12 Падение Сен-Катарен
Первые арнесийские солдаты появились на окраинах Сен-Катарен уже через два дня. Спустя четверо суток предместья были потеряны. Доктор Линси собрал свою сумку и ушёл на передовую. Несколько раз приходил присланный им человек с записками, по которым Рут Эвиль собирала для него медикаменты. Осе перестал ходить в штаб, зато каждый день они с Друдом стали посещать дом одного из местных жителей, набитый проживавшими там повстанцами, где лили из оловянных ложек пули и обсуждали подробности защиты их квартала под шум стрельбы, доносившийся с окраин города.
Сначала связь между кварталами поддерживалась, была заметна координация действий руководителями из штаба, но вскоре каждая часть города стала сражаться сама по себе. Никто уже не ждал никакой помощи. Отчаянное сопротивление диктовалось достоверными сведениями о тех жестокостях, с которыми арнесийские войска расправлялись с побеждёнными.
Квартал, в котором находился дом доктора Линси, был окружён целым кольцом баррикад, передвигаться вдоль которого позволяли раскрытые настежь дома жителей, обычно имевшие два входа, парадный и задний, выходившие на обе стороны улицы. Дома эти были набиты мало знавшими друг друга людьми, объединёнными одной целью, и представляли собой проходные дворы. Друд и Осе проводили там почти всё своё время, иногда сталкиваясь с знакомыми типа Арцимболдо. В этой жизни, где существовало время только здесь и сейчас, где все жили от перестрелки до перестрелки, между многими возникли своеобразные братские отношения, отринувшие условности и предрассудки, разделявшие этих людей в прежней, мирной жизни. У Друда и Осе появилось много минутных приятелей среди людей из самых разных слоёв общества, с которыми им в обычных обстоятельствах никогда бы не пришлось встретиться. Они все были равны перед лицом неминуемой гибели и хотели запомниться окружающим с лучшей стороны. Здесь не произносилось громких слов, разговоры крутились вокруг сиюминутных проблем, и эта обстановка товарищества позволяла держаться и не впадать в отчаяние от безысходности. Друд и Осе почти всё время находились на передовой своего квартала. Они ели, когда было, что есть и почти не спали. Постоянные напряжение и усталость сделали юношей почти бесчувственными и равнодушными, позволили привыкнуть к тому, что творилось вокруг. Часто привычка и усталость заменяли повстанцам сознательную храбрость.
Однажды, во время передышки между перестрелками, прислушиваясь к грохоту вражеских пушек где-то через два квартала от них, Друд сказал:
-Интересно, что делает господин де Вер? О нём совсем ничего не слышно.
-На что ты намекаешь? – поднял голову Осе, сидевший привалившись спиной к стене.
-Ни на что. Просто говорю, что о нём ничего не слышно.
-Ты сомневаешься в нём?
-Если честно, Осе, я не знаю, что и думать. Почему мы о нём ничего не знаем?
-Мы даже о соседнем квартале ничего толком не знаем.
-Может, его нет в городе?
-С чего ты взял? – встрепенулся Осе, и его реакция показалась Друду подозрительной.
-Ты что-то знаешь?
-Ничего не знаю.
-Не лги, Осе, так его нет в городе? Он нас бросил? Как тогда, в период Мартовского мятеже, он спасётся, а мы останемся здесь?
-Да что ты знаешь о Мартовском мятеже? – тихо сказал Осе, но глаза его потемнели и сделались страшными. Никогда, слышишь, никогда не смей подозревать господина де Вера в предательстве!
-А что я должен думать, если ты всё время молчишь, выдыхаешь, устраиваешь из всего тайны?
-Ну, хорошо, я скажу тебе, но эту тайну не должен знать никто, кроме тебя. Клянись мне!
-Клянусь!
-Господин де Вер действительно был тяжело ранен. Лишь благодаря сильнодействующим лекарствам и собственной воле он смог тогда проехать на глазах народа через весь город, но в тот же день состояние его сильно ухудшилось. Руководством сенкатаренской организации сторонников объединения провинций было принято решение вывезти его в Северные провинции. Так было нужно. Ты сам знаешь, что только его влияние и средства помогали нашим тайным обществам быть единым целым и получать поддержку от Северных провинций. Если он умрёт, всё развалится в одну секунду. Если бы он мог, он бы сопротивлялся и не поехал, но сопротивляться было некому. Может, его уже и нет в живых.
-И как давно его вывезли?
-Тогда, когда развалилось общее руководство обороной города. Никто из оставшихся руководителей не смог так быстро реагировать на изменяющиеся обстоятельства, как умел он.
