Фельетон составлен как подборка переписки и газетных публикаций, в которых происходит путаница фамилий: “1. Газета «Урюкский набат» 23 апреля. Вчера на сквере им. К.Маркса бурая свинья, принадлежащая заведывающему агробазой Уземотдела Климохину, объела все молодые древонасаждения.
Чего смотрит милиция на зарвавшихся помпадуров? Око”.
В перепалку по поводу инкриминируемого деяния оказываются вовлеченными множество других лиц, в действительности не имеющих к нему никакого отношения, и лишь в конце благодаря случайности выясняется истинный “виновник”: “15. Пропала свинья, супоросая, бурой масти, на морде пятно неопределенного цвета. Сообщить: ул. Урицкого, д.9 гражданину, М.И.Мишину.
16. Квитанция. Урюкским Уфинотделом взыскано с гр. Мишина М.И. тридцать пять (35) рублей золотом за порчу сквера им. К.Маркса.
Основание: протокол Уисполкома от 17 мая.
17. Опечатка. ..вкралась досадная опечатка. Следует читать не Тимохин, а Мишин, не служ. военкомата, а базарный торговец”.
Любопытно обратить внимание, что заключительные пункты фельетона, где всплывает фамилия загадочного “гражданина Мишина”, носят те же самые номера, что и критические выпуски журнала “Заноза”: 15, 16 и 17.
И СНОВА – ЗУБАСТАЯ КОЛЬКА
На Булгакова в этом номере указывает и характер построения рубрики “Вентилятор”. Вообще пишется она, как можно было заметить, раешным стихом, большим любителем и знатоком которого был Булгаков, причем в № 1 это обстоятельство специально обыгрывается: “Здорова рабята! Я – не дед бородатый, лет мне 27 и только, прозываюсь Зубастый Колька. И вдруг на смех всему городу зацепила «Заноза» мне бороду и сделала из меня раешного деда. Ай, да молодцы, вот так победа! Это, конечно, фокус простой – измываться над бедным сиротой...” Мы не раз уже ссылались на наблюдение исследовательницы, что принцип раешной панорамы был положен в основу очерка Булгакова “Сорок сороков” (Джулиани Р. Игровой элемент в малой прозе Булгакова // Михаил Булгаков на исходе ХХ века. Спб., 1999); использование аналогичного принципа мы встречали и на одной карикатуре “Дрезины”. В № 16 традиционный обзор в “телескоп” городских недостатков – и это происходит один-единственный раз – откровенно построен по тому же принципу панорамы: “Ну-с, а теперь и за трубу возьмусь. Возьму должное направление и сделаю вам первое сообщение о таком, ненормальном явлении [...]
А вот и вторая картина длинная – почитай трехаршинная [...]
А вот вам и третья панорама, – рабкредитная драма [...]”
Образ раешной панорамы выступает в этом тексте открыто и доводится до своего лексического выражения. Любопытно также, что в этом случае повторяется фраза из № 1, где говорится о жанре райка (“и сделаю вам первое сообщение” – “и сделали из меня раешного деда”). И наоборот – в первом выпуске “Вентилятора” уже звучат отголоски будущей борьбы вокруг журнала, которая достигает своей кульминации в № 16 (“Это, конечно, фокус простой – измываться над бедным сиротой...”).
КНЯЗЬ В ЭРКАЕСЕМ
В напечатанном на той же странице стихотворении “Разговор на перекрестке” за подписью “М. Андр.” мотив маскарада достигает наиболее явного выражения, и весь сюжет в целом начинает выглядеть... как иносказательная история сотрудничества Булгакова в сатирической периодике:
– Вы слышали, ма шер?.. Такая, право, грязь!..
В ЭРКАЭСЕМ пошел Болтай-Болтушкин князь!..
– О боже!.. Стыд какой... Вдруг князь и... в Комсомоле!
Добро бы был молокосос,
А то ведь лет ему... под 70 и боле?..
И те ему не наклеили нос?..
– Те?.. Что вы, милочка... Ужасно были рады!..
И выдали ему с полтиной три рубля!..
– Пошли на подкупы!.. Такие право, гады!..
Не понимаю я, как терпит их земля...
Наш бедный падший князь... Наш соблазненный гений!..
– Как быть?.. Пошел, пошел, то видел целый мир,
Пошел продать чертям блестящий свой мундир
Для маскарадных выступлений!..
Булгаков здесь выступает словно бы в ореоле катаевских воспоминаний: “князь Болтай-Болтушкин” соответствует “княгине Белорусско-Балтийской”, а возраст князя – указанию Катаева на то, что Булгаков казался молодым сотрудникам “Гудка” стариком. Роль писателя в “комсомольской” печати, как она изображается в этом шуточном стихотворении, соответствует той роли, какую сыграл в жизни кооператива старичок из селедочного отделения в рассказе “Изюминка”: здесь князь предлагает комсомольцам тоже своего рода “изюминку”, превращение их топорных публикаций в блестящий маскарад, благодаря своему литературному мастерству – парадному “мундиру”. Ни к селу ни к городу появившаяся в реплике собеседницы фраза: “Наш соблазненный гений”, – может быть оправдана только в том случае, если под персонажем стихотворения действительно подразумевается гениальный писатель!
