СИНОПСИС
Маленький мальчик мечтающий стать известным писателем, познает вкус славы в юном возрасте и начинает писать.
Пережив тяжелые времена, победив депрессию, и пристрастие к алкоголю, он становится известным и популярным писателем, но его мучает чувство неудовлетворенности. Он уверен, что может писать лучше, и ищет стимул.
Случайно, он находит его в виде пишущей машинки любимого автора его детства. Преступным образом, убив владельца, он заполучает её, в результате теряя свой невесту.
Его посещает дух писателя, который предупреждает его о магической темной силе этого предмета.
Герой не внемлет совету и начинает работать на адской пишущей машинке. Его ждет слава и богатство, но жизнь его становится короче с каждым написанным романом.
Он умирает на пике писательской карьеры, не дожив до старости, известным и успешным, но одиноким человеком.
Перед смертью он раскаивается за грехи совершенные в юности, и пытается их искупить. Но хватит ли у него времени?
ЧАСТЬ 1. ТЕНИ ПРОШЛОГО
Глава 1. Знакомство.
За окном лютовала зима, протяжно завывал ветер. Ветви деревьев стучали в окно, мерзлой рукой с костлявыми пальцами. Миллионы снежинок кружили, падая на мерзлую землю. В комнате было тепло и уютно. На большой кровати, свернувшись калачиком и укутавшись в одеяло, лежал маленький мальчик. Его голубые глаза с любовью, и искренней детской привязанностью смотрели на отца, сидящего на краю.
- Король Ричард в окружении своей королевской свиты после долгого путешествия, наконец, вернулся домой. Мужчина захлопнул книгу и отложил ее на тумбочку. На темно синей обложке золотыми буквами было написано «Долгий путь домой» Адам Борн.
- Ну, как, понравилось? – поинтересовался мужчина. Ребенок энергично закивал головой.
- Когда я вырасту, я тоже стану писателем, - серьезно заявил он.
- Таким же, как Адам Борн?
- Не, пап. Еще лучше!
- Да кто бы сомневался,- засмеялся отец и ласково потрепал сына за волосы. Мальчик демонстративно надул щеки и с напускной обидой отвернулся. Отец наклонился и поцеловал сына. Выключил свет и, прикрыв дверь, вышел. Комната погрузилась в полумрак.. «Вот увидишь! Обязательно стану!» Мальчик закрыл глаза и тихонько засопел.
- Уснул? – спросила женщина, потягиваясь в кровати.
- Да, - кивнул мужчина. – Знаешь, что заявил наш сын? Что станет писателем.
- Наверняка, известным и популярным, - подмигнула она.
Женщина обняла мужчину и потянула на себя. Щелкнул выключатель, и комната погрузилась во тьму.
Глава 2. Первое признание.
Актовый зал был полон людей, одни беседовали, вторые смеялись, третьи горячо спорили. Публика была разнообразная. Молодые, совсем еще дети - школьники. Взрослые – родители, братья и сестры. Пожилые - бабушки, дедушки. Кресла, обитые красным материалом, стояли рядами, сцена завешена бордовой портьерой. В воздухе царил дух торжества.
Занавес, шурша, разъехался в стороны, обнажая деревянную сцену, на которой стояла трибуна, накрытая белой нарядной скатертью. Люди затихли и начали рассаживаться. Спустя пару минут, на сцене появился мужчина – Иван Петрович Глызин, директор школы. Пройдя за трибуну, он прокашлялся. В зале смолкли последние голоса, и наступила тишина.
- Здравствуйте, - начал он. – Сегодня мы с вами собрались на торжественное мероприятие. Как все вы знаете, совсем недавно завершился городской конкурс юных талантов. Ученики нашей школы представили на рассмотрении школьной комиссии свои работы. Среди них были отобраны десять лучших, которые прошли на городскую комиссию. И сегодня я с радостью хочу объявить победителей.
По залу пробежало волнение, послышался шепот и шорохи.
- Итак, - мужчина демонстративно выдержал паузу, - первое место - Арсений Зимин, ученик 8А класса!
Зал взорвался аплодисментами и радостными криками.
- Помнишь, что говорил наш сын, - шепнула женщина, мужчине сидящему рядом. Мужчина молча кивнул. По его лицу расплылась улыбка, щеки горели, в глазах светилась гордость за сына.