-Так давно? Но почему никому ничего не сказали?
-Ты представляешь, какая паника бы началась?
-Стало быть, на Севере всё знают? Они нам не помогут?
-Единственный, кто нам может помочь, это господин де Вер, если он ещё жив. Теперь тебе легче от того, что ты всё знаешь?
Друд пожал плечами и ничего не ответил.
Положение в городе ухудшалось. В то время, как арнесийцы могли менять части, штурмующие кварталы, привлекать новые силы, количество защитников только уменьшалось. У горожан заканчивались запасы пороха и пуль. На ряде баррикад противники сцеплялись врукопашную. Люди падали от усталости и засыпали в самых неподходящих местах, равнодушные к происходящему. В домах на столах лежали убитые, которых некогда было похоронить.
В полдень последнего дня уходящего месяца на баррикаду, которую защищали Друд и Осе, прибежал человек и закричал, что кольцо обороны их квартала прорвано. Часть людей отправилась туда, но юноши с оставшимися бойцами не двинулись с места. Уже несколько дней они жили прямо здесь. От голода и жажды их спасали женщины, приносившие защитникам еду и воду.
К утру следующего дня весь квартал превратился в арену сплошных индивидуальных стычек. Прибывшие с соседних улиц гонцы сообщили, что тыл прорван и защита оставшихся позиций бессмысленна. Юноши простились с оставшимися в живых товарищами, один из которых сказал:
-Спасибо вам, ребята, за всё. Больше мы сделать ничего не можем. Теперь каждый сам за себя.
-Куда мы теперь? – спросил Друд у Осе.
-Домой. Нужно посмотреть, как там Шэерлот и Рут Эвиль.
Стараясь тщательно избегать встреч с вражескими солдатами, молодые люди, пользуясь кое-где распахнутыми проходными дверями, перебежками двинулись к дому доктора. Несколько раз их окликали с характерным арнесийским акцентом. Несколько раз им посылали вслед пули. Тем не менее, они добрались до дома без потерь. Там было полно народа: доктор, Арцимболдо, Шэерлот, Рут Эвиль и ещё какие-то незнакомые люди.
-Хорошо, что вы пришли! – воскликнул доктор. – Неподалёку от города, за скалой, стоит корабль, присланный господином де Вером вывезти всех, кого можно. Нам надо постараться вырваться отсюда и попасть на борт. Нас ждут.
-Нужно двигаться улицами, примыкающими к порту. Там вроде бы пока меньше стреляют, - заявил Арцимболдо.
-Ты хорошо знаешь эти улицы? – спросил доктор.
-Неплохо.
-Тогда веди.
Друд схватил книгу Борда-Сигюрда с письмом матери, Осе – какие-то свои бумаги, после чего они все выскочили на улицу. В кварталах, примыкающих к порту, действительно пока было относительно спокойно. То ли жители попрятались, то ли бежали, но им не встретилось почти не души. На самой окраине они нарвались на солдат и были вынуждены свернуть в проходной двор, выложенный рядами бочек. Говорят, что в отчаянный момент человеку запоминается всякая ерунда. Друд на всю жизнь запомнил оштукатуренные жёлтым цветом облезлые стены, синюю тень, пересекавшую их наискось, прохладу, исходившую от пахнущих сыростью камней. До конца дней в кошмарах ему снились спины людей, бегущих между пахнущими рыбой большими бочками, по которым сзади стреляли арнесийские солдаты, и сердце его сжималось от страха и желания добежать до квадратного выхода из этого двора, в котором ослепительно синело небо.
Несколько человек, убитые или раненые, остались лежать в том дворе. Там же пуля попала в спину Шэерлот. Осе и Друд подхватили её под руки и протащили до выхода, где она окончательно сделалась тяжёлой и обвисла. Какой-то человек взялся помогать им, подхватив её за ноги. Голова Шэерлот моталась, но она была жива. На краю порта возвышалась огромная, поросшая зеленью высокая скала, уходившая подножием в воду. Обогнув её, беглецы очутились на длинной песчаной косе. На некотором расстоянии в море стояла небольшая шхуна. Две шлюпки покачивались на волнах недалеко от берега. Увидев беглецов, они стали приближаться.
День был тёплый. Солнце начинало клониться к закату. С моря дул лёгкий приятный бриз, гоня к берегу мелкие волны с шапками белых барашков. Море дышало спокойно и размеренно.
Шлюпки были вместительны, а людей на берегу было не очень много. Не смотря на это, когда первая шлюпка отплыла, стало ясно, что один человек во вторую не влезет.
-Оставьте женщину, она всё равно умирает, - сказал один мужчина.
