НОЧЬ ЕДИНОРОГАМИ ПОЛНА.
Ночь единорогами полна,
Спи спокойно, милая страна,
Сталин позаботится о нас,
Ленин позаботится о нас.
Пьеса в одном действии.
Действующие лица:
СТАРОСТА – именуется Петр Семенович. УЧИТЕЛЬ – все его так и называют, ПАРТИЗАН – раненный, сомнительная личность, лишь один раз за все время его назовут Васькой, МАРИНА СЕРГЕЕВНА – учительница немецкого языка, КАТЯ – ее дочь, ТЕТКА НАТАЛЬЯ – пожилая женщина предпенсионного возраста, ДЕД ИВАН – участник русско-японской войны 1905 года. МАЙОР – эсэсовец, ЭСЭСОВЕЦ –эсэсовец, ГОЛОСА – неизвестные, никто их не слышит, зрители – слышат, в эпизодах несколько эсэсовцев – члены зондеркоманды.
Август 1943 года. Заброшенная деревня. Амбар. В амбаре заперты: Староста, Учитель, Партизан, Марина Сергеевна с дочкой Катей, тетка Наталья, дед Иван. Амбар окружен эсэсовцами. Все ждут приказа Майора. После приказа амбар должны поджечь. Слышен лай немецких овчарок.
СТАРОСТА. (стоит около двери, говорит негромко). Господин майор. Господин майор. Это какая-то ошибка. Что Вы хотите сделать? Нет, это невозможно. Здесь же старики, женщины, дети…
МАЙОР. (из-за двери кричит, чувствуется, что уже сильно пьяный). Stelle ein zu schwatzen, Pjotr. Stirb wie der Mann - w;rdig.
СТАРОСТА. (отходит от двери). Марина Сергеевна, я извиняюсь, он что сказал? А то я немецкий учил, конечно, но он быстро так, да и нервничаю я.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Посоветовал Вам умереть достойно, как и подобает настоящему мужчине.
Староста со всей силы бежит к двери, но резко останавливается. Хочет что-то сказать, но молчит.
ПАРТИЗАН. (хохочет). Ну, вот даже помирать не так страшно, когда вместе с тобой помрет гнида нечеловеческая, пес вражеский, предатель Родины. Петр Семенович, мать твою. Вот и послужил фашистам. Вот они тебе, гаду нечеловеческому, отплатили. Ой, не могу.
СТАРОСТА. А мне, между прочим, смотреть на твою смерть будет даже не интересно. Я за свою жизнь столько смертей видел…
УЧИТЕЛЬ. Прекратить. Прекратить немедленно. Здесь же ребенок. Совесть у Вас есть?
ПАРТИЗАН. Ребенок, взрослый или старик – неважно это сейчас. Нам всем одна работа предстоит. Тяжелая до невыносимости – помирать до срока.
Слышна громкая немецкая речь.
СТАРОСТА. Что говорят?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Похоже все. (прижимает к себе дочь).
ГОЛОСА.
- Ну вот, еще одна безвыходная история человеческая.
- Которая, как обычно закончится в считанные минуты.
- Запахом копченого мяса. И нечеловеческими воплями.
- А души - в неведении, и опять все по кругу, по кругу, по кругу.
- Спасем? Поможем?
- Дадим шанс.
- Какой шанс? Как? Рука с факелом вон уже занесена, сейчас все полыхнет.
- Сейчас майор Шульц вспомнит одну несуществующую инструкцию, по которой перед сожжением какого-либо объекта, его надо облить со всех сторон бензином.
- А не керосином?
- Слушайте, не искажайте частностями общую, и такую прекрасную, надо сказать, картину мира.
- Да он забьет на инструкцию.
- Немец? На инструкцию? Это также невероятно, как если бы русский разбил ящик водки и не заплакал бы.
- Итак?
- Итак, Майор Шульц, вы забыли одну важную инструкцию. А Ваш заместитель, очкастая обезьяна….
Слышна немецкая речь. Заводится мотоцикл и уезжает. Начинает идти довольно сильный дождь.
СТАРОСТА. Что там еще?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Они поехали за бензином.
СТАРОСТА. За каким бензином?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Майор вспомнил про какую-то инструкцию, по которой, любой объект надо обязательно… (плачет).
КАТЯ. Мама, мамочка. Что случилось? Почему ты плачешь?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ничего, ничего, дочка, все хорошо.
КАТЯ. А зачем нас заперли в этот амбар?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Нас выпустят, нас обязательно выпустят.
УЧИТЕЛЬ. Катенька. Ты пойди к деду Ивану и к тетке Наталье. Пускай они тебе сказку расскажут. А мы здесь взрослые поговорим. Дед Иван! Тетка Наталья! А ну, развлеките Катеньку. А то вы как голубки уже давно шепчетесь. О чем вы так оживленно разговариваете?
ДЕД ИВАН. О чем же сынок можно еще перед смертью-то разговаривать. О любви, конечно же.
УЧИТЕЛЬ. Ну-ну. Беги Катенька к ним. (После паузы, обращается к Старосте и Партизану). Вы же взрослые люди. Неужели нельзя было языки прикусить? Зачем орать при ребенке про смерть, про все такое? Даже от возмущения слова подобрать не могу? (Слышен удар гонга). Что это? Вы слышали? Нет? Так. Что-то происходит. Нам зачем-то дали этот час. Ведь мотоцикл до ближайшей деревни и обратно, да по такой дороге будет где-то час ехать.
СТАРОСТА. Ну, может минут сорок-пятьдесят.
УЧИТЕЛЬ. Даже если полчаса. Нам их дали зачем? Чтоб вы все тупо в пол уставились?
ПАРТИЗАН. Жизнь свою, посвященную борьбе за счастье человечества, чтоб обозреть вновь.
УЧИТЕЛЬ. Зачем сейчас жизнь свою заново обозревать? Что ты там сейчас нового увидишь? Раньше это делать надо было. Да и нечего там тебе обозревать, раз ты сюда здесь и сейчас попал. Мне тоже, к сожалению, вспомнить нечего. Хотя нет, я один раз с Далай-ламой встречался.
СТАРОСТА. Чего делал?
УЧИТЕЛЬ. Ничего. Я ведь весь этот разговор только из-за ребенка затеял, я если бы не ребенок, сел бы и заснул прямо сейчас. Я смерти-то совсем не боюсь после десяти лет лагерей.
ПАРТИЗАН. Еще, значит, один враг классовый классический мне попался. Эх, если бы не дед с бабкой, да не женщина с дочкой, не смерть, а прямо радость и счастье смотреть на мученье врагов моих лютых.
УЧИТЕЛЬ. Так давай с тобой вместе придумаем, как их спасти, вывести отсюда. А мы со Старостой с удовольствием тебе компанию составим. Он же на самом деле прикидывается, что смерти так боится, деятельный просто очень. Не может спокойно на месте сидеть.
СТАРОСТА. Хм. Балабол.
ПАРТИЗАН. Так как ты их выведешь, спасешь? Амбар-то весь фашистскими гадами окружен, они шутить не будут, если что – сразу огонь на поражение. Вот если бы мои товарищи знали о злодеянии этом, они бы пришли, дали бой фашистам и освободили бы нас. Но не знают они ничего, не придут. Так что спасти нас может только чудо.