Так же как это было с рассказом “Изюминка”, ряд перекрестных реминисценций связывает стихотворение с предшествующими “булгаковскими” публикациями “Занозы”. Возьмем хотя бы выражение: “И те ему не наклеили нос?” – оно и своим своеобразием, и лексически соответствует выражению “Известно уж, в суде очка не пронесут” из стихотворения “Небольшая разница” в № 13 (срв.: “нос” и “очки”; “нос” – “проносить”). К тому же местоимение “те” напоминает о рекламных стихах “У страха глаза велики”, где это местоимение чередовалось со “старорежимным” “оне”. Срв. также в “Вентиляторе” в № 1: “зацепила «Заноза» мне бороду” – то есть “нацепила”, “наклеила” маскарадную бороду “раешного деда”, подобно “наклееному” же маскарадному “носу”.
Аналогичный прием использован в рассказе “Изюминка”, где замена одной-единственной буквы затемняет смысл слова при сохранении грамматической осмысленности: “сМаксировали” цену на хлеб (от слова “максимум”?) в устах одного персонажа и “сТаксировали” (от слова “такса”) – в устах другого.
Вспоминается в стихотворении “Разговор на перекрестке” даже серия рисунков “День ответственной съемщицы”: здесь мы можем расслышать искаженное имя героини реминисцируемого там телефильма: “Что вы, милочка!..” В реплике: “Такие право, гады!..” – слышна оценка секретаршей из другого фильма интригана-начальника, сопровождаемая ударом по дыроколу: “Гад какой!..”
РЕПЕТИЦИЯ АВГУСТОВСКОГО “ПУТЧА”
Результаты публикации обложечного рисунка в № 16 сказались… уже в следующем номере журнала. Августовскую реорганизацию “Красного перца” в своей дневниковой записи Булгаков связал с фигурой А.Верхотурского: он становится ответственным редактором сатирического приложения, вместо Бориса Волина, редактировавшего газету “Рабочая Москва”.
Однако Булгаков умолчал о том, что фигура Верхотурского уже давно маячила на горизонте, угрожающе нависала над деятельностью журнала. И вот именно в июньском № 17 была произведена первая попытка “переворота”. Здесь впервые на последней странице вместо Б.Волина редактором журнала (при прежнем заместителе Свэне) назван А.Верхотурский. Вряд ли это могло быть простым совпадением, и мы теперь, после всего, что нам стало известно, связываем этот демарш с опубликованием “криминального” рисунка в предшествующем номере.
ХРОНИКА РЕЗИСТАНСА
Несмотря на это, как мы видели, и в № 17 находятся “лейтмотивные” публикации, комментирующие происходящее в журнале. А значит, попытка захвата власти встретила сильное сопротивление сотрудников. И этого мало: на последнем развороте, именно там, где был обозначен новый редактор, как из рога изобилия посыпались публикации, которые могли быть прочтены как иносказательные сообщения о судьбе “Занозы”. Прежде всего внимание привлекает карикатура Н.Купреянова “Невозвратное время” (стр.7). На фоне парикмахерского кресла, располагающегося в отдалении и занятого клиентом, изображен “нэпман”, который “меланхолически” замечает: “Эх, было время, когда нашего брата брили только в парикмахерских”.
Присмотримся к внешности этого мнимого “нэпмана”: он изображен в галстуке со стоячим, накрахмаленным воротничком, похожим... на высохшего, постаревшего Булгакова (срв. прежнее изображение... спившегося Ленина!), – составляя контраст той деловитой его ипостаси, в которой мы так еще недавно видели его на рисунке “В Наркоминделе” в № 3! Характерна подпись художника, заставляющая догадываться об атмосфере, которая царила в это время в редакции журнала: взамен монограммы “Н.К.”, которую Купреянов обычно ставил на своих рисунки, здесь он обозначил свою фамилию полностью и, также вопреки принятому обыкновению, поставил полную дату (число неразборчиво): “...IV 24”. Словом, художник старательно создавал впечатление, что его рисунок появился задолго до происходящих событий и не имеет в ним никакого отношения! Видимо, каждый материал рассматривался новым редактором “под микроскопом” на предмет спрятанных в нем “изюминок” и прочего криминала...
Микроскоп, очевидно, был пока еще никудышным. Рядом находится рисунок П.Шухмина, наглядно представляющий, что творилось с журналом. Рисунок снабжен эпиграфом: “Владельцы ненационализированных домов, выживая неугодных им рабочих квартирантов, прибегают к самым немыслимым мерам: портят канализацию, подрывают фундамент и т.д.” (стр.6). На рисунке мы видим неунывающую семью, расположившуюся на руинах дома, разрушенного буквально до основания, как после бомбежки. Перед ними стоит “домовладелица” и искренне негодует: “Ну и жилец пошел! Фундамент подрыла – живут! Крышу разобрала – живут! Дом сожгла, – а они хоть бы что! Не иначе как матери божией, нашей заступнице, свечку поставить придется!” Разумеется, не говорится – кто будет ставить свечку: Зиновьев-Апфельбаум, мечтающий об уничтожении “неуничтожимой” “Занозы”, или ее журналисты, поистине чудом, в нечеловеческих условиях продолжающие свое дело!
На той же странице напечатано стихотворение К.Шелонского “На отдых (слова для музыки)”, где рассказ о переезде некоего начальника на дачу заканчивается известным нам мотивом судьбы, грозящей журналистам:
...Небо с ночью в едином аккорде,
Даже ветру лень ветви качать.
Тишина... Вдруг винтовки и ордер.
Конвоиры, у входов печать.
Помзампред весь уныньем охвачен.
Розы, речки и липы – ау-у!
Дан ему (ну не свинство ль?) от дачи
Путь в «Дом отдыха» при Г.П.У.
