Однажды, пытаясь найти достойное интеллектуальное занятие на cубботнее утро, я выудила в интернете информацию об экскурсии по церквям в центре Вашингтона... Туда так просто, в будний день (и даже в выходной) не попадешь. Они закрыты. Церкви, открывают строго на службы, а прийти и поглазеть на убранство, если оно есть, проникнуться духом, помолиться, - это не для прагматичной Америки. Америке все по расписанию, время работать – почти всегда, время молиться – иногда и не для всех.
Экскурсоводом была учительница, с пронзительным голосом, который она сама назвала "голосом для песочницы", который, хочешь не хочешь все услышат. Это оказалось очень кстати, на улицах было шумно, несмотря на выходной. Целью экскурсии было показать пять церквей, которые в разное время принадлежали разным конгрегациям, олицетворяющим разнообразие этнической и национальной смеси, так присущей этому городу со времен его основания, что было не так давно; всегда поражает молодость, младенчество, если хотите, этой страны, где Государственный Архив недавно отпраздновал свое семидесятилетие. Группа в основном состояла из аккуратненько подстриженных бабушек и дедушек глубокого пенсионного возраста в удобных туфлях из семейства галош и нескольких студентов хипповато-богемного вида.
Мы гуськом брели за Сандрой, как и полагается туристам, благостно расслабленным шагом, в осознании неотвратимости двух часов активного слушания.
Она рассказывала интересно, было видно, что церкви и их роль в развитии столичного сообщества, - это ее страсть, увлечение. Упомянула, что не является прихожанкой ни одной церкви, не считает себя католичкой, хотя выросла в католической семье, в детстве ходила в католическую церковь. Ходит в церковь вообще, и верит в бога вообще. Это мне показалось интересным и необычным утверждением. Но обдумать его не было времени – Сандра сыпала именами, датами реконструкций и архитекторов, перестраивающих и достраивающих церкви в зависимости от желаний очередного покупателя. Вот эта мысль, что церкви можно перепродавать и переделывать из приюта одной веры в другую, - совершенно поразила меня. Перепродающиеся церкви – это бизнес, a церковь предполагает дух.
Почему-то вспомнилась маленькая церквушка с колокольней в Кучке, на другом конце света, в российской глубинке. Эта церковь была построена еще до революции, простой бревенчатый сруб, она пережила войны и смену режимов. При входе в нее появлялся трепет, какое-то чувство внутренней собранности, глаза устремлялись к простенькому алтарю и иконостасу, и находили икону Божьей Матери, прекрасней которой я нигде не видела.
Там хорошо тихо постоять. Горящие свечки и запах ладана навевают мысли о бренном и вечном, слова молитвы рождаются сами по себе, просто приходят на ум, и ты знаешь, что услышан. По-моему, это называют благодатью...
Не могу себе представить, чтобы вот эту церковь вдруг, как предмет недвижимости с ценой и количеством квадратных метров, вдруг выставили на продажу и продали бы представителям другой веры, например, баптистам или Свидетелям Иеговы. Как же дух? Как можно превратить протестантскую церковь в синагогу или католическую в буддистский монастырь?
Мы заходим в синагогу, которая ранее была католическим собором, и радушный рабай показывает нам место, где когда-то был иконостас, а теперь тут неописуемой красы Ковчег для Торы, миноры разных столетий, нет никакого сходства с обычно сумрачным интерьером католического храма. Сандра ведет нас дальше, на соседней улице останавливаемся у китайской церкви, которая теперь обосновалась в бывшей афро-американской церкви. Это уж совсем не укладывается голове. Афро-американцы приходили сюда, пели свои госпелы, говорили свои проповеди обращаясь к своему Богу, а потом, когда церковь продали, в нее стали приходить люди совершенно другой веры и расы, последователи другого Бога, и тоже молились, и тоже ждали, наверное, какой-то cвоей благодати, отпущения грехов, напутствия.
Как это возможно, что с изменение владельца здания, и Бог меняет свой лик, свою природу, если хотите. А если не меняет...то тогда он один для всех нас и его дух вездесущ вне зависимости от названия церкви и конгрегации.
Размышляя над всеми этими риторическими вопросами, я отвлеклась от того, что говорила Сандра, механически шагая за студенческой парой в потрепаных джинсах (бывает ли у них еще какая одежда кроме джинсов? И можно ли купить штаны, которые не будут свисать до колен?). Одна церковь сменялась другою, чистота и покой, завершалась экскурсия в протестантской приходе. Священник современного вида, молодой – и тоже, кстати, в джинсах, рассказал нам о социальных программах для малоимущих и бездомных людей, прихожан церкви. Здание церкви было построено лет пятьдесят назад и, в отличие от других церквей, ни разу не продавалось. Дышалось легко, в окнах были современные витражи, очень авангардистские, которые не сразу и поймешь, и надо долго их рассматривать, чтобы найти хоть какие-то признаки принадлежности к религиозному. Лучи, проникающие сквозь витражи, были разных цветов от бледно-желтого до пурпурно-красного и кобальтового. Эдакое таинство света.