УЧИТЕЛЬ. Чудо! Чудо! Вот то слово, которое я ждал. Когда я был ребенком, со мной произошло большое невообразимое чудо вседозволенности, которое стало реализовываться в ежедневные маленькие, большие и просто огромные чудеса. Я стал видеть сны наяву. Я плавал с пиратами в южные моря под Веселым Роджером. Я громил с мушкетерами надменных англичан. Я летел на Луну. В огромном стеклянном стакане диаметром больше километра я пролетал мимо колец Сатурна, я видел их так близко, так близко. Причем, все это происходило наяву, вовсе не в моей голове и не во снах. Я испытывал боль, я получал ссадины и мелкие ранки. Один раз, спасаясь бегством от индейцев в дельте Амазонки, я сломал ногу, и все лето пролежал в районной больнице. Нет, это была настоящая жизнь. Я мог заснуть в кровати в нашем маленьком деревенском домике, а проснуться в прерии около костра. У меня было очень счастливое детство.
СТАРОСТА. И когда это все у тебя прекратилось?
УЧИТЕЛЬ. Когда меня приняли в пионеры. Мне после этого даже сны перестали сниться.
ПАРТИЗАН. Тебе, друг, надо было просто врачу показаться.
УЧИТЕЛЬ. Я сейчас не о том даже. Это достаточно объяснимо, то, что Вы не верите мне. Я о другом. Неужели даже перед смертью, вы не можете поверить в чудо - основу нашей жизни, в чудо – единственное, с чем надо было столкнуться в этой жизни, в чудо – которое сейчас обязательно произойдет?
К разговаривающим подходит дед Иван.
ДЕД ИВАН. И еще в любовь.
УЧИТЕЛЬ. Что?
ДЕД ИВАН. В любовь надо обязательно верить, сынки. Я вот служил во флоте его императорского величества, долго служил, просто получилось так. Не от меня это зависело. Я службу проходил на Тихом океане. В девятьсот пятом как раз служба моя к концу подходила. А тут война с японцами. Ну и предчувствия нехорошие терзать меня стали неодолимо, что помру скоро, а точнее погибну я в морском сражении. Сон один и тот же снился каждую ночь, в деталях между прочим, как я люто погибаю от снаряда японского. Болеть я начал духовно и телесно, лихорадка и жар со мною приключились. Врач меня в койку уложил, лекарство прописал и должен был я по приходу в порт лечь в лазарет. Но не тут-то было. Встретились мы внезапно с японской эскадрой и вступили в бой неравный, который скорой погибелью грозил нам. Когда я услышал первый залп наших орудий, меня с койки как сдуло, жар пропал, ломота в костях тоже пропала, и я пулей бросился к орудиям. О смерти и думать-то забыл. Господи, что же это был за бой. Как же вокруг было красиво и страшно. Матросы не делали ни одного лишнего движения, капитан давал единственно правильные команды. Корабль уверенно маневрировал между японцами и двоих потопил уже. Но матросы наши гибли, несколько пробоин уже получил корабль и стал тонуть. Представьте себе – нас остался с десяток где-то, корабль горит, тонет, вокруг ад. Снаряды рвутся, товарищи наши гибнут. А мы с улыбками на губах делаем свою работу, стреляем из орудий, топим японцев, три уже корабля потопили, потому что знаем, за что бьемся – за веру православную, единственную святую. И вот из всего экипажа один я в живых остался. Встал на колени и стал Богородице молиться, чтобы спасла мою заблудшую душу. И тут полыхнул яркий свет, как во время грозы, только ярче, и в лучах света появилась Она. Красивее и светлее этой женщины я в жизни своей ни до, ни после не видел. Говорит она : «Что, отрок, пришел твой смертный час? Ты так думаешь?» Я отвечаю ей : «Какой же я отрок? Мужчина я уже. Вон сколько народу за свою матросскую жизнь поубивал». Она улыбнулась так, что лег я и зарыдал. А она и говорит мне: «Не время еще тебе на небеса идти. Должен ты главное в жизни совершить». Поплыло у меня все в голове, и потерял я сознание мгновенно. Очнулся в холодной воде. Вокруг обломки нашего корабля плавают. Японцев нет. Я прикидываю, сколько мне до берега плыть и понимаю – лучше мне было погибнуть в этом бою, ведь сейчас ждет меня мучительная, долгая смерть. Гляжу, лодка какая-то странная под парусом мимо меня плывет, на нем люди в диковинных красно-желтых одеяниях, если по лицам судить – японцы. Подняли меня на борт, напоили какой-то непонятной, но довольно вкусной жидкостью, накрыли одеялом. Недолго думая, я заснул. Проснулся и стал за ними тихонько так из-под одеяла наблюдать. Странный это был, я вам скажу экипаж. Сидели они все в необычных позах и не двигались. А лодка как бы сама собой шла. Я капитана-то сразу вычислил. У него глаза ярко голубые были, а у остальных – карие. Подошел я к нему, поблагодарил за спасение. И спросил, куда мы путь держим. Он сказал, что они - тибетские моряки, и что идем мы в ближайший порт, где стоит русская эскадра. Сел я на палубу и заулыбался от счастья. И вот так в сне-полусне я до самого порта и просидел. Когда увидел я родные берега, то капитан спросил меня, смогу ли я сейчас до берега доплыть. Я опешил и говорю: «Что же вы меня до берега не доставите?». Он отвечает, мол, нельзя им на берег, как и китам, нельзя. Если выйдут они на берег, то, как и киты не проживут на суше и часа. Поблагодарил, поклонился матросам этим необычным, перекрестился и за борт. За два часа доплыл до своих. Рассказал, как все было, ничего не утаил. Доктор меня долго осматривал. Доктор на Макаренко был похож. Ну, написал он потом, что я от переживаний всех умом тронулся. Вот. А через два месяца я в родной деревне и оказался.
ПАРТИЗАН. Дед. А причем здесь Любовь. Где здесь Любовь в твоем рассказе?
ДЕД ИВАН. А я не сказал, что ли? А влюблен я был тогда в одну девушку красавицу. Не буду называть сейчас ее имени. Так вот эта любовь к ней и не дала мне сгинуть в океане Тихом-то.
СТАРОСТА. Знаете, господа, мне от ваших рассказов аж дурно стало. Жить расхотелось, ей богу.
ПАРТИЗАН. Господа все на улице, ждут, не дождутся, пока все полыхнет, чтобы потом фотографироваться на фоне пожара. А потом Мартам своим они эти фотографии отсылать будут. А здесь все товарищи, ну за исключением одного персонажа известного.
СТАРОСТА. Это ты про меня что ли? А ты знаешь, что я в партию в семнадцатом году вступил. Что во все светлые идеалы, провозглашенные Лениным, свято верил и ни на секунду не сомневался. А? Да я до сих пор считаю, что Великая Октябрьская Социалистическая Революция была самым светлым лучиком во всей беспросветной бессмысленной кровавой истории человеческой всемирной. Несмотря ни на что. И я до сих пор горд, что первым человеком на земле, отдавшим землю крестьянам, был мой соотечественник – Ленин. Ты даже представить не можешь, что это было для нашей крестьянской страны, какой взрыв эмоций, какие настроения. Как в то время пахло свободой. И еще пример. Когда и какая страна, без войн, без восстаний, добровольно расставалась с частью своей территории? А все потому, что у нас у самих была революция, мы сами были этой революцией. Вместо губерний – Республики, вместо губернаторов – Советы. Вот как мы тогда жили.
ПАРТИЗАН. И что же ты такой у нас правильный в английские шпионы подался?
СТАРОСТА. Не был я английским шпионом, я по-английски ни слова не знаю.
ПАРТИЗАН. В нашей стране за просто так безвинных не сажают. Посадили – значит виновен.
