(студенческие рассазы)
Утро выдалось ветреным и серым. Выйдя из общаги, она почувствовала пронзительность аэродинамической трубы в действии. Новосибирск, казалось, был построен нарочно для того, что бы ветрам было удобно гулять направо и налево сквозняком, рвать воротники, проползая между пуговиц лёдяной змейкой. Декабрьский ветер комкал её чёлку, выбившуюся из-под шапочки, и плевал мелкой моросью в лицо, что вызывало непреодолимое раздражение и тоску. Она вдобавок не выспалась… Допоздна пришлось готовиться к коллоквиуму, читать партитуры Гайдна и заниматься философией. Когда в три она с ледяными ногами пришлёпала из репетитория в комнату, Надежда уже спала. Забравшись под одеяло, Татка ощутила что что-то она не сделала… И сразу почувствовала дискомфорт: под ложечкой протяжно заныло. «Конечно! Я же опять не обедала… Воды надо хоть попить», - подумала она, но уже впала в сон и не могла заставить себя подняться. Туманность подхватила её и понесла над реальностью. Как приятно вспомнить, собрать по кусочкам сон. Троллейбус сильно трясло, но она прикрыла глаза, пытаясь вспомнить и ещё раз пережить всё, что было там, за гранью реальности. Её руки раскинулись, опираясь на струи ветра, и подняли над бесконечно зелёным полем шелестящих, мягко струящихся нитей изумрудной травы… Полёт кружил голову и радовал свободой сердце…
Она вошла в вестибюль, где с утра пораньше полный лысый дежурный Степан вновь, показывая свою власть, проверял студенческие билеты. Высокий контрабасист Володя был ему давно знаком, но пускать его без билета он принципиально не желал.
– Да, я пускаю без билета с шести утра. Пока бугры (на его лексиконе - преподы) спят, виртуозы ответственно пальцы ломают. А ты? Выспался, позавтракал, а билет кто носить за тебя будет? Твой ньюфаундленд?
Как ни странно, но за Вовку вступился не любивший его декан. Будучи маленького роста он носил туфли на каблуках, вздёрнув нос, и всегда гордо держал седую голову, пытаясь смотреть на всех свысока. По сообщениям старшекурсников Гилбург не выносил высоких парней (Вовка был ого-го – два с хвостиком) и обожал маленьких девушек с глубоким декольте. Да, это можно было прочесть по его глазам. Но об этом позже…
Им удалось проскользнуть. Вовка, колтыхаясь, как тощий тополь на ветру, рванул налево, а Татка, быстро, через ступеньку побежала в аудиторию на третьем этаже. Но напрасно она спешила, Анька ещё курила где-то в нескончаемых закутках консы, обсуждая проблемы кого угодно и чего, но только не своей и не их, на сей момент, родной зарубежной муз.ист. Шлёпнувшись на последнюю парту, она заметила, что перед ней сидел незнакомый парень с пышной в колечко шевелюрой. С утра не было никого желания активничать и, закрыв глаза, она тихо «кимарила». Вдруг очень высокий, как ей показалось странно, неестественно окрашенный голос прорезал брешь в её сознании. К ней повернулся парень, сидевший впереди.
- Прости, но я уже второй раз обращаюсь к тебе, – пропел он фальцетом.
-У тебя нет пилочки? И видя недоумевающие глаза, уточнил: Пилочки для ногтей нет?
Надо сказать, что голос её по природе был альтом, а если не выспаться – уезжал к фа малой октавы. Здесь же от неожиданности загудел альтом-фаготом, на одной ноте: Что? – и, не удержавшись, съязвила еще более, намеренно, уводя голос вниз: А помады с пудрой не предложить? А так как пилочкой она не пользовалась вовсе, почему-то стало стыдно…
Группа захлебнулась смехом и незлобными колкостями. Игорь как-то прилепился к ней с этого дня, и они общались, как подружки, пока он не перевёлся в Москву.
Вошла Аннушка - молодящаяся интересная дама в годах. Но прежде неё влетел запах сладковатых духов. Она носила светлый брючный костюм, курила на лестничной площадке со старшекурсниками, имела третьего мужа-виолончелиста, которого обожала, много говорила, но никогда по предмету, за исключением перечисления списка литературы. Рассуждение о любви было для неё наипервейшей темой. Дымя в окно или выдыхая дым прямо на нас, она делала сногсшибательные, совсем не музыковедческие, заявления.