“Люди, ау-у!” – в стихотворении в точности воспроизведена реплика лектора-астронома из кинофильма “Карнавальная ночь”, “хитовая” песня из которого, “Хорошее настроение”, уже звучала в одном из предшествующих номеров “Занозы”. В стихотворной строчке – “липы”, а в фильме заблудившийся среди сценических декораций подвыпивший лектор, произнося свою знаменитую реплику, – отодвигает еловую лапу, выглядывает из-за нее! В этой киносценке (а действие ее происходит… в Доме культуры – варианте того самого Дома отдыха, да еще таком, который новый директор норовит превратить… в застенок Лубянки!) – словно бы пародируется… чеховское “Человека забыли!”, а тем самым – вспоминается стихотворение “Городское”, с его имманентным “адом”. Этот “ад”, в лице вооруженных “ордером” сотрудников ГПУ, и угрожает теперь герою нового стихотворения!..
Мы встречаем здесь мотив, который обыгрывался еще в № 2 на рисунке “Комната по ордеру”, пародирующем полотно с изображением судьбы “Княжны Таракановой”. Здесь, правда, имеется в виду ордер, дающий право вырвать человека из привычных условий жизни, на рисунке же – ордер, наоборот, дающий жилье; но и в том случае в интерьере жилой комнаты… проступали очертания тюремного каземата, как здесь “Домом отдыха” – именуется застенок Лубянки.
Заглавный мотив стихотворения – “На отдых” – тоже двусмыслен; срв. встречавшееся нам уже в “Занозе” и “Красном перце” сопоставление черноморских курортов... с Нарымом и Соловками. Но главное – мы уже сталкивались с тем же мотивом и в “дрезининской” карикатуре “Лев Давыдович на отдыхе”, и в карикатуре “Смехача”, которая появится осенью 1924 года и где также иносказательно будет изображена судьба журнальных предприятий Булгакова: “Ревизор на отдыхе”.
“…ТАЙНУЮ СВОБОДУ ПЕЛИ МЫ…”
В стихотворении, кроме того, звучит мотив “свинства”, который все время сопровождает рассматриваемую цепочку событий. Любопытна в данном случае игра слов, которая связывает стихотворение с фельетоном “Откорм свиней”. Здесь – дача, “путь от дачи...”; там: “Между крупными дачами пищи промежуток времени заполняется мелким подкармливанием...”
Заслуга журналистов “Занозы” состояла не только в сопротивлении режиму как таковом, но и в том, что в условиях невыносимого административного давления они… продолжали оставаться творцами, и даже в материалах, посвященных собственной драматической судьбе, не переставали заниматься вещами совершенно “посторонними”, нисколько не полезными для облегчения их участи: игрой слов, литературным реминисцированием и т.д. и т.д. Увы! чем дальше развивались события тем, как ни печально, эта пушкинская “тайная свобода” все больше и больше покидала страницы журнала. Полное ее истребление и составляло цель любого тоталитарного режима, в каком бы виде – откровенно дикарском, или сугубо цивилизованном, интеллигентном – он ни свирепствовал.
“Я БЫЛ У ДЕСПОТА ПЬЯНЫЙ В ДРЕЗИНУ…”
Наконец, на той же стр.6 в рубрике “Архив Занозы” – вновь передвижение датировки в прошлое, создающее впечатление безотносительности публикации к текущему моменту! – находим фельетон С.Н. “Веский саботаж”. На него мы не можем не обратить внимания, потому что единственная упоминаемая фамилия среди его персонажей – Деспот.
На другом материале здесь продолжается “страшный суд” над “Занозой”: в фельетоне сталкиваются альтернативные точки зрения на поведение его персонажа, в том числе, возможно, – и клеветнические, продиктованные корыстью и недобросовестностью. На принадлежность фельетона к “маскарадному” аспекту журнала указывает ключевое слово, появляющееся уже в первой его фразе: “Служа в вышеуказанном селе Кугульма членом сельсовета, пошел я по сбору добровольного обложения граждан по 3 фунта пшеницы с бойца...” Персонаж фельетона, стало быть – тот же “зицпредседатель Фунт”, под которым надо разуметь совершенно иное, реальное лицо и реальные события, за которыми ни в какую Кугульму ехать не нужно!..
Среди обвинений, предъявляемых рассказчику: “Что я якобы матершинил и собирал у Деспота не на школу, а требовал у него сто тысяч деньгами и угрожал...” Обвинение это и впрямь относится... к журналистам “Занозы”: как мы видели собственными глазами, в пародии “На свет!” они в самом деле чуть ли не “матершинничали”, в чем их справедливо обвинил гражданин П.П.Шариков. И эта стилистическая черта стихотворения... отражена в самом фельетоне; в нем фаллическая образность развивается прямо-таки с маниакальным усердием, стоит почти ничем не приглушенная матерщина: “Деспот видя, что перед ним не тот член, который бы подражал старым отрыжкам, невнятно пробормотал жене, чтобы она якобы дала 3 фунта, чтобы я отвязался от них [...] И я с обиженным сердцем высказал им всю свою горечь, что есть же люди, от которых государство ждет громадных плодов и семя свету, а они изподтиха, где можно, по старым привычкам бросают палки в колеса еще немного не усовершенствованного механизма”.
И остальные обвинения в равной мере могут быть отнесены и к действующему лицу фельетона, и... к журналисту Булгакову. Здесь прямо появляется слово, фигурировавшее в качестве названия его предыдущего журнала: “И видя мою неясность и непричинность, председатель обратился со мной ласково и пояснил, будто бы я был у Деспота пьяный в дрезину и повышибал у него все стекла”. А затем – персонажу инкриминируется уже отмечавшееся нами неофициальное положение Булгакова как руководителя сатирического приложения к “Гудку”: “И что по сбору добровольного обложения председатель меня не посылал, и зачем я ходил о том никому неизвестно, даже из сельсовета и председателю”.