СТАРОСТА. В моем деле в качестве основной улики было семь тетрадей с донесениями английскому резиденту на английском языке, между прочим. А еще у меня колено было раздроблено и все пальцы на левой руке сломаны, да и сама левая рука… А я следователю еще говорю, мол, знаете, что я не шпион, зачем же вы так. А он мне говорит с улыбочкой картавой: « Начальник мне звонил и приказал найти одного английского шпиона. Я начальнику отвечаю, где ж я его найду. Он говорит, где хочешь, но если не найдешь, то сам шпионом станешь. Так что не обижайся друг». Сказал мне следователь так, но сам улыбаться перестал, зато бить начал…
ПАРТИЗАН. Врешь ты все, гад.
СТАРОСТА. Вот скажи, зачем мне тебе врать, если через полчаса я стану жареной котлеткой? Незачем. В лагере меня блатные резали, конвоиры били, в карцере сидел неделями. И стала меня преследовать одна навязчивая мысль. Я ведь невиновен, я это точно знаю. Однако меня осудили и посадили в тюрьму. То есть я наказан за какое-то преступление, которое я не совершал. Значит надо это преступление совершить, тогда все станет на свои места. Тут война началась. Сразу же пришла логичная мысль: бежать из лагеря, перейти линию фронта и воевать на стороне немцев, таким образом, отработав годы безвинного сидения в лагерях. Как-то раз, один блатной предлагает мне вместе с ним бежать из лагеря. Я знал, зачем он мне с собой бежать предлагал, убить он меня хотел, а потом мясо мое по дороге есть. Но я согласился, хотя было это лето. А шансы уйти от погони летом, ничтожно так малы. Совсем шансов нет. Но внутренний голос мне нашептывал, что сейчас-то как раз все и получится. И мы побежали. Я блатного сразу на первом нашем привале и убил. В сапог еще в лагере я спицу железную спрятал. И вот, когда на привале сел он отдохнуть, я справа подошел и воткнул ему в ухо спицу эту железную. Он, сперва, ногами то засучил, захрипел, а потом стал смотреть на меня взглядом таким, как девушка на мужика смотрит, когда тот ее невинности лишил. Так и смотрел, пока не умер. Я до сих пор так до конца и не понял, как я дошел до линии фронта, как меня не поймали, наверное, чудо это какое-то, про которое Учитель сейчас говорил … Правда, лагерь наш на Севере находился, а не за уральским хребтом, а то бы я и с помощью чудес любых не дошел бы.
ПАРТИЗАН. Врешь, гад, однако опять.
ДЕД ИВАН. Скучно с вами, ребята, пойду опять к Наталье. С ней разговор продолжу.
Подходит к Тетке Наталье.
ДЕД ИВАН. Ну что, Катюх, развеселилась? Смотрю - румянец появился. Ну, иди к мамке, напои ее энергией своей молодой. Натах ну что, продолжим разговор?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Да чего продолжать – иди болтун. Я лучше посижу тут в тишине – Богу перед смертью помолюсь.
ДЕД ИВАН. О чем просить будешь?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Смерти нам всем легкой и чтобы души наши все до одной спас.
ДЕД ИВАН. А чего тебе до душ наших, до моей, например? Молись о своей. Чем короче молитва, тем больше шанс, что ее услышит Он.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Поодиночке нам, Вань, не спастись. Слишком течение сильно – всех смоет. Нам всем против него устоять надо – тогда и спасемся.
ДЕД ИВАН. Ох, какая ты у меня глубокая и поэтичная.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Не твоя, во-первых. А во-вторых – нормальная. Это ты – мелкий.
ДЕД ИВАН. Вот и по росту моему прошлась едким языком своим. А давай все-таки я тебе расскажу, как любил я тебя и люблю. С Богом ты еще наговориться успеешь. А со мной, может, в последний раз разговариваешь. Тем более может же быть у меня последнее желание, перед смертью?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Это ты не ко мне. Это – к иродам за дверью.
ДЕД ИВАН. Наташенька! Ну, пожалуйста, голубка. Ну, послушай.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Давай, давай, пой, голубчик.
ДЕД ИВАН. (после паузы). Я же тебя первый раз пятилетней увидел. Подошла ты ко мне и говоришь, мол, дядя помоги мне крепость из песка построить, пойдем к речке. А мне хоть и пятнадцать лет, забыл я все, и не помня себя пошел с тобой к речке, а ты идешь такая вся за руку меня за собой тащишь. Потом мы до вечера замки эти из песка строили. Вся деревня надо мной смеялась тогда, говорила, мол, жених – дурачок, а невеста - соплячка малая…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Это я помню, кстати.
ДЕД ИВАН. Потом меня отец на заработки в город отправил. И я несколько лет в городе отработал. О тебе и думать, естественно забыл. Вернулся я в деревню, как выяснилось ненадолго. Иду по лесу, Вижу – ты с подружками навстречу идешь, совсем еще девушка-подросток. Глаза – голубые-голубые, душа – чистая-чистая. Остановился я, оторопел, ты давно прошла уже, а я все стою, с места сойти не могу. Понял я в тот час, что ты единственная на Земле, любимая. И никто мне не нужен больше… Потом во флот меня забрали, война началась. Много я всего пережил. И если бы не ты, не воспоминания о тебе, погиб бы я на войне той, сгинул бы в океане страшном, гадами морскими объеденный. После войны мне в революцию поиграть захотелось, связался я с марксистами разными в Москве и - закрутилось. Так бы, наверное, не вернулся я в деревню нашу, стал бы видным революционером, но поймали меня агенты жандармские, стали бить-убивать не на страх, а на совесть, только вывернулся я и убежал переулками кривыми московскими. Так и вернулся я в деревню нашу. И увидел тебя… А ты помнишь, как сидели мы на празднике, я на гармошке играл, а ты мне голову на плечо положила?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Нет.
ДЕД ИВАН. А помнишь, как ты мне кувшин молока подала, когда меня жажда мучила?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Нет.
ДЕД ИВАН. А помнишь, как шутили, смеялись тогда на сенокосе?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Нет. С чего мне глупости такие помнить?
ДЕД ИВАН. А потом появился Ванька, тезка мой. Да.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Да. Вань. Мужа моего ты никогда не любил.
ДЕД ИВАН. А чего мне любить его, если он горлицу мою в клетку простую души своей недалекой посадил, если ты в клетке этой чахнуть-вянуть на глазах начала. Ведь не любила ты мужа своего, по-настоящему свято не любила. Так по бабьи…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Не надо Вань. О покойнике нехорошо. И любила я его, неправду говоришь ты. После него не было у меня никого. Так одна всю жизнь и прожила.
ДЕД ИВАН. После смерти-то Ивана твоего. Нехорошо это конечно. Но подумалось мне. Вот теперь надо бежать к Натальюшке моей, падать на колени и просить ее, чтобы замуж поскорее за меня вышла…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Чего ж не прибежал?
ДЕД ИВАН. Как тебя увидел, так плохо моему организму стало, ноги подкосились, жар по всему телу, сердце бухает, как у зайца. Вот так. Такая Любовь.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. И что, все тридцать лет у тебя сердце-то бухало?
ДЕД ИВАН. Все тридцать лет.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. До чего ж вы, мужики, народ странный. Ох, странный. Ну подошел бы ты ко мне, ну отказала бы я тебе… А вдруг бы не отказала? Что всю жизнь тебе маяться, слаще что ли?