-Нет-нет, - возразил Осе, - возьмите её, а я останусь. Она выживет.
-Осе, я с тобой, - сказал Друд.
-Ты должен поплыть с ними и позаботиться о Шэерлот.
-Я тебя не оставлю.
-Эй, парни, быстрее решайте, кто едет, нужно отходить от берега! – крикнул им матрос со шлюпки.
-Друд, одна Шэерлот ехать не может, а врачебная помощь ждёт её только на корабле. Если её оставят на берегу, я останусь с ней, но она умрёт без помощи врача. Потом, если нас арестуют, то моя тётка добьётся для меня помилования, она хорошо знает губернатора, а за тебя не вступится никто. Вот, возьми эти бумаги и сохрани их для меня. Иди, иди.
Доверительно склонённое к Друду лицо Осе было залито ровным алым светом заходящего солнца. Оно казалось таким красивым и юным, а голос таким вкрадчивым и задушевным, что юноша стал отступать в воду, словно под воздействием гипноза. Взгляд Осе и его улыбка, на первый взгляд, полные ободряющей ласки, скрывали в глубине огромное напряжение воли, которым он мысленно отталкивал друга от себя.
Когда Друд зашёл достаточно глубоко, заждавшиеся пассажиры шлюпки втащили его внутрь. Шлюпка заскользила по направлению к шхуне. Чем дальше она удалялась, тем больше Друд ощущал нарастающее внутреннее беспокойство. Тем не менее, словно под продолжающимся воздействием гипноза, он, оглядываясь, влез по верёвочной лестнице на борт корабля. У юноши было ощущение человека, который что-то потерял или забыл, но не может вспомнить что. Он снова бросился к борту, но берег был так далеко, что он ничего не разглядел. Корабль начал приготовления к выходу в открытое море.
13 В море
Друд всё ещё стоял и растерянно оглядывался, когда встретился взглядом с капитаном Эсклермондом.
-Дорстен, ты жив! – воскликнул капитан. – Пойдём со мной. Ты устал?
-А остальные? Наверно, мне нужно быть с остальными, - с видом сильного душевного волнения пробормотал Друд.
-Видать, парнишка не в себе, - сочувственно пробасил возвышавшийся над Эсклермондом голландец с фарфоровой трубкой в зубах.
-Отведи-ка его в ко мне, - сказал капитан, - а я скоро приду.
Каюта капитана располагалась на корме. В этом достаточно просторном помещении было две койки, а между ними – стол. У задней стены стоял большой кованый сундук. Вся мебель была прикручена к полу. Вдоль стен находились встроенные шкафы с подвижными дверцами. В полу был сделан люк, железное кольцо которого Друд заметил не раньше, чем споткнулся о него. В оконце с раскрытыми деревянными ставнями падал свет закатного солнца.
-Садись-ка, - сказал голландец, усаживая Друда на одну из коек и тщетно пытаясь вынуть из его крепко сжатых пальцев книжку и свёрток. – Да не бойся, никто не возьмёт твои вещи, я только положу их на стол. Ты кто же такой будешь?
-Это сын мой, Дорстен. Прошу любить и жаловать, - ответил ему капитан, появляясь в дверях. – Иди-ка, Иост, наверх, проследи за курсом.
Когда помощник капитана ушёл, Руфрий Эсклермонд сел рядом с Друдом и, обняв его за плечи, сказал:
-Слава Богу, что я тебя нашёл. Теперь всё будет хорошо.
-Осе остался на берегу, - прошептал Друд.
-Кто? – не расслышал капитан.
-Осе остался.
Думая, что он бредит, капитан сказал:
-Давай-ка ты ляжешь спать, а после мы с тобой поговорим.
Лёжа в сухой одежде под одеялом, Друд не мог уснуть, не смотря на то, что добрый Иост дал ему хлебнуть вина из своей фляжки. Он смотрел в одну точку, ни о чём не думая, и ни на что не реагируя. Юноша начинал беспокоиться лишь при попытке дотронуться до его книги и его свёртка. Капитан запретил его трогать и лишь сам приходил иногда посидеть на крае его койки, не произнося не слова, или ложился спать на противоположную. Перелом в этом растительном состоянии произошёл, когда Друд начал вслушиваться в особый, тоскливый звук, издаваемый несмазанными железными кольцами висевшей над столом лампы, которую зажигали с наступлением темноты и не тушили до утра. Ему нравилось смотреть, как раскачивается её стеклянный корпус с трепещущим красноватым язычком пламени внутри, помещённый в железный решетчатый бочонок. Мерное движение лампы и её однообразное пение усыпили юношу, а когда он проснулся, то чувствовал себя намного лучше.