Экскурсия плавно подходила к концу, время потрачено не зря, обогатилась, как говорится, мысли всколыхнулись...И тут неожиданно для самой себя захотелось задать ей вопрос.Когда народ разошелся, я подошла к Сандре.
- У вас какой-то личный вопрос, который вы не захотели задать на публике? - спросила она.
Оказывается она могла говорить тихо, и ее голос сразу стал гораздо приятнее. Не дожидаясь ответа, она продолжила:
- Каждый раз, когда я веду эту экскурсию, кто-то да остается, - и это обязательно затягивается надолго. Вы любите пиво? Я тут знаю замечательный паб – ничто так лучше не способствует разговору о религии, как бокал хорошего пива, поверьте мне!
Я, по правде говоря, опешила. Но поскольку я пиво на самом деле люблю, приглашение было принято. Сандра уверенно провела меня какими-то улочками и закоулочками, и через минут пять мы уже сидели за барной стойкой, потягивая замечательно бархатистое бельгийское пиво.
Мы успели познакомиться. Сандра подкупала своей не американской открытостью, доступностью что ли. Не было чувства, что я впервые увидела ее пару часов назад. Казалось, знаю ее давно-давно. Мы быстро прошли обычную уже для меня стадию вопросов – а ваш акцент? - а так вы из России? – а как давно? – а что тут делаете? Оказалось, что Сандра была в России, вернее в Советском Союзе еще в далекие советские времена.
- Моя мама имела докторскую степень по русской филологии, была поведена на всем русском, российском. Мы дважды были в Советском Союзе. Это было в семидесятые, когда в Америке не было даже агентства, которое бы напрямую организовывало поездки в вашу страну. Мы нашли агента, который связал нас с группой – только представьте – из трех(!!) датчан, которые тоже собирались в Россию. И вот мы, сборная из двух стран, получили визы и поехали в неизвестность. Моя мама была нашим поводырем, экскурсоводом, переводчиком. Мы были в трех стандартно разрешенных для интуристов городах – Москве, Ленинграде, Киеве, - и нам разрешили посетить Львов. Мне очень понравилось все, что я видела, но Львов, и особенно посещение деревень около Львова, - запало в память. Я тогда очень увлекалась фотографией... Кстати, фотографии, которые вы видели во время экскурсии почти все мои... да, да, я их делала на протяжении почти 30 лет... Ну так вот, в одной деревне, недалеко от Львова, мы зашли на рынок, боже мой, какое чудо был этот рынок. Какое буйство красок и праздник запахов. Дело было в начале октября, урожай собран – и все это великолепие на прилавках. Я достала камеру и начала лихорадочно щелкать – бабушка с добрыми морщинками у глаз, руки, потрескавшиеся от работы в земле, фуфайка и толстая шерстяная косынка в клетку на голове, гора картошки, рядом с горой ярко-оранжевой моркови, пучки пахучей зелени и лука, цинковые ведра с россыпью желто-красных яблок, дрожащая паутина с паучком на перекладине прилавка.... И вдруг я чувствую, как мое плечо потонуло в сильной руке, сжимающей его, как лимон. Оборачиваюсь – и о боже, вижу перед собой милиционера. Дальше все было, как в кино: он привел меня в участок, который находился прямо не территории рынка (почему там? Зачем на рынке свой, отдельный милиционер?). Я была жутко напугана, просто парализована страхом. Я вдруг поняла, что оторвалась от группы и моя мама, наверное, уже сходит с ума в поисках меня. Милиционер, молодой парнишка, чуть постарше меня, тогдашней, с серьезным видом хотел мне показать, что он тут не напрасно, что есть на то резон мне неведомый. Я немного говорила по-русски, но не так хорошо, чтобы убедить его, что у меня не было дурных намерений, делая фотографии, хотя разве такое вообще надо объяснять?! Он сказал – достаньте пленку. Он хотел засветить всю мою работу – о боже, только не это!! Во мне вдруг проснулась такая злость. Хотя мои коленки тряслись мелкой дрожью, вдруг почувствовала злость, вся моя работа – насмарку, - я ему говорю – сам открой, я не буду... Он явно был не доволен, долго мучился, не зная, как открыть фотоаппарат, открыл, засветил пленку, отдал ее мне вместе с фотоаппаратом и показал на дверь, мол - свободны. И еще показал знаками, чтобы я больше не делала фотографий на вверенном ему объекте. Нам потом объяснили, что Советские власти стыдились этих людей, колхозников, что они портили вид развитого социализма, не вписывались в него со своими стоптанными ботинками и сапогами, черными неприглядными фуфайками и мешками картопли на продажу. Люди, зарабатывающие на жизнь тяжелым трудом, люди, кормившие страну, - не соответствовали имиджу, который хотели представить иностранцам, - какое мещанство!..