- В музыке есть три великих проститутки: Кармен, Травиата и Манон! Сильно картавя и распевая раскатистую эр, с восторгом и трепетом сообщила она нам, цитируя наизусть последние слова умирающей Манон: "Вину мою поглотит время, преступления мои забудутся. Но любовь моя не умрет никогда".
- Кармен не будет стирать мужу носки! Не воображайте себе, что на неё можно накинуть узду. Кармен – свободная птица, - воскликнула она, рассказывая о своей бурной жизни и заламывая папиросу «Беломор».
Потом замолчала минут на несколько, и мы молчали, видя, что Анечка вспоминает что-то своё… и не шевелились. Через минут пять она посмотрела на нас удивлённо и … назначила день зачёта в её квартире, в библиотеке. Не запрещалось пользоваться любыми книгами, но при таком обьёме, если не читал ранее, библиотека не спасала. Анна хорошо знала предмет и быстро могла определить степень «отягощённости интеллектом». И нам приходилось перепахивать длинные списки книг по разным темам, включая книги по философии, ведь приближался зачёт у Гилбурга.
Следующей парой как раз была философия. Татке было разрешено посещать предметы свободно в силу некоторых проблем по здоровью. На философии она была раза четыре за полугодие. Уже упоминалось, что декан, млел от маленьких девушек. Надежда - её подруга, невысокая яркая симпатичная брюнетка с некоторыми восточными чертами, поверх чёрной водолазки надела специально белую кружевную кофту с глубоким вырезом, имитируя декольте. Хотя она много читала, но почему-то боялась этого предмета и жаждала получить зачёт «автоматом». Татка не замарачивалась, понимая, что ей это не светит. Но вчера вечером она готовилась основательно, памятуя о своих пропусках. Группы были небольшие, и спрятаться за кого-то не представлялось возможным. И она не ошиблась. Гил вызвал её в конце опроса. Медленно поднявшись, зная нелюбовь препа к высоким, немного безразлично, но без напряжения, просто и естественно для неё начала рассказывать. При этом она со свойственной ей плавностью и грациозностью жестикулировала руками, глядя в сторону и рассказывая всем и никому… В изящности ей нельзя было отказать. Вдруг, Гил остановил её и неожиданно для всех спросил: Вы занимались бальными танцами? Татка оторопела, покраснев, и пролепетала что-то о гимнастике и балете в детстве, вспомнив истёртые пуантами ноги и радость от танцевальных экспромтов дома для родителей и друзей. Ей нравилось медленно завязывать на ногах розовые ленточки пуант крест накрест, ощущая их гладкую атласность и, свободно двигаясь, набело импровизируя, создавать линии движений и образов.
– Это чувствуется. Вы очень грациозно и пластично двигаетесь. Очень приятно смотреть на ваши руки. Спасибо. Садитесь. Было видно и слышно по интонации его голоса, что эта девушка, с пышными светло-русыми волосами и зелёными глазами цвета малахита с желтоватыми крапинками, зацепила его чем-то неуловимым. Он начал называть кандидатов на «автомат». Когда прозвучала фамилия Татки у всех, да и у неё самой расширились глаза. – Да, да… Мне понравился ваш ответ сегодня, вы хорошо знаете предмет и неплохо историю. Вы придёте вместо зачёта на короткий опрос. Он был прав насчёт истории, она любила этот предмет и когда-то была приглашена на исторический факультет, но всё сложилось иначе в её жизни… Но даже себе долгое время она не сознавалась, что по сути она не музыкант, а историк с творческой поэтической душой. Она писала стихи и часто на лекциях делала карандашные зарисовки сокурсников. Вот и сегодня на лекции у Калужского она рисовала Ольгу, долго вырисовывая её пухлые щёчки, а затем очки и взгляд лектора. Предмет…впрочем это совсем неважно.