-Оклемался, малец! – обрадовался помощник капитана, лежавший на соседней койке. – Взгляд у тебя вроде разумный. Пойду обрадую твоего отца.
Вскоре пришёл капитан Эсклермонд. Друд попытался встать, но тот уложил его обратно.
-Спасибо вам за заботу, - сказал Друд.
-На судне все считают тебя моим сыном. Лучше, если так будет и дальше, - ответил капитан.
-Куда мы плывём?- спросил Друд.
-В Мирлауд.
-Вы вернётесь на Скалла-Веру? Если да, то мне нужно вернуться с вами.
-Зачем? – удивился капитан.
-Мне нужно. С вами или без вас я должен вернуться туда.
Они помолчали, потом Друд снова спросил:
-А Северные провинции, они собираются послать помощь на остров?
-Этот вопрос обсуждался, когда я выходил из Дьюри-Гентона. Без личного присутствия господина де Вера очень трудно втолковать этот вопрос герцогу Фёррилу.
-Господин де Вер умер?
-Нет, но он в тяжёлом состоянии и недалёк от этого. Всё, что он смог сделать, это дать средства на снаряжение трёх кораблей, которые должны были постараться вывезти всех, кого можно с острова. Один из этих кораблей – мой.
-У моего отца много денег. Когда мы приедем, я попрошу его послать наши корабли на остров, а матушка – она предоставит всем убежище в «Клёнах», я знаю.
Встретившись глазами с взглядом капитана, Друд почувствовал смутное беспокойство. По выражению его лица было ясно, что он в растерянности, как человек, который должен сказать что-то тяжёлое, но боится добить того, кому он должен это сказать, окончательно.
-Не мучайте меня, - взмолился Друд. – Что с ними? Они умерли? Скажите мне сразу, мне от вашего молчания только хуже.
- Держись, мой мальчик, - сказал капитан, взяв его за руку. - Твой отец был осуждён как бывший пират и казнён. Имя, под которым он проживал, признано ему не принадлежащим. Его брак с твоей матерью объявлен недействительным. Ваше имущество конфисковано.
Друд закрыл лицо ладонями и долго лежал, не шевелясь. Потом он отнял их и, поглядев полными муки глазами на Эсклермонда, спросил:
-А кто же теперь я?
-Мой сын, Дорстен Эсклермонд, и я не откажусь от этого ни при каких обстоятельствах. Здесь, на судне, все тоже в этом уверены. В твоём пакете я нашёл метрику Дорстена. Его имя (капитан запнулся) не было установлено перед смертью, так что по документам он жив. И, если ты от меня не откажешься, мы могли бы быть отцом и сыном.
- А это не предательство по отношению к тому, моему родному отцу?
-Разве ты отказываешься от него, или я отказываюсь от своего сына? Я никогда не смогу заменить тебе твоего отца, как и ты мне моего Дорстена, да такая цель и не ставится. Просто я пытаюсь протянуть тебе руку помощи. Мне казалось, что в течение прошедшего года она не была тебе лишней.
-Я глубоко благодарен вам за всё, что вы для меня сделали, - попытался смягчить свою предыдущую реплику Друд. – И простите, что я говорю всё время что-то не то. Но жить под чужим именем, особенно человека, который, судя по всему, во многом меня превосходил, оказалось не так просто. Так трудно быть всё время кем-то другим, хотя я, судя по всему, теперь вообще никто, если по решению суда я больше не Дэвид-Рудольф Эберт Шанталь.
-Не думай, что мне легче отдать моего сына безымянной могиле, чем тебе отказаться от своего прошлого имени. Но мой сын и твой отец умерли, и мы ничем не можем им помочь, но ты жив. Лишь имя моего сына открывает для тебя дорогу к новой жизни, в противном случае…
-Я - незаконнорожденный сын казнённого преступника, - закончил за капитана Друд. – Вы представляете себе, что вам грозит со стороны закона, если подлог когда-либо вскроется?
-И, тем не менее, я протягиваю тебе свою руку. Так легко впасть в отчаяние и упасть в бездну, но Осе так бы не сделал, он бы сопротивлялся до конца, - сказал Эсклермонд, вспомнив, как бредил юноша, едва поднявшись на борт, именем Ланселина.
-Осе остался на Скалла-Вере, и я хочу вернуться туда, - словно эхо, отозвался Друд
-Вернуться обратно можно только с подготовленной для этого экспедицией, иначе в возвращении нет смысла, а для…
-Сына повешенного пирата дорога в общество тех, кто будет участвовать в этой экспедиции, да и вообще в общество, закрыта. Он может жить лишь на дне, - прошептал Друд, и по глазам его было видно, как разум его оживает и усиленно работает.