ДЕД ИВАН. (после паузы). А ты знаешь, что майор Шульц отпускал меня сегодня. Сказал, чтобы я шел на все четыре стороны и больше ему на глаза не попадался.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Это за что тебе такая привилегия?
ДЕД ИВАН. Ты ведь знаешь, что я колдун?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Конечно. Если старик в лесу месяцами пропадает, не бреется, не моется, взгляд у него безумный, то он колдун, кто же еще.
ДЕД ИВАН. Едкая какая. Вот, наверное, и люблю тебя за это. Но один раз, когда ты в горячке лежала, я тебя от смерти спас.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Ты – меня?
ДЕД ИВАН. Да. Прихожу, смотрю – лежишь ты, прозрачная вся и жизнь из тебя быстро так утекает. Сотворил я над тобой заклятие-молитву, жизнь, растекшуюся по избе, всю по крупицам опять в тело твое вложил. А потом бабкам всем строго-настрого запретил рассказывать, что это я тебя от смерти спас. Бабки меня боялись, вот и не сказали тебе ничего.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Вот как.
ДЕД ИВАН. Как-то раз ко мне в избу немцы зашли и вносят Шульца этого, раненного прямо в сердце. Партизаны его подстрелили. Немцы знаками мне показывают, что не успеют они его до фельдшера довести, помрет. Да я и сам видел, что через минуту другую Шульц на небеса отправится. Знаками же офицер мне показывает, что если я Шульца не спасу, то застрелят меня прямо сейчас, как собаку. Пулю я из сердца его довольно быстро вынул, травами напоил, так что через час наш майор, а он тогда еще капитаном был, очнулся. Очнулся и говорит, что, мол, старик, я тебе за то, что ты мне жизнь спас, окажу услугу одну неоценимую.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. А ты что, немецкий знаешь?
ДЕД ИВАН. Да нет. Шульц по-русски разговаривает лучше нас с тобой.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Что-то не слышала я никогда.
ДЕД ИВАН. И вот сегодня отводит он меня в сторону и говорит, мол, долг платежом красен, и за спасенную его жизнь, он мне в ответ дарит мою. Беги, говорит, старик, а мы все отвернемся, будто не видим ничего.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. А ты что?
ДЕД ИВАН. А я что. Я подумал, как же я без Натальи жить-то буду? Раньше я жил, потому что знал, что увижу тебя тогда, когда в душе моей потребность такая родится. И от встреч этих счастье и Любовь во мне зреют. А без тебя жизнь моя пронизана будет тьмой лютой. Страшно мне стало. И решил я – лучше смерть, чем жизнь такая. Поклонился я майору в ноги и говорю, спасибо тебе палач немецкий за то, что добро помнишь, но смерть свою хочу с односельчанами встретить. Пожал Шульц плечами, и вот я здесь.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Ванька. Да ты чего? Ты из-за меня хочешь жизни лишиться? Да убежал бы, раз возможность такая была. Ты чего?
ДЕД ИВАН. Что-то во мне, Наташка, что-то настоящее любит тебя, не тело твое, я ведь тебя и маленькой любил и сейчас люблю, а что-то настоящее в тебе, вечное. И эта Любовь смеется над смертью непроходимой, смеется…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. (обнимает Деда Ивана). Ванька! Ванька!
Катя начинает играть со своей куклой, уходит в угол, шепчет.
КАТЯ. Танечка моя хорошая. Танечка моя пригожая. Сейчас я тебя причешу-умою. А потом мы с тобою позавтракаем твердым черным хлебушком. Ты меня прости родная, но кашку мне не на чем сварить. Печки здесь нет. И крендельков с ароматным чаем, нет здесь, все у нас дома осталось. На, покушай. Вкусно тебе? Дай-ка и я сейчас попробую. Ой, какой вкусный сухарик. Мы когда выберемся отсюда, то пойдем с тобой в яблоневый сад. Там я нарву тебе вкусных сладких яблок. И мы с тобой так наедимся. Даже животы у нас с тобой заболят.
Катя поет, танцует с куклой.
КАТЯ. Там плохие дядьки немецкие хотят амбар этот, в котором мы находимся, поджечь. И все, слышишь, абсолютно все, даже моя мама, думают, что мы сгорим. Что мы умрем. Представляешь? Взрослые они конечно иногда умные, даже очень. Как мой папа. Некоторые даже умней. Но чаще, они глупее нас с тобой. Не могут понять, что нам умереть не дадут. Что Сталин нас обязательно спасет. Мне даже часто сны снились, как Сталин меня и от Бабы-Яги и от Кощея Бессмертного спасал. И мы ведь с тобой Таня нисколько не сомневаемся, что сейчас Сталин нас обязательно спасет. А давай сейчас наконец-то им расскажем об этом, ведь это так просто.
Катя становится посередине амбара и начинает хлопать в ладоши.
КАТЯ. Послушайте, послушайте меня все. Вот вы думаете, что раз я маленькая девочка, мне одиннадцать лет, то я не знаю что такое смерть?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Катя прекрати.
КАТЯ. Очень даже знаю. При мне один раз автомобиль собаку соседскую, Дружка, сбил. Я подошла к Дружку и очень внимательно на него посмотрела. И я поняла, что такое смерть. После смерти мы превращаемся в таких, как Таня, кукла моя. Нас можно брать на руки, таскать, делать с нами все что хочешь…
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. (подходит, обнимает Катю, плачет). Доченька, не надо.
КАТЯ. (кричит, вырывается). Как же вы не понимаете, что с нами ничего не случится. Нас Сталин спасет.
СТАРОСТА. Сам что ли?
КАТЯ. Сам.
СТАРОСТА. Вот так придет и спасет?
КАТЯ. Да.
ПАРТИЗАН. Девочка, не кощунствуй. Как ты можешь шутить со святым именем?
УЧИТЕЛЬ. Правильно Катенька. Молодец. Нас Сталин спасет. И Ленин поможет ему.
СТАРОСТА. Учитель, ты чего? Ленин умер же давно.
УЧИТЕЛЬ. А ты живой? Мы все живые? Кто это тебе сказал? Может, мы все уже умерли давно. Кто сказал, что мы живы?
ПАРТИЗАН. И кто ему детей доверял учить? По нему же психушка плачет.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Никогда он детей не учил.
ПАРТИЗАН. А чего же его тогда все Учителем зовут?
СТАРОСТА. Потому что ходил по деревне целыми днями и рассказывал истории, как ему казалось, поучительные.