В “ВЕЧЕРНЕЙ МОСКВЕ”
Игра с названием “покойного” издания в процитированном фельетоне – не единичный случай. Сообщение о “крушении дрезины” мелькнет в “гудковском” фельетоне Булгакова “Не свыше” осенью текущего, 1924 года, и мы в нашем прошлом исследовании уже приводили аргументы в пользу того, что эту фразу следует прочитывать как аллегорическое сообщение о судьбе журнала.
Но еще раньше, и одновременно с “занозинским” фельетоном, эта подразумеваемая игра слов была выведена на поверхность. Печатное издание буквально было названо ареной железнодорожной катастрофы. В июньском № 11 “Красного перца” напечатана неподписанная юмореска “Опасное место” (стр.7), где высмеивается профессиональная склонность журналистов к изображению, в целях привлечения читателей, несуществующих сенсационных событий: “ – Опять ужасное крушение поезда! И все на том же месте...
– Где именно?
– Да в «Вечерней Москве»”.
Срв. подпись под одной из “румынских” карикатур “Занозы”: “А румын-то, брат, все свое... все играет...”
Подобная журналистская феерия (обернувшаяся, однако, в этом случае кошмарной правдой) будет разворачиваться уже совсем скоро в кульминационных главах повести Булгакова “Роковые яйца”. Но ведь и в случае с “Вечерней Москвой” газетная “утка” может обернуться справедливым известием – если рассматривать ее с точки зрения все того же “булгаковского” шифра. Крушение поезда”, то есть пришествие Верхотурского, действительно назревало в эти дни, только не на страницах “Вечорки”, а в журнале “Заноза”.
“НЕ ТАК УЖ СТРАШНО…”
Возвращяясь к замыслу фельетона “Веский саботаж”, где деятельность создателей “Занозы” представлена в утрированно обвинительном ключе, – нужно отметить, что материалы того же № 17 не раз обращаются к коллизии между реальным положением дел и субъективным представлением о нем наблюдателей. В юмореске М.А. “У кого что болит...” (стр.2): “Три москвича: нэпман, безработный и выселенный из домкоммуны, смотрели в подзорную трубу на луну. Линии на ней были неясные, сбивчивые, дающие простор для личных догадок и предположений...” То же – на обложечном рисунке Б.Антоновского “Четыре точки зрения” следующего № 18: подписи передают мысли четырех персонажей, наблюдающих за летящими над рекой самолетами, – “лавочника”, “совбарышни”, “шептуна” и “металлиста” (т.е. рабочего).
Эта коллизия соответствовала тому гипертрофированному образу журнала как злейшего врага, подрывающего основы советского строя, который он принимал, как мы догадываемся, в глазах партийного руководства. Притчеобразным выражением этой идеи завершается № 17. Последняя обложечная страница резко отличает его от предшествующих номеров: на ней нет обычного рисунка. Половину ее занимает объявление о подписке на “Занозу” с перечнем участвующих авторов (среди которых значится и М.Булгаков), напечатанное вдвое крупнее, чем это делалось ранее: журналисты демонстративно утверждали, что “Заноза” жива, несмотря ни на что.
А другая половина страницы отведена (что ранее никогда не случалось) фельетону за подписью “Матвей Кредит”, с… “булгаковским” названием: “Дьявольская штука”. Эпиграф из некоей “Звезды” рисует скандальную картину: “Нытвенский рабочий театр превратили в «картежный дом». Сам завкультотделом жарит там в карты по ночам. Жгут электричество. А в рабочих домах свет выключен. А зав. райземотделом и члены райисполкома, застав игроков, не только не прогнали их из театра, а сами уселись с ними играть”. Первая же фраза рассказа составляет контрапункт этому нагнетанию ужасов: “Не правда ли, товарищи, возмутительно! Но если вдуматься, то выйдет не так уж страшно...”
Сюжет рассказа имеет кумулятивный характер: трое персонажей в шутку решают сыграть в карты (в шутку – потому что карточную игру они решительно осуждают). Игра их затягивает, к ним присоединяются все новые и новые игроки – должностные лица, один за другим приходящие, чтобы пристыдить и призвать их к порядку. “В тот момент, когда я пишу, – сообщает автор фельетона, – в клубе сидят уже восемьдесят два человека. Говорят, что нытвенская пожарная команда обратила внимание на это величайшее зло и будто бы послано несколько человек разливать играющих. Не одобряю этого распоряжения: а вдруг пожар – кто тогда будет тушить? Разве можно предположить, что пожарная команда не заинтересуется игрой?
Конечно, невозможно”.
“Игра”, о которой идет речь в этом притчеобразном рассказе, – это, конечно, издание журнала “Заноза”, каким оно стало при вдохновляющем участии Булгакова – вездесущего “джокера”, гения литературной игры. К этой игре, как описано в фельетоне, присоединяются все новые и новые участники – и чиновники, от которых зависит судьба журнала, и простые читатели. Оттого-то рассказ печатается… на фоне рекламного объявления о подписке. Этот захватывающий характер игры, затеянной Булгаковым и позволяет надеяться, что, несмотря ни на какую враждебность и противодействие на самых верхах власти, журнал продолжит свое существование.