- Что же ты выберешь, возвращение на остров и возможность помочь Осе или падение на дно?
-Возвращение, - сказал Друд и, внезапно нахмурив брови, спохватился: - А моя мать? Она тоже умерла?
-Не хочу тебя обнадёживать, Друд, но мне до конца так и не удалось выяснить, что с ней случилось после суда.
-Но она может быть жива?
-Может, но помочь ты ей сможешь опять-таки только занимая в обществе какое-то положение, а не находясь вне его.
-Мне было бы всё равно, кем быть, если бы только она нашлась, - сказал Друд.
Этот разговор придал цель дальнейшему существованию Друда, и он стал прилагать все усилия к тому, чтобы встать на ноги и привести в порядок свои мысли. До выяснения судьбы родителей считал, что жизнь под именем Дорстена Эсклермонда – это временная, вынужденная необходимость, которая отпадет сразу же после того, как он вернётся в Северные провинции и станет самим собой. Теперь его, Дэвида Шанталя, как такового, не существовало, и ему следовало смириться с тем, что маска Дорстена должна превратиться в его родное лицо на всю жизнь. Её ношение будет связано с определённым риском, но стать незаконнорожденным сыном преступника - судьба ещё более ужасная. Столкнувшись с реакцией на него людей, которые предполагали, что он всего лишь незаконнорожденный сын уважаемого ими капитана Эсклермонда, юноша страшился представить ту травлю, которая его ждёт как сына грабителя и двоежёнца, голландского пирата Дирка Терборха. Лишь Осе с его постоянной двойной жизнью мог вполне понять чувства, раздиравшие Друда. Участь его облегчалась тем, что, находясь длительное время в роли Дорстена, он привык в её рамках думать о капитане Эсклермонде, как своём отце. Теперь, скрыв глубоко в душе привязанности своей прошлой жизни, он должен был поменять местами роли Дэвида Шанталя и Дорстена Эсклермонда. Первую нужно было привыкнуть считать неким временным образом, который ему пришлось воплощать в определённом периоде своей жизни, а вторую – своей настоящей сущностью. Всё это было жизненно необходимо ради конечной цели – возможности участвовать в борьбе за двух находившихся в опасности дорогих ему существ. Возможность их гибели Друд исключал, внушив себе, что как только он допустит эту мысль, с ними действительно может что-то случиться. Каждый вечер он тайно молился об их благополучии.
Чувствуя ответственность перед Осе, юноша, чуть только встал, отправился выяснять судьбу Шэерлот. На борту шхуны, названной в честь первой жены капитана «Беатрикс», находилось около сорока человек из числа активных участников сопротивления арнесийским войскам и членов их семей. Меньшая часть из них располагалась в матросском кубрике, а большая часть – в трюме. Доктору Линси и Рут Эвиль под лазарет небольшую каюту, где хранились корабельные запасы оружия. Шэерлот находилась там, но Друда к ней не пустили. Занятые своими обязанностями, доктор и его помощница не были расположены много разговаривать с Друдом, что его немного задело. Зато он встретил Арцимболдо, который всегда был рад скрасить его одиночество. Оптимизм бил из него через край и, хотя парень ехал неизвестно куда без копейки денег, он был рад возможности увидеть новые места. Арцимболдо полагал, что их пребывание в Северных провинциях не затянется, и что вскоре они обязательно вернутся обратно с экспедицией, которую направит в помощь повстанцам герцог Фёррил.
Шэерлот умерла за сутки до прихода шхуны в порт Дбюри-Гентон. Когда Друд вместе с остальными пассажирами и командой пришёл попрощаться, её тело, завёрнутое в мешковину, уже лежало на досках палубы, перевязанное верёвкой с прикреплённым грузом. Виднелся только край юбки и ноги в не первой свежести чулках. Над ней прочитали молитву, после чего тело положили на доску, перекинутую через борт. Доску наклонили, и оно соскользнуло прямо в серые волны. Так оборвалась последняя живая ниточка, связывавшая Друда с Осе Ланселином. Хотя он видел много раз, как умирали люди, юноша всё ещё верил в торжественный и мистический характер смерти, полагая, что человеку, находящемуся на границе двух миров, открываются какие-то тайны. Вечером он подстерёг Рут Эвиль, чтобы расспросить её о последних минутах жизни Шэерлот и её последних словах.
-Она была всё время в забытьи, не могла ни есть, ни пить, - ответила помощница доктора. – И ничего не говорила, даже не бредила.