УЧИТЕЛЬ. И преображающие мир… Я и сейчас одну такую расскажу. Вы только дослушайте, она короткая, но после нее поймете, наверное, все, что происходит с нами. Все знают, что есть три главных вопроса: кто мы, откуда пришли и куда мы идем. И ответив на них, а на них очень непросто по-настоящему верно ответить, вы мне на слово поверьте, ответив на них, вы сразу четко понимаете свое место во Вселенной этой, судьбу свою и предназначение. И вот был один такой, который ответил на все три вопроса. Он был Богом, и шел из рая в рай, но путь этот проходил по нашей планете недоброй очень. В этом все дело было. Как вышел он из ворот рая тут же ему попался на пути барашек черный, который спросил : «Скажи мне Бог, с кем ты пойдешь в путь неблизкий до рая». Бог ответил: «Один пойду, я же Бог. Мне никто не нужен». Барашек второй вопрос ему задает: «Посмотри, видишь там вдалеке две группы людей? Одни в черных одеждах, другие в белых одеждах. Те, что в белых одеждах почитают тебя как Бога, и во время пути тяжелого и неблизкого будут нести тебя на носилках, укрывать от солнца, поить и кормить, те, что в черных одеждах они просто хотят тебя съесть. С кем же из этих людей ты двинешься в путь?» Бог не колеблясь ответил : «Конечно же с теми, кто в черных одеждах». Барашек тритий вопрос ему задает: «Почему?». Бог, улыбаясь, отвечает в третий раз : «Потому что люди в белых одеждах уже верят в меня, они видят мой свет, они коснулись благодати и их ожидает нирвана светлая в конце пути. Им помощь моя не нужна. А людям в черных одеждах нужна плоть моя лишь и они совсем не видят снисхождение духа светлого на каждого из них. Помочь им увидеть это – вот ноша моя». После этих слов Бог подошел к людям и сказал, что идет с группой в черных одеждах, а люди в белых одеждах должны сесть в круг и молиться о том, чтобы путь его был успешно завершен у ворот рая. Пошли они в путь, и людоеды эти, желавшие вкусить плоть Бога, все как один уверовали в него после первого же слова его. А во время ночлега люди в белых одеждах перерезали всех, ни одного не пощадили, даже своего любимого Бога.
ДЕД ИВАН. Так это же в чистом виде история про Каина и Авеля. Белые приревновали черных к Богу…
УЧИТЕЛЬ. Нет, история эта на самом деле произошла с одним индейским Богом, я не буду называть его имени. Он сам мне ее рассказал и просил себя не называть.
ПАРТИЗАН. Бог – тебе?
УЧИТЕЛЬ. Не это сейчас главное. Главное – нужно знать ответ на четвертый вопрос – с кем ты идешь. Индейский Бог неправильно ответил на вопрос – и вот результат. Ведь если бы он пошел с белыми, то те, зная опасность и вредоносность черных, выставили бы на привале удвоенную или утроенную стражу и ничего бы не случилось. А черные, уверовав в бога и не ожидая злых действий от белых, проявили беспечность - и вот результат.
СТАРОСТА. Слушай, ты сейчас сам-то понял, что рассказал? Я вот лично ничего не понял.
ПАРТИЗАН. Ну почему последние минуты жизни я должен провести с идиотами? Товарищи, ну если уж так случилось, если суждено нам всем погибнуть во славу нашей Родины, так давайте соберемся с духом и споем «Интернационал» или наш родной советский сталинский гимн, да мало ли еще прекрасных наших песен есть.
СТАРОСТА. Вот ты Учителя идиотом назвал. А сам-то ты кто? Тебя когда черти в аду будут на сковороде жарить ты им все двести и триста лет тоже «Интернационал» петь станешь? Думаешь, им надоест тебя слушать и они отпустят тебя из ада?
ПАРТИЗАН. Ада нет. Бога нет. Это еще Маркс и Энгельс доказали.
СТАРОСТА. А что же тебя после смерти то ждет бедолагу?
ПАРТИЗАН. Ничего. Я останусь на земле в воспоминаниях добрых моих товарищей и в делах полезных, которые я успел за свою недолгую жизнь совершить.
СТАРОСТА. Не могу больше слушать этого пещерного человека… (уходит вглубь амбара).
ПАРТИЗАН. Вот все, у кого совесть нечиста, не могут спокойно умереть. А за меня вся страна отомстит. Гады, гады, гады. (кричит) Не хочу, не буду умирать.
ДЕД ИВАН. Вот и выходит, Васька, что ты из нас здесь больше всех смерти-то и боишься. А смерти тот не боится, кто в Бога по-настоящему поверил или в себя по-настоящему поверил, что вообще-то одно и то же. Посмотри на всех, даже Катенька, и та, как человечек, пусть и маленький, себя ведет, а ты – ну чистая улитка.
ПАРТИЗАН (начинает петь). Вставай, проклятьем заклейменный… (плачет).
ДЕД ИВАН. Не ту песню ты запел. Вот какую надо. (поет).
Наверх, вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает.
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
ВСЕ. (поют).
Все вымпелы вьются, и цепи гремят,
Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудия в ряд,
На солнце зловеще сверкая!
Свистит и гремит, и грохочет кругом.
Гром пушек, шипенье снарядов,
И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»
Подобен кромешному аду.
В предсмертных мученьях трепещут тела,
Гром пушек, и шум, и стенанья,
И судно охвачено морем огня,
Настали минуты прощанья.
Прощайте, товарищи! С Богом, ура!
Кипящее море под нами!
Не думали, братцы, мы с вами вчера,
Что нынче умрём под волнами.
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы Русского флага,
Лишь волны морские прославят одни
Геройскую гибель «Варяга»!
ДЕД ИВАН. Вот это песня. А ты «Интернационал». Я аж до слез растрогался. Да и у вас у всех лица посветлели. (достает махорку, газету, скручивает самокрутку, закуривает).
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Вань ты очумел совсем, здесь курить? Сено сухое, сейчас амбар полыхнет.
СТАРОСТА. (улыбаясь подходит). Тетка Наталья, а ты видимо очень боишься, что все здесь полыхнет?
УЧИТЕЛЬ. (смеется). Да ты не бойся, если чего, немцы снаружи сразу все потушат.
Все начинают как дети громко и весело смеяться.
ГОЛОСА.
- Вот я всегда безмерно верил в детей. В их предчувствия, интуицию.
- Да девочка молодец. Вот так угадать, что ее спасет именно Сталин, а не какие-то мифические партизаны.
- Да и Ленин. Это уже блаженный молодец, проинтуичил.
- По-моему этот так называемый Учитель просто угадал слово. Ничего он не знает. Просто несет бред, а это каким-то образом коррелируется с действительностью.
- Коррелируется с действительностью. Вы сами-то поняли, что сейчас сказали? Может быть, угадал, конечно. Ведь к слову «Сталин» сразу же просится парное к нему слово – «Ленин». Но все равно, молодцы. Немцы еще за бензином не доехали, а они уже знают, что произойдет сейчас и как они спасутся.
- И главное кто их спасет.
- А как мы объясним спасенным, что Сталин сидит в Кремле, руководит страной, воюет с Гитлером, и одновременно является единорогом и пасется на лугу, который не показан ни на одной карте, да и луг этот найти практически не возможно.
- Это объяснить, по-моему, еще можно. Вот как объяснить, что Ленин лежит мертвый в Мавзолее, да даже более чем мертвый, потому что внутренности у него все вынуты, и одновременно является единорогом, который пасется на лугу, который на глобусе Земли точно не найдешь, да и на других планетах тоже сомнительно.
- Ладно, не будем никому ничего объяснять. Надо чтобы они поскорее дверь нашли. Мы ведь ее уже давно проявили. Что же они ее никак не заметят?
- Об этом я не беспокоюсь, сейчас заметят. Меня другой вопрос беспокоит, поймут ли они как надо в дверь проходить?
УЧИТЕЛЬ. Слышали голоса?
СТАРОСТА. Нет. Да тихо вроде. Немцы и те стихли.
УЧИТЕЛЬ. Вот и я ничего не слышу. Странно. Раньше всегда голоса слышал. В трудную минуту и не очень трудную. А сейчас тишина. Эфир молчит.
ПАРТИЗАН. Может у тебя перед смертью мозги прочистились. Вменяемым стал. Хотя вряд ли.