1 0. С о ю з м е ч а и… о р а л а
ОТДЕЛЕНИЕ В СТАЛИНЕ
Мы сейчас, конечно, не можем себе представить, какая борьба велась за кулисами видимого нам пространства журнала. О том, что внедрение Верхотурского вызвало стойкое сопротивление, свидетельствует следующий июньский № 18, где, наряду с новой фамилией редактора, фигурирует уже “Секретариат” в составе Свэна, А.Андреева и К.Елисеева: очевидно, эти представители коллектива в редакции должны были составить противовес Верхотурскому и ограничить его деспотическую власть. О той же закулисной борьбе иносказательно повествует стихотворение М.Андреевской (так!) “Тайный ход” (стр.3):
Один нэпман имел свой собственный завод
И потому... нуждался в тресте...
И вот, работая с личсекретаршей вместе,
К предтреста он... открыл подземный ход...
Вполне законченный... Не нужны и раскопки...
Купается нэпман и в топливе и в хлопке...
Взмолился к нэпману завистливый сосед:
– Не поскупись!.. открой секрет,
В те дни, когда мы все... торгуем, чуть не плача,
Откуда у тебя столь дивная удача?..
– Оттуда... – отвечал нэпман, пожав плечом,
– Что отпираю ход я... золотым ключом...
_______________
Мораль для всех, имеющих заводы:
Почтенные, не пойте трын-траву:
Дотоле хороши таинственные ходы,
Пока о них... не знает Гепеу...
Уже вошло в систему, что создатели “Занозы”, иносказательно рассказывая о своей борьбе, выводят себя самих под отрицательными, не внушающими симпатии персонажами. Так же и в этом случае. Несомненно, что, если врагом был Зиновьев, то издатели журнала должны были опираться на какое-то иное высокопоставленное лицо, которое ограждало бы их от немедленного уничтожения. Так что Булгаков, изображая в своей повести высокопоставленного покровителя, оберегающего профессора Преображенского от фанатичных членов домкома, – опирался на свой собственный опыт! В приведенном стихотворении мы, кажется, наткнулись на след этих “опасных связей”.
В разворачивающейся борьбе за власть противникам Зиновьева выбирать не приходилось, они группировались вокруг одной стремительно набиравшей силу фигуры. Интересно отметить, что с майского № 13 под заголовком “Заноза” стала печататься странная фраза: “Отделение в Юзовке: «Диктатура Труда»”. Это означало, что приложение к московской газете распространялось в шахтерском городе Юзовка и окрестностях через редакцию тамошней газеты “Диктатура Труда”. Однако это произошло как раз… перед переименованием города, и с июньского № 17 надпись несколько видоизменилась: “Отделение в Сталине: «Диктатура Труда»”.
При этом Юзовка была не единственной базой для распространения журнала в провинции. В объявлениях о подписке, например в том же № 17, стр.8, “Заноза” определялась как: “Приложение к газетам: «Диктатура Труда» (Сталино), «Советская Мысль» (В.Устюг), «Трудовой Батум», «Путь Революции» (Черкассы) и др.” Выбирать было из чего, и, таким образом, вынесение в подзаголовок именно названия “Сталино” играло роль “охранной грамоты”, показывая, к какому из формирующихся политических лагерей присоединяются журналисты “Занозы”.
ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА…
Автор приведенного стихотворения, имея в виду сказку А.Н.Толстого, коллеги Булгакова еще по газете “Накануне”, – рисует своего персонажа обладателем… “золотого ключика”, “богатеньким Буратино”. А загадочный “подземный ход”, совсем как в готических романах, почему-то ведущий к вполне прозаическому “предтреста”, – легко объясняется в сказке, где именно по такому подземному ходу Буратино с его друзьями идут к своему театру: видимо… к знаменитой булгаковской постановке “Дней Турбиных” в 1926 году (кстати, так полюбившейся именно Сталину).
Перенос сюжета сказки Толстого на реальные обстоятельства намечался еще в “Вентиляторе” в № 1. Там новоиспеченный ведущий рубрики жалел себя: “Это, конечно, фокус простой – измываться над бедным сиротой”. Он, мы помним, всё жаловался на то, что на него… “нацепили бороду”, как на раешного “деда”. Своей длиннейшей бородой славился другой персонаж сказки – антагонист главного героя Буратино Карабас-Барабас. Именно так, “бедным сиротой”, которого “обижают”, называет себя Карабас-Барабас, когда жалуется на Буратино, выведавшего его тайну, градоначальнику (!). А Буратино в тот самый момент уже срывает холст с нарисованным очагом и отпирает ключиком потайную дверцу!..
Не менее важны для нас и другие реминисценции в тексте стихотворения, – реминисценции, известные по “дрезининским” публикациям. Реплика в ответ на вопрос: “Откуда?..” – “Оттуда...” – это знаменитая реплика мертвецки пьяного С.С.Горбункова из кинофильма “Бриллиантовая рука”, предшествующая повторяемым в алкогольном бреду словам из его любимой “песни про зайцев”: “А нам всё равно… косим трын-траву!..” И тот же самый припев – звучит после произнесения этой неопределенной реплики в “занозинском” стихотворении: “Почтенные, не пойте трын-траву...”! Важно же это потому, что в “Дрезине” то же выражение – “трын-трава” – фигурировало в фельетоне с эпохальным названием “Теория относительности”, а теория эта для Булгакова уже тогда, в первой половине 1920-х годов, как мы теперь знаем, знаменовала, ни много ни мало, перспективу, которая наметится лишь в 30-е годы ХХ века – перспективу появления атомного оружия…
Поэтому мы не удивимся, когда на той же странице, в стык со стихотворением “М.Андреевской”, найдем рисунок В.Козлинского, изображающий двух священников под эпиграфом: “«Живая церковь сливается с тихоновской». Из газет”. “Живоцерковник” на рисунке обращается к православному священнику: “ – А ну-ка и мы, отче Павел, единым фронтом попробуем...” О. Павел Флоренский – был автором полюбившейся Булгакову книги “Мнимости в геометрии” (1922), в которой своеобразно трактуется та самая теория относительности Эйнштейна. И в реплике под рисунком звучит слово, отмечающее будущий военный аспект новой физической теории: “фронт”...
ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ
Однако и фигура Сталина, предполагаемого покровителя “Занозы”, как мы видели, получает на страницах журнала резко сатирическое освещение. А значит, дело было не в нем. Существовала какая-то иная, высшая инстанция, к которой могли апеллировать журналисты в моменты самых жестоких гонений и перед лицом самых могущественных врагов. Думаем, мы не ошибемся, если назовем этого всесильного покровителя – “исторической необходимостью”.
Булгаков, думается, трезво оценивал перспективы развития страны, в том числе – нужды обороны, и знал, что историческая правда не на стороне Зиновьева. Против сумасбродного врага, нажитого им в Петрограде и мечтающего о распространении коммунизма по всему земному шару, – стояла железная необходимость современного вооружения отечественной армии против нового врага в лице неуклонно идущей к фашизму Германии и ее потенциальных союзников, и победу должен был одержать тот, кто сумел бы понять эту необходимость и ей подчиниться.
Как можно теперь заметить, тема современных вооружений также образует лейтмотив кульминационных номеров “Занозы”. Так, в № 16 мы находим странный рисунок Ю.Ганфа, на котором забулдыга в неизбежной шахматной кепке беседует с дворником: “ – Слышал Петр? 4-го июля на луну лететь будут.
– А по мне – что? Который праздношатающийся, пусть тот и летит. Я, брат, – рабочий, по восьмому разряду получаю... Мне и на земле неплохо...” (стр.7). Заметим способ, каким эта карикатура соединяется со стихотворением “Тайный ход” из № 18: А.Толстой был автором не только “Золотого ключика”, но и “Аэлиты”, где точно так же, обыденно, собирались лететь – но не на Луну, а на Марс.
Смысл этой карикатуры проясняется позднее. Уже в июльском № 20 в рубрике “Политические побасенки” мы находим четверостишие “Ракета” с эпиграфом: “Вместо посылки «ракеты на луну», в Англии производятся опыты с ракетой, которая пускает с высоты дождь раскаленного металла. (Из газет)”. О том же и стихотворение:
«Ракету на луну» узрев в столбцах газеты,
Решила Англия в минуточку одну:
– Не будем посылать ракету на луну,
Милей нам посылать на землю... смерть с ракеты!..
О “государственном”, военно-политическом значении беседы забулдыги-рабочего с дворником в № 16 говорит его клоунская кепка – принадлежавшая ранее на одной из карикатур основателю советского государства, покойному Ленину.
ГОНКА ВООРУЖЕНИЙ
Точно таким же, скрытым образом военная тема содержится в остроумном по технике выполнения рисунке М.Черемных в № 19 (стр.7), о котором мы уже говорили в связи с предвосхищением у Булгакова набоковских романов. Напомним: рисунку предшествует эпиграф – “В Англии вводится воздушное наблюдение за уличным движением (из газет)”. Наверху, посередине страницы – полицейский, свешивающийся за борт дирижабля и кричащий: “ – Ты куда смотрел, чорт лупоглазый!..” Кому он кричит – ясно не сразу: внизу, в правом углу страницы, отделенная совершенно посторонними текстами... вторая часть рисунка: перевернувшийся автомобиль, врезавшийся... ну, разумеется – в сошедший с рельс, “булгаковский” трамвай. Здесь же получает свое разрешение и вторая загадка – почему тот, кому кричит полицейский, – “лупоглазый”? Из-под автомобиля торчат руки и голова в автомобильных очках: именно “лупоглазая”!
Эти специфические очки сами по себе напоминают маску на карикатуре “Французская борьба”; а в целом рисунок иносказательно повествует о судьбе журнала и о знакомом уже нам, тоже иносказательном сообщении о “крушении дрезины”, которое через месяца два прозвучит в фельетоне “Гудка”. Интересный смысл получает ответная реплика, обращенная от пострадавшего автомобилиста к полицейскому – а одновременно, и от Булгакова к лицам, ответственным за преследование журнала: “Так я же за тобой следил!..” Сатирическая журналистика Булгакова и была непрерывной “слежкой” за проделками большевистских политиканов. Но кроме того – этот во всех отношениях “загадочный” рисунок как бы представляет собой картину... бомбежки города с воздуха; типичную картину грядущей, Второй мировой войны! И в соответствии с этим, разбомбленный “чорт” получает традиционный для “Занозы” опознавательный знак государственного масштаба, который обладает звучание публикации: торчащая его голова покрыта клетчатой кепкой.
Та же тема сверх-современных орудий массового уничтожения вполне откровенно звучит и в № 17 на рисунке В.Козлинского “Еще о «невидимых лучах»” (стр.3). Эпиграф – из области фантастических “уток”: “Англичанин Гриндель Матьюс открыл невидимые лучи, убивающие на расстоянии, снижающие аэропланы, останавливающие моторы и т.д.” Об этом и диалог: “Журналист. – Вы слышали, Гриндель Матьюс при помощи невидимых лучей останавливает на расстоянии моторы.
Инспектор Р.К.И. – Велика штука! на днях я ревизовал одного председателя треста, так тот за один месяц без всяких невидимых лучей остановил две действующие фабрики”.
