Эх, норов ты мой, норов! Бешеный и вольный. Шо ж ты мне покоя не даешь? То тоской необъяснимой мучаешь, то весельем буйным. И откуда же ты взялся на мою головушку, зараза?!
А вот откуда.
Дед мой, по материнской линии, Петр Степанович, был цыган. Нравом отличался буйным, весельчак был и балагур. Выпить, правда, совсем не любил, но это ко мне никакого отношения не имеет.
Как он появился в маленькой глухой деревеньке, что в Саратовской области, никто не знает, и по сей день. А откуда он родом, и что было с ним до этого, не знала даже моя бабка, он не говорил, а она не спрашивала. Пришел дед поздней осенью 1946 года, в старой солдатской шинели, в орденах с медалями, малость приподранненый. И такой с его приходом начался меж девок и баб молодых ажиотаж, что - держите меня семеро. Мужик, молодой, почти целый… и это в послевоенное, изголодавшееся по ласке и мужским рукам время. Но, моя бабка… так… про нее отдельно.
Моя бабка, Мария Антоновна, была из «благородных». Родители ее учительствовали, и дочке своей дали хорошее образование и воспитанность привили правильную. Характером она была тиха, спокойна и сдержанна, да вдобавок, еще и красива исконно русской красотой, с м-а-а-а-а-ленькой примесью Восточной Пруссии. Сватались к ней со всей округи часто и помногу, но безрезультатно. На тот момент ей было что-то около 20 лет, о ту пору возраст не шутошный, а она все в девках ходила. Ну не нравился ей никто настолько, чтобы с ним до конца дней своих… а родители особенно не настаивали.
И вот тут на сцене появился мой дед: высокий, статный, волосы черные вьются, и глаза темные ровно ночь безлунная. И работник справный, голова на плечах, и руки умелые.
Короче влюбилась бабка моя до беспамятства, так, что при виде его земля из-под ног уходила. Уж не знаю, каким она образом его приважила, но в неравной борьбе со множеством претенденток на руку и сердце моего деда, вышла победителем бабка, и вскорости они расписались. Родители бабки не были против, какой-никакой, роду-племени цыганского, а зять.
Через год народилась у них моя маменька, самая старшая из четырех дочерей. И все бы хорошо, жена умница, красавица, дочка… да только душеньке вольной цыганской не сидится долго на одном месте, неймется ей. И начал мой дед из дома уходить под разными благовидными поводами. Дескать, в соседней деревне дом надо строить, а в другой стадо пасти некому. Возвращался, правда, всегда. Денег не было, но еды хватало. Бабка молчала, не перечила, характер у нее такой был. Приласкает да и отпустит. Любила она деда.
И вот однажды собрался дед, да и уехал в Иркутскую Область на заработки. Оставив бабку с полуторагодовалой маменькой на руках, да еще и тяжелой моей старшей теткой. Деньги и письма поначалу слал исправно, а потом словно сгинул. Ни словечка тебе, ни весточки. Погоревала бабка, да делать нечего. Собралась в дорогу дальнюю, оставила маму на попечение родителей и, с пузом наперевес, отправилась. Если не живого мужика свово найти, то хоть окропить его могилку горькими вдовьими слезами.
Долго ли коротко, а поскитаться ей пришлось. По дорогам бескрайним, по деревням да весям, там люди добрые помогали, с голоду не давали помереть, там прогоняли, злые. На перекладных, да на попутках.
Родила она мою тетку в дороге, в каком-то сараюшке, в сибирской деревеньке на два дома. А на утро спеленала ее покрепче и продолжила путь. Добралась - таки до пункта назначения, а деда уже почитай полгода как там и нету. Но, бабка моя розыскник была еще тот. От нее не спрячешься! Приехала она по наводке в какой-то городишко, где ей указали на село в самом центре тайги. Третий день гуляют свадьбу, если мужик твой где-то и может быть, то только там. Оставила бабка мою тетку у добрых людей и направилась вглубь тайги.
И шо вы думаете? Свадьба пела и плясала, а на самом почетном и завидном месте жениха восседал мой дед! Живой и здоровый!
Эх, и такая обида тут взяла мою бабку! За себя и за детёв, ладно бы помер, погоревала бы, поубивалась, да и жила бы дальше, что все ее благородное воспитание как ветром сдуло. Схватила она то, что первое под руку попалось, а это была деревянная лопата, и такое там устроила! Много народу тогда полегло, а больше всех досталось, конечно же, деду и невесте евойной! У деда напрочь отбилось все желание жениться без разрешения бабки, а девка та еще потом долго боялась замуж идти.
Забрала бабка деда и вернулись они обратно в Саратов. И с тех самых пор деда как подменили. Стал он весь такой домашний-домашний, плюшевый-плюшевый. Вы верите? Я нет. Но мама так рассказывает. А кто я такая, чтобы ей перечить?
Умер дед в 1976 году, когда мне было два года.
Помню огромную лужу посреди двора, деда, сидящего на крыльце, и себя, в беленьком платьице, стоящую аккурат в этой самой луже. И слова:
- А теперь ножками, Евушка! Ножками…