РАССКАЗ МОЖНО СЛУШАТЬ: https://yadi.sk/d/U88__yiVdVHDy
Я совершил преступление. Но надеюсь, не привлекут за давностью и за отсутствием последствий. Дело было в экзамене. По существу поясняю.
Я учился на последнем курсе университетского химфака, уже дипломную делал. Из лаборатории иду домой под вечер и встречаю старого знакомого, Адика. Мы дружбы большой не водили, но были мотоциклистами оба и находили при встрече, о чём парой слов перекинуться. Тогда он тоже что-то мне поведал о лампочках, о фаре. Но ясно было, что все проблемы эти как раз до лампочки ему – рассеян и растерян, как будто только-только получил какую-то трагическую весть. Глядя в сторону и не попрощавшись даже, пошёл себе. Вдруг догоняет, глаза уже блестят:
– Ты, кажется, ведь химик?
– Да, физхимик. Тебе это зачем?
– Не может быть! Как раз, как раз, что нужно! Помоги! Только ты можешь спасти!
А дело было в том, что Адик вдруг задумал стать студентом, но в школе не утруждал себя особо, потом лет несколько болтался просто так – в общем, не очень в свои силы верил. Институт хоть выбрал он не самый-самый и факультет какой полегче, да всего лишь хотел быть вечерником, экзаменов страшно боялся. И упросил сдавать их бывшего своего одноклассника, медалиста, уже студента. Экзаменов четыре: математика, химия, физика и сочинение. Экзаменационный листок с фотографией, но её заменить ухитрились – имели знакомых спецов. Математику к тому моменту друг сдал уже, правда, только на тройку почему-то. Однако, вполне и этого хватало – хилый конкурс уже исчерпался. На последнем экзамене – сочинении – документ отберут, и снова надо вклеить фото Адика, но вот сочинения он не так боялся и мужественно собирался писать сам.
Однако, не заладилось. Друг-медалист то ли на самом деле, то ли осознав всю степень риска, на химический экзамен опоздал. Испугаться-то было чего! Конечно, из ВУЗ`а бы выгнали. И из комсомола, что тоже означало массу прелестей. Но Адик, не сомневавшийся в верности друга и твёрдо решивший пробиться в студенты, не отступил. Бог знает как, он получил в травмпункте справку, что прямо в день экзамена вывихнул ногу. Со справкой, хромая для вида, пришёл к секретарше приёмной комиссии и получил разрешение сдавать химию с другой группой. Тянулся парень к знаниям, тянулся! Однако получилось, что химию и физику теперь надо сдавать в один и тот же день. Круто, но куда денешься? А друг-медалист внезапно узнаёт, что именно в тот самый день принимает химию его родная тётя, перед которой ему являться под чужой фамилией, конечно же, нельзя. Облом, но бедный Адик ещё и здесь пытался маневрировать, ища для химии замену, и вроде бы кого-то даже находил, но дело упиралось в необходимость быстрой переклейки фотокарточек – на ходу такие вещи не сработаешь. Подобрать же человека, способного ни с того ни с сего сразу сдать оба экзамена, даже Адик не мог. И вот, когда у этого неугомонного энтузиаста уже последняя надежда скорбно испарялась, необъяснимая и ироничная судьба со мной столкнула.
Я выслушал и посочувствовал, совсем не собираясь лезть в афёру. Но он уж снова загорелся. «Понимаешь, – втолковывал и умолял, – у меня решается судьба! Если в институт не пройду, сопьюсь, опущусь и погибну!» Я от души советовал сдать самому – хватало ведь и троек. Ну, в крайнем случае, не сдав, он потеряет год. А я мог зачеркнуть пять лет учёбы. Но он не понимал, не слышал этого. Чего не посулил мне только! И наконец, ей-богу, порывался прямо здесь, на улице встать на колени. Я сжалился.
Потребовал надёжную охрану. Сам Адик должен ждать на «Яве» прямо перед входом. Ещё нужны учебники по физике для повторенья срочного – ведь весь спектакль на утро намечался. Азартный Адик на всё согласен, но только просит дать побольше моих фото – при переводе печати надо было точно подбирать оттенок чернил. Зашли ко мне домой, я отыскал какие-то старые карточки, а мать, почувствовав сразу недоброе, всё спрашивала, зачем они. Когда же Адик вскоре вновь явился и привёз учебники, она насторожилась ещё больше. И я уж начал волноваться.