НА ТЕАТРЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
На этом рисунке, рассказывающем о “невидимых лучах”, за спиной двух прогуливающихся собеседников изображен силуэт маковки церкви с крестом. И это фоновое изображение – возвращает нас к “отцу Павлу” из следующего № 18 и аллюзиями на теорию относительности и атомное оружие… с его невидимым же радиоактивным заражением! А шахматная кепка ротозея-водителя из № 19 или забулдыги-рабочего из № 16 – аксессуар, имеющий “государственное” значение, – будет в этом № 18 использована на рекламном рисунке Ю.Ганфа (стр.4), приобретающем благодаря ей закулисную подоплеку.
На нем изображено, как полицейский с собакой на поводке и Шерлок Холмс в такой же шахматной кепке и с трубкой в зубах находят двух грабителей в масках, которые, сидя на чемоданах с награбленными вещами… увлечены чтением “Занозы”! Трубка – сталинская, кепка – “ленинская”; присвоенные себе преследователями-сыщиками, они делают читателей, поклонников “Занозы” – людьми “вне закона”.
А собака-ищейка – бывшая полицейская ищейка Треф, с которым Временное правительство летом 1917 года охотилось на Ленина, или обязанный ей своим происхождением, по мнению некоторый исследователей, будущий Тузбубен, с которым в романе “Мастер и Маргарита” розыскные органы охотятся на компанию Воланда, – придает происходящему “булгаковский” колорит. Тем более, что полумаски грабителей напоминают об очках “лупоглазого” автомобилиста и о закрывающей все лицо маске одного из атлетов на рисунке “Французская борьба” в № 16.
Срв. с изображенной на рисунке сценкой поимки преступников – ситуацию в телефильме “Ирония судьбы, или С легким паром!”: “Вор, который устал и прилег отдохнуть в ограбленной квартире...” Ситуация, сходная с нарисованной в своем воображении героиней, реально осуществляется в кинофильме “Иван Васильевич меняет профессию” по булгаковской пьесе: Жорж Милославский утомляется, вскрывая мнимый сейф и… садится отдохнуть (именно: в ограбленной им квартире!), до тех пор, пока его присутствие не обнаруживает стенка (вот он: “подземный ход”!), “отодвинутая” инженером Тимофеевым…
ПУД И… ПОД
Тема “борьбы” и будет подхвачена на соседней стр.5, где продолжается нескончаемый “репортаж” о происходящем в редакции “Занозы”. Рисунки М.Черемных “Физхалтура”, изображающие перипетии сеанса французской борьбы “толстого” с “тонким”, сопровождаются стихотворными подписями В.Катаева, в которых, в частности, звучит опознавательное слово “капут” из рекламных стихов “У страха глаза велики”:
[...]
Вот дядя Пуд,
Король суплеса.
Теперь капут
Для легковеса.
[...]
Но чья ж судьба
Из них превратна?
Увы, борьба
Безрезультатна.
Прут из орбит
Глаза арбитра
И сам арбитр
Дрожит, как цитра.
Забыл, урод,
Распорядиться,
Кому и под
Кого ложиться!
Проходят дни,
Проходят ночи,
Но лечь из них
Никто не хочет.
[...]
Особенно забавно в этих стихах то, что “арбитр”, которому адресуются такие слова, как “урод” и т.д., на предыдущей, политической карикатуре “Французская борьба”... означал СССР, который наблюдает за истязаниями рурских рабочих французскими капиталистами! В катаевском же фельетоне становится еще более очевидным, что вся эта ситуация борьбы и арбитража относится к борьбе, ведущейся вокруг журнала.
На той же странице помещен фельетон Оливера Твиста (псевдоним того же Катаева) “Шапка на воре” (название, аналогичное уже встречавшемуся нам названию фельетона о субъективном восприятии ситуации разными персонажами: “У кого что болит...”). В основу фельетона на этот раз положена “закрепленная” за Зиновьевым тема румынской оккупации Бессарабии: любой вопрос, поднимаемый в Лиге Наций в его присутствии, представитель Румынии воспринимает как касающийся больной для него темы о Бессарабии.
Точно так же и несчастный, обижаемый Булгаковым “бедный сирота” Зиновьев, должно быть, дошел до того, что лихорадочно отыскивал в любом материале “Занозы” намеки, касающиеся лично его.
ВЫЗЫВАЕМ ОГОНЬ НА СЕБЯ
Шахматная кепка “воскресшего” Ленина и шотландская юбка превратившегося в портниху Зиновьева были использованы еще раз в серии рисунков Ю.Ганфа “Рыба ли пила” на последней странице обложки того же № 18. В этом графическом фельетоне высмеивается анекдотическая информация из газеты... “Гудок” о поимке гигантской рыбы-пилы. Рисунки и подписи к ним повествуют о дальнейших приключениях пойманной рыбы-пилы в человеческом мире, и в частности: “...Неутомимая рыба-пила отправилась в ближайший порт, где кой-как обмундировавшись [Срв. “солдатское обмундирование”, которое должно было быть выдано женскому персоналу учреждения в “Дьяволиаде” Булгакова], отправилась вглубь материка на заработки. – Со своим носом я не пропаду, – думала трудолюбивая рыба пила”. На рисунке мы видим ее с узелком на плече, в пиджаке, шотландской юбке (у нее ведь нет ног для брючин!) и… шахматной кепке.
О том, что этот сакраментальный аксессуар и в данном случае сохраняет свою устойчивую функцию указания на покойного вождя – говорит финал фельетона, в котором рыбе-пиле светит та же самая правительственная награда… которая была на ленинском пиджаке во время похорон: “В настоящий момент рыбе-пиле 42 года и редакцией «Гудка» возбуждено ходатайство о награждении вышеупомянутой рыбы орденом трудового знамени. Да здравствует рыба-пила!” Перед этим упоминается Ю.Олеша: рыба-пила становится корреспондентом “Гудка”, и “сам Зубило прислал рыбе-пиле приветственную телеграмму”. Зубило-Олеша – один из авторов “гудковских” некрологических очерков о Ленине.