- Да, Сандра, такое это было время, я знаю, о чем вы говорите... Кстати, этот милиционер, что засветил вашу пленку, наверняка, лично не думал, что вы со своими фотографиями представляете какую-то опасность, он просто жил по правилам игры, которые были вменены ему в обязанность.
- О, я понимаю, абсолютно... это уже история, так вспомнилось почему-то... не к месту, наверное... вы хотели меня о чем-то спросить... извините, даже неловко как-то, занимаю время своими разговорами.
- Нет, нет, ничего, интересно. Это была другая эпоха, сейчас ее переосмысливаешь по-другому... Знаете, я много обсуждала советскую действительность с мужем. Мы пришли к удивительному выводу: мой муж из глубоко верующей католической семьи, я выросла во «вне религиозном» и атеистическом советском обществе, и тем не менее мы оба были воспитаны на абсолютно идентичных нравственных ценностях, в одних и тех же принципах. Наши общества сами по себе были столь же похожи, сколь и закрыты друг от друга.... Да мой вопрос, - перескочила я, - скажите, что по-вашему происходит с духом Божиим, когда церкви перепродаются? Куда девается Господь из церкви, которую переделывают под дом для Будды, или Аллаха, или из синагоги? Как может дух вообще перебираться вслед за своей паствой? А если нет духа – то зачем тогда вообще церкви? Или зачем разные церкви? Тогда можно предположить, что дух един, и неважно, как церковь или бог названы, - он – бог, он- дух, там есть априори. Тогда мы все изначально люди одной веры, только почему-то называем ее разными словами, образ бога создаем соответственно разный...
Сандра с интересом слушала меня, не торопилась отвечать. Стайка говорливых студенток присела за соседним столиком, заказали пиццу и ледяной чай, и принялись резво обсуждать свои веселые новости. Мы расплатились за пиво и вышли на улицу. Сентябрьское солнце полыхало, без учета смены сезона, не давая горожанам забыть изнуряющий зной и помечтать о зиме. Сандра начала медленно, как будто проговаривая свои слова только для самой себя:
- Куда перетекает Дух – и перемещается ли он вообще? Или он – это данное, которое не меняет ни образа, ни содержания, он вездесущ изначально и универсален, а только мы, дети его, рисуем его в разных одеждах, разных церквях, и приписываем ему разные деяния. Это интересно. Я тоже об этом задумывалась...Бог он в нас, и он следует с нами, он в наших умах, в наших делах. Церкви это только временные пристанища для профессиональных религиозных работников, которые предоставляют услуги тем, кому внушили необходимость молиться специально предназначенных для этого местах... Вы не согласны?
Я промолчала, я подумала, что мысль ее незакончена и не хотела перебить ее.
- После долгих размышлений о природе религии, - продолжала Сандра, - я пришла к выводу, что религия дана человечеству свыше, чтобы обеспечить его выживание... да, да не больше, ни меньше, а именно выживание. Подумайте сами, любая религия предписывает свод определенных нравственных норм и законов, традиций и понятий. На что все они направлены? На сохранение своего собственного физического, умственного и нравственного здоровья, cвоего и своего ближнего, соседа, жены, отца, матери, а в конечном итоге всего человечества в целом.. Не убий! – основа основ любой религии, не укради, не прелюбодействуй, не желай зла ближнему своему, помоги убогому, защити слабого, трудом добывай хлеб свой... и так далее, почти все эти постулаты в полном объеме, возможно в разном словесном изложении, но присутствуют так или иначе во всех мировых религиях.
- И именно поэтому, с вашей точки зрения, весь мир в страхе от террористов-смертников, взрывающих себя во имя их бога и их религии, убивающих своих ближних, держащих народы в страхе и немом повиновении?
- Не совсем с вами согласна. Террористы, - это жертвы политической конъюктуры, также, как и все, кто в свою очередь становится их жертвами. Народы пребывающие в страхе - опять же жертвы тех, кто из основной религиозной базы столетиями целенаправленно вырабатывал традиции в обществе, удобные кучке правителей- политиков. Народом легче управлять,держа его в страхе, это – азы! При этом базовый набор постулатов того же Корана дает любому верующему средства к выживанию, терпимость к окружающей действительности (на том свете будет лучше – знакомо?), молитвы для поддержания чистоты помыслов ( так и помыслы-то все выветрятся, помолись-ка на коленях по нескольку раз в день, роботом станешь, тут уж не до мыслей об общественной справедливости или разумности!), заботу о многочисленном гареме и семействе...