Вечером они с подругами пошли на концерт странного, если не обозначить жёстче, авангард-джаза. Их привлёк именно джаз, и как музыкантам было интересно познакомиться с его новым направлением, тем более что играть должны были старшекурсники. Казалось, первое отделение тянулось бесконечно. Раздражение по мере исполнения у Татки нарастало, как снежный ком. Ничего более неприятного, хаотично и раздражающего она не слышала никогда. Пианист увлечённо импровизировал, его руки пластично захватывали аккорды, или остро впиваясь в синкопы, рассыпали бисер пассажей. Душа настолько воспротивилась и взбунтовалась, что девушке захотелось любым способом остановить эти руки. Она стала пристально смотреть на длинные пальцы играющего музыканта и представлять, что что-то невидимое мешает им двигаться. Воздушными штрихами она перечёркивала его движения. Произошло невероятное… Пианист занервничал, чуть не сбился и, повернув голову, в зал стал искать кого-то глазами. Она почувствовала его взгляд и остановила хулиганские мысли. В перерыве, свернув в длинный коридор основного здания, быстро побежала в раздевалку под мраморной лестницей. Поднимаясь обратно, она увидела пианиста, который, улыбаясь, с упрёком смотрел на неё.
- Вы зачем мне мешали играть? – спросил он без агрессии. Она
пыталась было отпираться, но вскоре призналась, желая понять: как он узнал… - Мне было просто невыносимо, руки будто одеревенели, я на клавиши не мог попасть. Откровенно я сам от этой белиберды не в восторге, но надо концерт запланированный отыграть. А вы больше не шалите так, с вашей энергией надо только о добром думать…
Из консы она вышла с Надеждой. Было промозгло и снежно. Хотелось есть. В общаге помнилось – пусто. Забрели в кафешку. Всё другое было уже закрыто. Меню выразительно объявило, что денег больше чем на пирожки и чай у них не хватит. Надежда задёргалась. Но Татка с уверенным видом подозвала высокомерного официанта и сделала заказ. Официант ждал. – Это всё! И поторопитесь, будьте любезны, - отправила его Татка с видом леди, заказавшей устриц в шампанском. Парень шустро принёс два пирожка с капустой и чай. Через минуту они поняли, что этого мало. Наскребли по карманам мелочи и удовлетворённо отправили официанта с подносом за пирожками ещё раз. С достоинством царственных особ оделись и вышли… А уж здесь расслабились и под собственный хохот язвительно шутили и в лицах разыгрывали весь день, как по нотам. Зайдя в комнату, ощутили, что спать просто невозможно: пирожки растворились в желудках и, жутко хотелось есть. Поставили чай и достали из-за окна палку копчёной замёрзшей колбасы. Сидя на столе, они весело пилили её на кусочки и макали в густую сладкую сгущёнку... Хлеба не было. Но ничего вкуснее они не ели. Казалось, этот бесконечный день закончился. Сон окутывал их сладостной пеленой, унося в неведомое завтра.
Вдруг, за стеной раздался грохот и сдавленный крик. Вбежавшая через минуту к ним Регина вся дрожала. Она закрыла дверь и, размазывая по своему очаровательному лицу с миндалевидными лисьими глазами тушь и слёзы, бухнулась в кресло. В дверь тарабанил Андрей. Они бросились её успокаивать и расспрашивать. – Это опять он… - сказала, всхлипывая, гостья. Между этими двумя - странные отношения тянулись с первого курса. Андрей безумно любил её. Но всё осложнялось нелюбовью Регины. Она сообщила ему, что выходит замуж за другого. Андрей, высоченный детина, терпевший все её выходки, выполнявший все её прихоти, на этот раз просто вышел из себя. Он схватил утюг и запустил им в возлюбленную. Это единственное, что пришло ему в голову в тот момент. От гнева у него закипел разум, как у мавра, сердце взорвалось изнутри ревностью и злостью, разбрызгав по комнате ненависть. Утюг просто попался под руку. Слава Богу, что Регина успела присесть и он, просвистев у неё над головой, пробил стекло и вылетел на улицу, рухнув с высоты седьмого этажа вниз. Снизу раздался визг, но и там всё обошлось без крови. Правда, крыша машины, стоявшей внизу, пострадала изрядно. Через несколько минут Регина нервно, но победоносно курила, кутая узкие плечики в ажурную шаль, а её Отелло, униженный и посрамленный, стоя на коленях, молил о пощаде и целовал её тонкие вздрагивающие пальчики. О, эта история только разворачивалась, набирая обороты. Наконец часа в два все успокоились и дружно пошли к Регине пить чай с тортом от Андрея. День удался…
ноябрь 2010