Точно такую же интонацию, как в последней процитированной фразе, в мультипликационном фильме “Следствие ведут колобки” имеет заключительная фраза справки, выданной Карбофосу в магазине сувениров, которую вслух читает таможенник в аэропорту: “…Этот слон куплен в нашем маг;зине... Покупайте наших слонов!” Реминисценция вызвана, по-видимому, тем, что на настоящего слона, похищенного Карбофосом, гипнотическое действие оказывает... рыбий жир!
Суть фельетона на этот раз – не в политических намеках, которые, как мы видим, доходят до удивительной откровенности, а в том... чтобы разыграть ссору с “булгаковской” газетой! Журнал шел ко дну, и тактический ход был совершенно ясен: чтобы не потянуть за собой другое издание, с которым его незримо, но исключительно тесно связывала фигура Булгакова, нужно было создать у палачей впечатление непримиримой конфронтации между ними, открытой вражды.
ГАРГАНТЮА И ПАТАГРЮЭЛЬ
Мы видели, что это впечатление создавалось Булгаковым еще в приложении к “Гудку” – “Смехаче”, где весной 1924 года был разыгран “приоритетный” спор с “Занозой” об изображении необычных мест жительства, а еще раньше, в № 7 1923 года, в “Красном перце” сама “Дрезина” оказалась предметом злой эпиграммы, метко высмеивающей его стилистические особенности. Графический фельетон о “рыбе-пиле”, изобличающий журналистов “Гудка” в непрофессионализме, закреплял этот образ враждующих между собой изданий.
О том, что и выпад “Смехача”, и контрвыпад “Занозы” были в действительности связаны единым художественным замыслом, режиссерским постановочным решением, говорит еще один материал “Занозы”, который понять вне этой “распасовки” между изданиями невозможно. В нем мотивы необычных мест жительства и фельетона о рыбе-пиле – соединяются вместе.
В июльском № 20 в рубрике “Политические побасенки” напечатано стихотворение М.Андриевской “Несправедливость” (стр.7). В нем нэпман встречает голодного бедняка и решает... что можно было бы поселиться у него в животе, выгодно использовать его пустой желудок как “кубатуру”, жилплощадь. Так же как в булгаковском фельетоне “Площадь на колесах”, предприимчивый делец ощущает свое превосходство над государством, которое до этого не додумалось:
– Стоп!.. – закричал нэпман, – не закрывайте рта!..
В желудке пустота... Ведь это ж кубатура!
Эх, власть-то наша, дура!
Жилплощадь под боком, лишь не лови ворон!..
Жилплощадь в животе таит он беззаботно!..
А я, что каждый день обедаю так плохо,
Бессовестно врача в квартире... уплотнен!..
Ситуация, казалось бы, совершенно абсурдная: в каком горячечном бреду могла возникнуть идея уподобить желудок... жилплощади? Впрочем, сама эта абсурдность поэтической выдумки служит указанием на связь с фельетоном, заглавие которого – “Рыба ли пила?” – содержит в себе двусмысленность, раскрывающуюся в феноменальной по своей грубости (если не знать подоплеку) последней его фразе: “Впрочем, мы полагаем, что это не рыба пила, а кто-то из сотрудников Гудка пил, оттого вышло такое...” Кажется, что автор стихотворения “Несправедливость” М.Андриевская тоже... пила?!
Но если мы попытаемся представить себе ситуацию реалистически, то горячечно-абсурдное сочинение это станет на глазах приобретать очертания изысканной реминисценции. “Бедняк”, чтобы иметь возможность стать… “жилплощадью”, – начнет вырастать в нашем воображении до “гаргантюанских” размеров, а вслед за тем мы, возможно, поймем, что это стихотворение восходит к ветхозаветному сюжету: пророк Иона во чреве кита! Именно в этом библейском сюжете и соединяются оба мотива: “жилплощади” и чудовищной, фантастической рыбы!
Срв. в приведенных стихах знакомый нам перенос ударения в предложной форме: “пОд боком” – “нА свет”. Буквенная игра продолжается через строку: “А я, что каждый день обедаю так плохо…” По смыслу надо: “плотно”; латинская “х”=“кс”, К.С. – инициалы Станиславского, в театре которого будет ставиться первая пьеса Булгакова; Т.Н. же – инициалы его, Булгакова, первой жены. Срв. также подчеркнутое инверсией упоминание первой профессии Булгакова в следующей строке.
В стихотворении, таким образом, продолжается “семейная хроника” Булгакова, начатая в февральском номере “Занозы” и апрельском номере “Красного перца”. Понятно, почему это происходит в стихотворении, посвященном “жилищному вопросу”: именно в это время перед Булгаковым остро встает вопрос о поиске нового жилья, где он мог бы поселиться со своей новой супругой, Л.Е.Белозерской: осенью им придется ютиться даже на антресолях школы, директором которой была сестра писателя, Н.А.Земская, – пока они не обретут свой новый дом у Пречистенки, в Чистом переулке. “Квартира врача”, в которой “бессовестно уплотнен” автобиографический персонаж стихотворения, – это, конечно, знаменитая квартира в доме № 50 по Большой Садовой, где писатель прожил свои первые годы в Москве со своей первой женой Т.Н.Лаппой.
На иллюстрации: А.Родченко. К.Е.Ворошилов принимает военный парад. 1937
Окончание: http://www.proza.ru/2010/12/16/1565 .