А начитавшись физики ещё, спал ночью очень плохо. Просыпался и думал, как бы отвертеться. К утру решил, что придерусь к печати и извинюсь. Он прикатил на «Яве» в условленное время и сразу, без лишних слов, протянул документ. Названье института чётко и ясно проходило по краю моей физиономии. Все буквы одинакового цвета. Ну, не к чему придраться, а в глазах его надежды столько, столько веры, что я, увы, не мог не продолжать игру. У института нас встречают четыре крепких парня для охраны. Я инструктаж провёл, входя немного в роль. Да, сила и послушность их придали мне недостающую решимость, и стала появляться, чёрт возьми, пьянящая лёгкость, кураж авантюры, просто необходимые в таком деле.
Приёмная комиссия. Охрана остаётся за порогом. Слегка хромая, к секретарше подхожу. Я не похож на Адика, но может ли она держать все лица в памяти? Взяла медсправку и даже, здорово меня смутив, немного пожалела. Ещё там кто-то справку изучал, к печати долго придирался, но всё же документ в конце концов признали и подкололи к личному листку. При этом – так некстати! – мелькнуло Адиково фото, но – слава Богу! – внимание никто не обратил. А в ногах готовы распрямиться какие-то пружины и метнуть меня к двери, где за стеклом маячили телохранители. Предложили подать заявление декану и подписать у него. Декана нет на месте, прождали с полчаса. Мой было разыгравшийся авантюризм пошёл на убыль, и снова очень остро захотелось послать всё к чёрту, но бедный Адик, чутко уловив такой настрой, опять стал умолять, и я опять не смог его оставить.
Заявление можно подписать и у ректора, приёмная которого в соседнем корпусе. Меня направили там очередь занять, а секретарша обещала чуть позже подойти. Трое наших молодцов шагают вслед за мной, каждый вроде как сам по себе, перегоняется и мотоцикл. Один секьюрити оставлен наблюдать за секретаршей – ведь стоит захватить ей документ, где фотография… А вот и он забегает в приёмную: секретарша идёт и листок не брала – я спокоен.
Мгновенно подписана бумага, и секретарша отвела меня чуть не под ручку – ведь я при ней усиленно хромаю – на физику. Завела прямо в аудиторию без очереди. Мне очень неудобно, но авантюра правила свои диктует. Я быстро получил четвёрку. Братва так искренне заликовала, как будто бы они футбольные болельщики, а я забил красивый первый гол. Приятно, я всё больше в роль вхожу.
А с химией такой блицкриг, увы, не вышел. Секретарша не пошла со мной, а в этот раз её помощь была бы нужней – здесь очередь громадная. Куда нас прикрепили, ещё немалый конкурс. В просторном зале за разными столами сдавало сразу много групп. Все ожидающие очередь, девчата в основном, скопились перед дверью и как-то ухитрялись понимать, кому когда входить. Я показал записку секретарши, сказал, что я с другого факультета, что у меня сегодня два экзамена и что я ногу вывихнул, но девушки, вспотевшие от долгой духоты, без очереди не пускали. А караул мой, тоже подустав уже, работать начал радикально. Ребята протиснулись к двери и выстроились цепью. Как только выползла с экзамена его очередная жертва, парни за руки взялись и всех девчат легонько оттеснили. Я юркнул в зал, а там немного поприхрамывал. Ропот раздался за дверью, когда успел я вытянуть билет. Вибрировали створки, но держались.
В комиссии две женщины: одна пожилая – может, и впрямь тётушка того медалиста, а другая почти моя ровесница – мне показалось, что видел её где-то. Она тоже пригляделась, недобро как-то. Решая задачу про алюминий, который растворяли сначала в кислоте, а после в щёлочи, я чуял на себе колючий этот взгляд, и напрягались в ногах те пружины тревожные. Старался ни о чём плохом не думать и всё внимание отдать задаче. Как будто из иного мира вдруг до меня дошла знакомая фамилия, всё громче, громче повторяемая. Понял, наконец, что это ко мне комиссия взывает. Такая вялая реакция моя, конечно, неестественна. Может, молодая училась со мной на химфаке постарше курсами и вспомнила? Идя к столу, прикинул траекторию броска к двери. «Покажите ваш паспорт!» – холодно потребовала бдительная дама. Конечно, знал, что иметь его надо, но притворился, что не ведал ничего такого. «К секретарю идите, пусть ваш личный листок принесёт!» – скомандовала молодая, а пожилая, держа мой документ, внимательно смотрела всё то на меня, то на фото. Понятно, в чём дело! На фотографии, что лучше вышла по чернилам, я мало был похож. Всегда я волосы зачёсывал назад, а здесь – вперёд. Помню, как нашу студенческую группу заставили срочно сниматься для профсоюзных билетов, и я просто подурачился перед девчонками, а облик изменился сильно. Обидно, что фото ведь моё, а их насторожило так некстати. «Вы, наверно, засомневались в фотографии», – обратился я к пожилой. Она кивнула. «А посмотрите на меня теперь», – и я руками быстро загладил волосы вперёд. Это явно произвело впечатление, но они всё ещё сомневались как будто. Я наседал: «На нос обратите внимание, это же мой нос!» Они заулыбались, а пожилая даже выдавила что-то похожее на извинение. «Тут судьба решается, волнуешься, а вы…» – ворчал я. Вернувшись реабилитированным к своему бедному алюминию, который без меня так и барахтался беспомощно, пуская пузыри в разъедающей кислоте, я снова стал вникать в задачу, но мне опять не дали толком разобраться.