УЧИТЕЛЬ. Помните, я Вам про четвертый вопрос рассказывал, ну что важно знать не только кто ты, откуда и куда идешь, но и с кем идешь. Так вот. Есть у меня знание одно. Откуда оно взялось, кто мне про это рассказал, я не знаю. Но знание есть и не деться мне никуда от него. А знание это такое – мы с вами, все всемером, не просто так здесь собрались, не случайно. Мы все семеро – это каркас, группа такая вечная, которая проходит через время необозримое, через пространство Вселенной, вместе. И мы никогда не расставались. Ни в прошлой жизни, ни в позапрошлой, никогда.
СТАРОСТА. Подожди, подожди. Какие это прошлые жизни? У нас их что, много что ли? У меня, например, одна. Да и у всех…
УЧИТЕЛЬ. Ошибаешься. Еще древние знали, что путешествует наша душа во времени, переселяясь из тела в тело, вечно и бесконечно…
ПАРТИЗАН. Сволочь идеалистическая.
УЧИТЕЛЬ. Так вот. В прошлых наших жизнях мы все семеро встречались обязательно, ни разу исключения не было. Мы все помогали друг другу, и в каждых воплощениях решали задачи определенные, иногда трудные, иногда не очень. Но решали всегда. А в нынешней нашей жизни, что-то расслабились, вот нас и собрали здесь при таких не очень приятных обстоятельствах, в ограниченном пространстве и при абсолютной нехватке времени.
ДЕД ИВАН. Может с Натахой я все время, из жизни в жизнь, и иду, рука об руку, в это я верю. Но с вами со всеми. Хотя интересную мысль говоришь, Учитель, продолжай.
УЧИТЕЛЬ. А что продолжать. Мы здесь собрались самые близкие и дорогие друг другу люди, чтобы там кто чего себе не думал. Откройте сердца, узнайте же, наконец, зачем мы здесь и сейчас собрались, как спастись можем и можем ли. А если не можем, так раскройте друг другу души, поддержите друг друга перед великой и непостижимой смертью, чтобы в следующем воплощении легче бы мы все встретились, и всемером продолжили бы наш вечный путь. Проститесь с телами вашими, с воспоминаниями вашими, со всем дорогим, что вы здесь навсегда оставляете и никогда больше не увидите. Попросите прощения у людей всех, кому навредили чем, умышленно или не умышленно. Ведь, несмотря на то, что перед вами раскрывается Вечность, этого конкретного маленького, но безмерно дорогого каждому из вас, вы действительно никогда больше не увидите, а может быть, никогда и не вспомните. Так поплачьте же вместе со мной по уходящему миру, ведь навсегда вы теряете его. (плачет).
ДЕД ИВАН. А зачем же тогда дальше идти, если забываешь все и не вспомнишь никогда.
УЧИТЕЛЬ. А затем, что в самом конце пути, эти раздробленные и потерянные и забытые миллиарды, миллиардные Вселенные соединятся в Одну. И все всё вспомнят, и все всё найдут и все соединятся. И каждый будет жить жизнью другого, и другой будет жить жизнью каждого, и мы снова будем одним целым. И утвердится окончательно Любовь.
ПАРТИЗАН. Так это же как коммунизм, мы же хотим на земле это здесь и сейчас построить…
УЧИТЕЛЬ. Стой. Смотрите – дверь. (Учитель указывает на дверь в стене).
ДЕД ИВАН. Что за дверь? Откуда она здесь? Я же здесь все знаю. Не было ее, и светиться вся таким мягким светом.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Так это же дверь в ад. Неужто не понятно?
УЧИТЕЛЬ. По-моему все немного сложнее…
Из-за двери тихо звучит средневековый хор, поют Rosa Das Rosas.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Кто это поет? (Подходит к двери). Что это? Она открывается?
ДЕД ИВАН. Открой да посмотри.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. (Открывает дверь). Там замок какой-то, люди. Костры. Кресты. Средневековье какое-то. Это что сон? Я не понимаю. Может мы уже мертвые…
УЧИТЕЛЬ. Да не усложняйте, Марина Сергеевна. Обычная дверь из этого мира в другой, просто вы таких дверей не видели, оттого и удивляетесь так сильно.
СТАРОСТА. А ты видел?
УЧИТЕЛЬ. Второй раз вижу. В первый раз не пошел, испугался.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Значит можно отсюда сбежать. И остаться в живых. Так, так… Катенька, иди ко мне. Мы сейчас с тобой в эту дверь пойдем. Убежим отсюда, и все будет хорошо, все будет хорошо. Катя, быстро ко мне.
КАТЯ. (Неохотно). Мам, я с куклой играю.
ПАРТИЗАН. Я бы тоже убежал, но ранен, несильно и немцы перевязали рану, но ранен и могу только ползти. Петр Семенович, Учитель, Дядя Вань, не бросайте, донесите.
СТАРОСТА. Быстро я из врага классового в Петры Семеновичи вырос.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. (Кричит). Катя, бежим без разговоров. Она исчезнуть может так же, как и появилась. (Берет Катю за руку и тащит к двери). Катя, там наше любимое с тобой средневековье, помнишь, пели шотландские баллады, помнишь Робина Гуда? Пошли быстрей, что же ты упираешься, господи.
Заталкивает Катю, потом идет следом сама. Дверь захлопывается.
ГОЛОС МАРИНЫ СЕРГЕЕВНЫ. А что же будет с моими замками и с моими эрлами?
Дверь исчезает.
ПАРТИЗАН. Да как же это? Да что же это? Что же она сволочь с дверью сделала? А как же мы?
УЧИТЕЛЬ. Дверь вообще ненадолго появляется, потом исчезает, Марина Сергеевна это правильно угадала.
ПАРТИЗАН. А что же ты молчал, гад? Что же ты молчал? Мы бы, если поторопились тоже бы ушли. А сейчас гореть, гореть…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Лучше здесь гореть, чем в аду потом. А Маринка с дочкой точно в ад попали. Дымом-то как из двери этой вашей пахнуло. Не жалей.
ПАРТИЗАН. Но они ушли, отсюда ушли. А я здесь. А здесь самое плохое место на Земле. С этим спорить вы не будете?
УЧИТЕЛЬ. С этим спорить мы не будем. (Садится). Но женщины, слава Перуну, спаслись. Кроме тетки Натальи…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Я в бога верую. И верю, что душа моя спасется в вечности. Кроме того, Господь под конец жизни такую мне Любовь явил, которую я не замечала и не ожидала. (Подходит к деду Ивану, садится около него, кладет голову на плечо). Куда же я без него? Без любви моей седой-бородатой? Как бы я сама ушла, а его бы здесь одного оставила?
Дверь опять начинает проступать на стене, открывается, и из нее в клубах дыма появляются Марина Сергеевна и Катя. Они одеты в средневековые платья. Катя заметно подросла.
ПАРТИЗАН. Вы чего вернулись? А? Катя что с тобой произошло? Отчего ты так выросла?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Сожгли нас с Катей там на костре.
СТАРОСТА. Кто?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Святая Инквизиция.
СТАРОСТА. И что?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Закончили мы там путь, а вернее тропинку маленькую ответвленную, и вот теперь снова здесь.
СТАРОСТА. Да когда же вы все это успели? Здесь и трех минут не прошло с тех пор, как вы в дверь эту ушли.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Да? А мы там три года успели прожить, три Рождества встретить.
КАТЯ. Мы о вас там почти каждый день вспоминали. Последнее время все время дверь эту искали, чтобы обратно вернуться.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Мы с Катей поняли очень отчетливо слова Учителя о том, что мы самые близкие и родные люди во всей Вселенной. И связаны невидимыми, но очень прочными нитями. Нам так вас не хватало, мы так тосковали и печалились на физическом просто уровне, мы хотели воссоединиться с вами, встретиться с вами.