Такое видение церкви и правда, показалось мне по меньшей мере необычным. Я сознательно приняла крещение в зрелом возрасте. До этого о религии особо и не задумывалась. Меня больше привлекала сторона религиозной культуры и искусства, чем религия сама по себе. Было и другое крещение в моей жизни. Тогда, в советские времена, крещение детей, как и многие другие обряды, были не то, чтобы запрещены, но не приветствовались. За их соблюдение или просто за публичное признание себя верующим можно было потерять работу, партийный билет, будущее. Моя бабушка, тайком от людей и даже от папы (он же "партейный"!) отнесла мою распашонку батюшке в ту самую Кучкинскую церковь, и он ее окрестил, заочно...
Молясь в церквях других вер и в Европе, и в Америке - русскую православную-то не везде встретишь - я мысленно обращалась к кому-то кто вездесущ и прекрасен, ибо дорб и понимающ, недосягаем и рядом всегда, и какая разница, из какого здания я с ним говорить, ведь это только оболочка веры, возможно, и ненужная ему.
Сандра, как бы читая мои мысли, продолжала:
- Вот именно поэтому я и говорю,что не принадлежу ни какой конгрегации, даже к католической, в которой воспитывалась... я не хочу, чтобы мной управляли посредством моей веры. Вот посмотрите, на вашей родине, почему вы думаете в послеперестроечной России стало хорошим тоном показывать всех президентов, премьеров, всех, кто мало-мальски у власти - молящимися по великим религиозным праздникам в церквях? Да потому, что показывая народу, что ты с ним в одной лодке, этим народом легче управлять. Что все эти сливки общества после 70-летнего партийного стажа реально вдруг поверили в бога?! Нет, я не думаю, эта ширма, она удобна, она дает подмену идеологии, которая умерла, ничего не дав взамен, поэтому религия была подхвачена, как средство управления до момента создания новой религии. И так не только в России, я привела пример, просто потому что регулярно смотрю Русский канал, это бросается в глаза, - но такое же существует буквально во всех странах мира, включая и нас... так что перепродажа церквей, это логическое продолжение церковного бизнеса. Бизнес, как бизнес, а дух это отдельно, он в рамках церкви не живет, он только в наших душах.
Лик его различен - Будда, Господь, Пророк, Кришна, а дух - един. Политики денно и нощно разделяют людей по признаку веры, а любое разделение во все времена было чревато кровью. Вот она и льется сегодня - рекой... Какой-то слабоумный объявил, что будет жечь Коран, ему это кажется справедливым и разумным напоминанием братьям по вере, о том, кто виноват в гибели людей. Пресса и телевидение тиражируют этого субъекта в миллионах картинок, они несутся по миру на все материки со скоростью метательной бомбы средневекового воина, и вот уже жгут американские флаги за тысячи километров люди другой веры... слова материальны, они еще более материальны, чем холод бетонной стены. Они убивают, разделяют, клеймят... тот, кто может объединить словом, спасет мир... И слово это есть в каждой религии - возлюби ближнего своего, как самого себя.
Мы стояли у входа в метро. Дискуссии не получилось, это был скорее монолог, но спорить уже не было времени, Сандра торопилась, я это видела. Мы обменялись телефонами и и-мейлами, и, как это водится в Америке, больше никогда не встречались и не контактировали друг с другом. В ту ночь я видела удивительный сон: восхитительно белые облака на фоне нескончаемых цветущих полей, простор и тишина. Люди не то чтобы ходят, а как бы перемещаются в пространстве, много людей, все в белом, бабушки в фуфайках, образца Великой Отечественной, в белых джинсах молодежь, в белых одеждах все от мала до велика. Все спокойны, никто не страдает, не плачет, не грустит. Красиво и ничего не происходит, какая-то глобальная всеобъемлющая статика. Я иду через эту красоту, и понимаю, что к ней не принадлежу, что я тут лишняя, не своя. И тут вижу Сандру, она выходит из той самой церкви в Кучках, в белом халате, длинном до пят, она красивее, чем в жизни, моложе, но я знаю - это Сандра. И она мне говорит, вот это наш мир, где все друг друга любят, мы не причиняем друг другу боли, мы бережем друг друга, это ли не прекрасный мир? - И тут я проснулась, в каком-то утробном ужасе, нет!!! нет!!! еще не хочу, еще буду тут, где люди только учатся - любить...