Краешком глаза заметил, что в соседнюю группу пришёл молодой кавказец, и там, слышу, стал назревать скандальчик. Он, как и я, похоже, хотел сдавать не за себя, но примитивно, нагло – безо всяких фокусов с фотокарточками. Наверно, думал, что все кавказцы для нас неразличимы. Как бы не так – здесь тоже не дремали и попросили паспорт. Тот гордо предъявил, но, видимо, опять не свой. Паспорт прячут в стол и по знакомой схеме велят идти к секретарю. Вскипев, сын гор пытался силой документ забрать, чем с головой себя и выдал. Завязалась потасовка. Две экзаменаторши вцепились в выдвижной ящик стола и визгливо грозятся милицию вызвать. Этого здесь только не хватало! А надо сказать, что тогда в институтах специальной охраны не было, и вход даже в дни экзаменов был свободный, только тётечки-вахтёрши дремали у дверей. Кавказец отступился наконец, но продолжал торчать перед комиссией, выклянчивая нудно паспорт. И тут чёрт дёрнул за язык ту молодую из моей комиссии:
– А мы хотели тоже одного к секретарю отправить.
– Кого? – живо заинтересовалась отнявшая паспорт.
– Вот этого молодого человека.
– Не отправили?
– Да вроде это он оказался.
– Дай-ка сюда его листочек.
Началась повторная процедура сличения, и тревожные пружины в который уже раз настроились катапультировать. «Да это же не он! – заключила дама и после неприятной паузы постановила. – Пусть они вместе идут к секретарю!» Тут уж я не выдержал – встал и громко обратился к пожилой экзаменаторше: «Сколько можно издеваться! Я вам объяснил ведь! Прошу меня оставить в покое!» Всё сразу стихло в зале, а в дверь просунулись мои встревоженные стражи. Кавказец на всякий случай, крадучись, удалился, чем сильно сгладил остроту момента. Пожилая забрала мой многострадальный листок и спросила: «Вы ещё не готовы?» «Уже почти готов!» – угодливо ответил я, поняв, чем промедление чревато, и поспешил к ней, так и не дав металлу из задачи хоть немного поплескаться и в щёлочном растворе. Она просмотрела скудные записи, что-то спросила и так быстро поставила четвёрку, что молодая интриганка, кровожадно подсевшая было ко мне с другого бока, и рта не успела открыть. С таким я удовольствием забрал фальшивый документ! И хромоту фальшивую совсем забыв, помчался к пацанам. Они от радости несли меня на выход на руках.
Адик после бессонной ночи, полной героических организаторских мероприятий, сладко дремал верхом на мотоцикле. Ключ зажигания согласно уговору торчал в замке. Встрепенувшись и осознав победу, он спешился прыжком и, замахав, как флагом, документом, исполнил дикий ритуальный танец. Потом широким жестом всех в ресторан позвал. Как же приятно видеть человеческое счастье!
Вскоре он сам написал сочинение и получил студенческий билет, так вожделенный.
Но не могу закончить показания свои столь благостно, не позволяют обстоятельства, не позволяет заключительный эпизод. Так лихо став студентом, мой бедный Адик просто не успел для этого созреть – почти что не ходил на лекции и вовсе не явился на первую же сессию. Отчислили, конечно.
Мою вину, допустим, сокращает это, но так и тянет всё же выругаться крепко! Ну, и выводы, наверно, можно сделать какие-нибудь.