КАТЯ. Вы мне все почти что каждую ночь снились, и мы с вами разговаривали…
ПАРТИЗАН. Все, хватит этого бреда. Отнесите меня кто-нибудь, втащите быстрее, а то я боюсь, пока ползти буду, она снова исчезнет. Петр Семенович, враг мой родной классовый, ну отнеси меня туда побыстрее, богом прошу. Жить хочу, жить хочу…
За дверью звучит песня Billy Holiday.
СТАРОСТА. (Ни к кому не обращаясь). Отнесу бедолагу. Я тут быстро. Занесу его, а ногу в дверь поставлю, чтоб не захлопнулась. Давай родной. Давай на плечи. Учитель, помоги! Ну давай же, быстрей.
Учитель помогает взобраться Партизану на плечи Старосты. Староста с Партизаном на плечах исчезают в дыму. Дверь пропадает.
УЧИТЕЛЬ. Вот дверь опять исчезла. А Староста не до конца что-то определился. Ногу забыл поставить.
ДЕД ИВАН. Жить любой ценой захотел, а все хорохорился тут. Я много таких видал, что умом-то за жизнь не цеплялись, понимали все, а нутро все равно против разума от смерти рвалось, любые ложбинки малые находило, чтобы спрятаться от нее.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Вернуться они. Знаю я. Нельзя нам друг друга сейчас предавать. Нельзя разбегаться. Я, там за дверью, с монахом одним встретилась. Научил он меня правильно молиться, с Богом разговаривать. И рассказал, что все внутри у меня, все знания о мире, все прошлое и будущее все во мне. И если я открою свое сердце и пущу в него северо-западный ветер. То это поможет мне вспомнить все, узнать все…
УЧИТЕЛЬ. И что же Вы узнали?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Я за те три года, что была за дверью, вспомнила все свои прошлые жизни. Я не буду подробно про них сейчас рассказывать. Но главное вот что – во всех без исключения прошлых жизнях мы все всемером встречались, даже если рождались на расстоянии друг от друга в тысячу километров. И не по раздельности встречались, а в итоге все вместе, как сейчас. Это учитель правильно нам рассказал.
ДЕД ИВАН. И зачем мы все вместе встречались?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Каждый раз в каждой жизни перед нами задача ставилась, невыполнимая почти, которую нам следовало решить. И мы каждый раз решали эти задачи и выходили на следующий, более высокий, уровень.
ДЕД ИВАН. И как мы про эти задачи узнавали? Кто нам про них рассказывал? Кто нас всех вместе собирал?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Никто не говорил, никто не ставил. Просто кого-то из нас, самого неиспорченного, в последний момент осеняло, из воздуха как будто знание приходило. А собирали нас всегда совсем посторонние люди.
ДЕД ИВАН. Да сейчас нас всех, например, майор Шульц собрал. А он ведь не один из нас. Так ведь, Марина Сергеевна?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Так.
ДЕД ИВАН. Ну, а какие задачи перед нами обычно ставились?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Да разные. Не время сейчас о прошлом говорить.
ДЕД ИВАН. Да. Считанные минуты у нас остались. А наших голубчиков что-то нет, как нет.
Дверь появляется вновь. Из нее выходят Партизан и Староста, одетые в кожаные куртки, все в дыму . В руках у них пистолеты. Дверь исчезает снова.
ПАРТИЗАН. До какой же низости, до какой мерзости люди доходят…
ДЕД ИВАН. Что же вы быстро вернулись? И как новые прям. Ты же раненый был? Ходить не мог.
ПАРТИЗАН. (машет рукой с досадой). А…
СТАРОСТА. Гангстерами американскими мы с ним были. Сожгли нас тоже. Привязали к столбу, облили бензином, подожгли.
ДЕД ИВАН. Нет, ну мы здесь, похоже, все с огнем дружим…
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Ребятки у вас же наганы есть. Немцев всего человек пятнадцать, я считала. Постреляйте всех. Вы же стрелять умеете.
ПАРТИЗАН. Да патронов нет, все там расстреляли. Да если бы и были, не об том нам сейчас думать надо. Я когда горел в САСШ этих империалистических, ко мне коня два в огне явились с рогами на головах и орать начали что-то, мол, времени у меня совсем не осталось, возвращаться надо скорее и решать со всеми Великую Загадку Жизни.
УЧИТЕЛЬ. Что за кони?
Слышан звук подъехавшего мотоцикла, звук разгружаемых канистр, немецкая речь.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Господи помилуй нас грешных…
КАТЯ. Вы что, ничего не понимаете? Ну отчего взрослые такие дураки? Неужели не ясно как надо поступить? Меня в пионеры не успели принять, война началась, но я всегда очень хотела, и все их правила наизусть выучила, и про девиз: «Один за всех и все за одного», прекрасно помню. Нам всем вместе надо в дверь заветную попасть, не поодиночке, а вместе. Понимаете? Как в фильме «Золотой ключик», Дед Иван – как Папа Карло, а мы – как куклы карабасбарабасовского театра. А фашисты – Карабас Барабас, Дуремар, Лиса и Кот. А …
ПАРТИЗАН. Так двери нет.
УЧИТЕЛЬ. Почему нет, вот - она. Только что опять появилась. Дед Иван, открой ее.
ДЕД ИВАН. Почему я?
УЧИТЕЛЬ. Ну, ты ж у нас Папа Карло.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Вань…
Дед Иван подходит к двери, растворяет ее. Дверь оказывается необычайно большой. Все всемером в ряд помещаются в дверной просвет.
СТАРОСТА. Кто это?
УЧИТЕЛЬ. Единороги. Их много.
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Рай?
УЧИТЕЛЬ. Нет.
ПАРТИЗАН. Ад?
УЧИТЕЛЬ. Нет. Мне мудрец один рассказал, да жаль не поверил я ему тогда. Сказал он, что человек каждый вращается как белка в колесе жизни-смерти, но не вечно. Приходит время, выпрыгивает он из колеса этого неумолимого. И оказывается на лугу вечном-бесконечном, где принимает он образ единорога и пасется на том золотом лугу. И пребывает он на там во веки веков.
СТАРОСТА. Навсегда, что ли?
УЧИТЕЛЬ. Да.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. И что мы вот путь этот громадный прошли тысячелетний, в разных телах тут потаскались, намаялись, чтобы лошадями все оставшееся время на лугу пастись?
КАТЯ. Мама, ты что? Посмотри, какие они прекрасные. И как там, в саду этом, красиво. Чувствуешь - запах, слышишь - ветер, видишь - свет?
ДЕД ИВАН. Это мы их так со своей колокольни, отсюда видим, единорогами. На самом деле перед нами Великий Источник Любви, с которым нам сейчас предстоит воссоединиться.
ТЕТКА. Ваня, ты это откуда узнал?
ДЕД ИВАН. Помните, я вам рассказывал о моряках тибетских, которые меня в японскую-то спасли. Так вот капитан их напоследок сказал: «Держи курс на Великий Источник Любви, с которым тебе предстоит воссоединиться». Я спросил его: « А как я найду Источник Любви Этот»? Он ответил: «Огонь, тлеющий внутри тебя, разгорится очень ярко вблизи источника сего, излучающего сокровенный свет». И сейчас я чувствую, как разгорается огонь внутри меня.
Дверь со страшным звуком захлопывается, исчезает.
