Патриарх Бодхидхарма просидел в медитации семь лет, уставившись в стену. Не удивительно, что в Европе буддизм назвали «религией усталости», а в России, «религией эгоизма». Соловьев был ближе к истине, нежели Шпенглер. И правда, каким эгоистом, ну ладно, усталым эгоистом, нужно быть, чтобы, плюнув на детей, жену и родителей, начхав на друзей, работу и страну, пялиться в стену ради собственного удовольствия. Здесь, надо сказать, европейскому уму делать нечего. Патриарх сидел, конечно, отказываясь от желаний, но сидел-то он из некоего огромного желания избавиться от желаний. Вот «четыре благородные истины» Будды: 1) жизнь есть страдание, 2) источник всех страданий – желания, 3) чтобы избавиться от желаний, нужно вести «правильную» жизнь, 4) чтобы вести «правильную» жизнь – нужны «правильные знания». А «правильные знания», это, прежде всего, отказ от знаний, ну и от прочих искушений мира.
Начинаешь верить, что пропущенный в Евангелиях период жизни Христа с двенадцати до тридцати лет, то есть восемнадцать(!) лет Иисус провел в Тибете, потому что ничего нового против этих четырех истин он и не говорил. Правда, он предлагал, для достижения главной цели, изничтожить, распять в себе свое собственное «Я», а Будда предлагал «раствориться в море внимания к себе». Один только и делал, что говорил и говорил притчами, которые трактуй, как знаешь, другой на все главные вопросы предпочитал отвечать молчанием. Императивом одного было – «отдай все», другого - «приди и возьми». Впрочем, ни тот, ни другой не написали за всю свою жизнь ни строчки. Остается только догадываться, сколько вранья приплели к Христову учению добропорядочные христиане-доброхоты, чтобы две тысячи лет возить мордой об стол европейского человека и европейское человечество. Буддизму, вроде бы, больше веры. Постулат Лао-цзы – «знающий не говорит, говорящий не знает», заслуживает большего доверия, чем тысячетомные библиотеки христианства.
Христианство стремится к вечной жизни, буддизм - к абсолютной смерти. В чем же разница? В чем математическая разница между абсолютным нулем и бесконечностью? Что есть бесконечное время, как не полное его отсутствие, сиречь – ноль. А что есть пространство, как не функция времени? Иллюзорность времени предполагает иллюзорность пространства. Всё, весь мир – фикция, воровская «кукла». Какое тогда значение имеют понятия «вчера», «сегодня», «завтра» или «бесконечный космос»? Вечная жизнь и абсолютная смерть – суть одно и то же.
Но что же тогда наша жизнь? Ее можно было бы назвать иллюзией, если б не болели зубы и не ломило в пояснице, не терзали бы ни совесть, ни горечь утраты близкого человека. Мир, может, и иллюзорен, но страдания его реальны.
Если самую прекрасную статую осветить равномерно, чтобы каждый участок ее поверхности отражал одинаковое количество света, то что бы человек увидел? – ничего, пустое место. Он даже света бы не увидел, ибо не с чем было бы его сравнивать. Лишь тень дарит нам случай воспринять прекрасное или, вообще, хоть что-нибудь. Тень, как порождение света – вот условие жизни. И как оценить добро без наличия зла? – Никак. Что есть абсолютное добро или рай? – Ничто. Что есть абсолютное зло или ад? – Ничто. Некуда стремиться, нечего бояться. Реальна только жизнь. Она реальна потому, что телу моему больно и потому, что душе моей горько, и потому, что дерево отбрасывает тень.
Что делал семь лет Бодхидхарма? Он соединял Майю и Нирвану, он соединял видимость и ничто, он соединял свет и тень.
Он сказал: «НЕ ДВА»