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Как же так? Это все был обман? Игры перепугавшегося насмерть ума? Сейчас гореть?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Дьявол путал напоследок.
ПАРТИЗАН. Никому верить в жизни нельзя, надо мне было, когда меня в плен брали чеку-то из гранаты вынуть. Испугался я тогда, смалодушничал.
Слышно, как амбар из канистр со всех сторон поливают бензином.
УЧИТЕЛЬ. (ложится на пол). Вы единорогов видели? Все видели? Какой обман, люди? Придите в себя.
Слышно как снаружи зажгли факел. Хором пьяными голосами немцы начали орать : «In nomine patris, et filii, et spiritus sancti…”
УЧИТЕЛЬ. (садится). Вспомните, почему мы опять здесь родились, вспомните, что мы не сделали тогда, в прошлый раз. Мы ведь в прошлый раз вплотную подошли к тому же самому месту. Ну почему вы все такие? Ну, за что мне это все?
СТАРОСТА. Учитель ты уж расскажи, только побыстрее, пожалуйста, а то боюсь у нас времени совсем не осталось.
ПАРТИЗАН. Да учитель, пожалуйста. Я вот точно уже ничего не вспомню.
ДЕД ИВАН. Никто из нас кроме тебя не вспомнит. Ты уж не причитай, помоги всем…
УЧИТЕЛЬ. (встает). Но… Это же так просто. Вы больше ведь никогда не увидите этот мир, не увидите эту планету, этих людей. Я не хочу сказать, что это плохо. И я не хочу сказать, что мир этот на самом деле существует. И я не хочу сказать, что место, куда мы сейчас с вами отправимся плохое. Нет. Место хорошее. И единственное, реально существующее. Но с тем, с чем вам больше никогда не встретиться на пути вечном, надо проститься. Причем проститься так, выразить эмоции так, как вы еще никогда ничего не делали до этого. Я вот знаю, что надо сделать, но не знаю как. В прошлый раз, кстати, это стало для нас большой проблемой.
ПАРТИЗАН. Меня когда в армию родня провожала…
СТАРОСТА. Ну, продолжай.
ПАРТИЗАН. Пели все и плясали. Почти два дня. Ну и самогон еще пили…
УЧИТЕЛЬ. То есть ты нам предлагаешь сейчас всем сплясать и спеть? Я правильно понимаю? Мы вот так со всеми простимся? Как настоящие советские люди? Самогона вот нет, извините. Не завезли. Есть еще какие-нибудь мысли?
МАРИНА СЕРГЕЕВНА. Ну когда с человеком если каким прощаешься, провожаешь его в последний путь. Все плачут, причитают. Оркестр похоронный играет марш Шопена.
УЧИТЕЛЬ. То есть Вы нам предлагаете всем поплакать, попричитать и дождаться похоронного оркестра. Боюсь, они не успеют приехать. Еще мысли есть?
ТЕТКА НАТАЛЬЯ. Я когда маленькой была, мы с весной прощались – хороводы в лесу водили.
УЧИТЕЛЬ. Вот оно. Молодец. Ну, наконец-то. Все поняли? Хоровод жизни. Вот что они имели в виду…
СТАРОСТА. Кто?
УЧИТЕЛЬ. Да единороги эти. Они целый час мне в уши жужжали: «Станьте единым, ради бога, станьте единым…» И мы сейчас в хороводе этом станем едины, как планеты, вращающиеся вокруг Солнца, как мир, крутящийся вокруг центра Вселенной, как тело, путешествующее вокруг души, как разум, бредущий вокруг да около непостижимого, в конце концов, как Бог, творящий вокруг нас. Кстати, последнюю свою мысль я хотел бы чуть-чуть более широко объяснить…
ДЕД ИВАН. Ладно, Учитель, потом расскажешь. Времени будет много. Давайте, берите друг друга за руки.
Все берут друг друга за руки и начинают хороводить хоровод в полной тишине. Гаснет свет.
ГОЛОСА.
- Ну, вот видите. Вот видите. Все у нас с Вами получается, если захотим. Какое дело сделали – и это всего лишь за час с небольшим. Все спаслись. И окружающие ничего не заметили. Никаких странностей. Никаких следов.
- Я бы на Вашем месте не радовался так сильно. Все им объясни, по полочкам разложи, разжуй и в рот положи. А сами. Сами то что. Вообще ни до чего додуматься не могут? Тем более поняли все абсолютно неправильно. Разве вы этого не видите?
- Ну, поняли, конечно, все чуть-чуть неправильно. Но мысли работали в правильном направлении. Тем более, что сейчас наши с Вами коллеги все им объяснят.
- Наши с вами коллеги нам ничего объяснить не смогли, до всего своим умом доходить пришлось. Да ладно. Летать не разучились еще?
- Летать? Я же вроде не Пегас? А куда нам лететь?
- Тут самолет один южнокорейский в воздушном пространстве Советского Союза заблудился. Ну и как вы прекрасно понимаете, собьют его через пятнадцать минут или около того.
- Да, нарушать воздушное пространство. Это не хорошо. А пилоты куда смотрят?
- А пилоты умерли все. Так получилось.
- А как же самолет не падает.
- Работает автопилот.
- Всякое в жизни случается… Пойдемте уж отсюда, а то амбар сейчас подожгут…
- А вы не отлынивайте, не отлынивайте. Вы же все поняли?
- Послушайте за пятнадцать минут объяснить такой куче народа устройство Вселенной, цель Бытия, их место в Великой мистерии жизни. Потом побудить их на абсолютно правильные действия. Общаться с ними ведь придется на южнокорейском языке?
- А вы забыли корейский?
- Надо бы в библиотеку зайти, подучить.
- Летим коллега, времени мало.
- Да я же не отказываюсь, надо так надо.
Зажигается яркий свет. Все эсэсовцы стоят в зале. Смотрят на сцену. Один снимает горящий амбар на кинокамеру.
МАЙОР. Sie haben nichts seltsam bemerkt? (1)
ЭСЭСОВЕЦ. Es gibt nichts. Und Sie? (2)
МАЙОР. Die Stille. Die absolute Stille. Sie kreischen wie die Schweine gew;hnlich. Eben bem;hen sich, die T;r aufzubrechen oder, auf die Stra;e herauszuspringen. Man Muss nach als ihm schie;en. Und jetzt die Stille. Als ob innerhalb niemandes gibt es. Sie konnten doch nicht entlaufen? (3)
ЭСЭСОВЕЦ. Es ist ausgeschlossen. Ringsumher standen unsere Menschen. Vorbei ihnen und w;rde die Maus nicht durchgelaufen sein.(4)
МАЙОР. Seltsamerweise. Also, gut. Nach den Wagen. Wir m;ssen bis zum Untergang in den Stab geraten. Und sich zu bem;hen, das Treffen mit den Partisanen zu vermeiden.(5)
(1) Вы не заметили ничего странного?
(2) Нет ничего. А Вы?
(3) Тишина. Абсолютная тишина. Они обычно визжат как свиньи. И стараются выломать дверь или выпрыгнуть на улицу. Приходится по ним стрелять. А сейчас тишина. Как будто внутри никого нет. Они ведь не могли сбежать?
(4) Исключено. Вокруг стояли наши люди. Мимо них и мышь бы не пробежала.
(5) Странно. Ну, ладно. По машинам. Нам до заката надо попасть в штаб. И постараться избежать встречи с партизанами.
Майор и эсэсовцы уходят за сцену.
Занавес.
Роман Уроборос.
Москва.
Июнь 2009 – Декабрь 2009.