На сцену вышел школьник. Высокий и худощавый подросток, смуглый, с коричневыми глазами, темными и растрепанными волосами и смущенно подошел к трибуне. Иван Петрович пожал руку победителю и под гул аплодисментов вручил грамоту.
- Мы все, вся наша школа гордимся тобой, - торжественно произнес директор. – Поздравляю!
Затем последовало вручение наград других конкурсантам.
Из школы они вышли, втроем держась за руки. Арсений, мать и отец. Мальчик прижимал награду к сердцу и выглядел очень довольным.
На крыльцо выскочила девочка, в синей школьной форме и побежала к семье Зиминых.
- Сеня, подожди! – девочка одарила парня поцелуем, покраснела, и протянула ему открытку. – Поздравляю, я была уверена, что ты победишь, - еще больше смущаясь, пролепетала она.
- Спасибо Светка, я тоже был уверен, - гордо вскинув подбородок, ответил Арсений.
- Это нужно отпраздновать, - радостно предложил отец. – Предлагаю в кафе-мороженное! Света пошли с нами.
И они все дружно отправились праздновать. Впереди под руку шла смеющаяся семейная пара, позади, держась за руки, молодые люди, они о чем-то увлеченно спорили.
Виктор оглянулся на сына, и задорно толкнув супругу в бок, что-то шепнул ей. Они дружно как по команде повернулись и громко рассмеялись
- Вот что значит успех, - смеясь, выдавил мужчина, - уже и первые поклонницы.
Женщина прислонила палец к губам. – Тсс, тихо, не смущай их, они и так уже красные. Действительно со стороны Арсений и Света походили на помидоры, или больных горячкой. Они оба стеснялись, своих первых детских, светлых и наивных отношений.
В кафе было полно народу. Пустовал лишь один столик у окна, Компания расселась. Вскоре подошел отец, держа в руках вазочки со сливочным мороженным, посыпанным шоколадом. Вечер прошел замечательно. Они ели холодное мороженное, пирожные, пили сок, шутили и смеялись.
Незаметно наступил вечер, и все дружно вышли на улицу. Проводив Свету, счастливая семья направилась домой, негромко переговариваясь и шутя.
ЧАСТЬ 2. ВЛАДЕЛЕЦ
Глава 1. Первый шаг.
Годы пролетели быстро, словно дуновение ветра. Ни чего, что могло бы изменить мою жизнь или заинтересовать вас не происходило. Самые обычные школьные годы, наверняка такие же, как и у сотни других советских детей. Окончив школу, мы со Светкой поступили в московский институт, я выбрал факультет журналистики и литературы, а она иностранных языков. Наши детские отношения переросли в более волнующие и близкие. Мы встречались, были счастливы и безумно влюблены.
В то время я съехал от родителей. Снял небольшую комнатку недалеко от университета. Мать с отцом не были против, они понимали, что я уже далеко не школьник и мне нужна самостоятельность. Денег получаемых за публикацию рассказов в журналах и газетах было не много, помогала стипендия, но я не голодал и не бедствовал. Содержать себя я мог самостоятельно. Вечерами мы со Светкой гуляли или сидели у меня. Я читал ей рассказы, она их критиковала. Холодными дождливыми, или морозными вечерами смотрели фильмы, предавались любви. Вечером она уходила домой, я провожал её. Родители у ней строгие, и как я не настаивал на том, что она переехала ко мне, они были категорично против.
- Только после свадьбы, - сурово и безоговорочно заявил ее отец, во время одного из разговоров. Отношения с обеими семьями у нас были прекрасные, в выходные мы проведывали моих, или ее родителей. Когда позволяло время и погода, обоими семьями выбирались отдыхать, ездили на дачу жарить шашлыки, купаться на пляж, ходили в походы.
Шел третий курс обучения, впереди оставалось два года. После университета мы со Светой собирались пожениться. Мы строили планы, обсуждали все до самых последних мелочей, и казалось, уже были готовы.
После вручения диплома наши планы рассыпались как карточный домик. Небольшая серая бумажка – повестка из военкомата разрушила их. Прятаться скрываться я не хотел. Не скажу, что у меня было огромное желание вычеркнуть два года своей жизни, но выбора не было.
Помню, мои проводы, отец настоял, что бы все было отпразновано на широкую ногу. Народу собралось человек тридцать. Мои мать с отцом, я, Светка, ее родители, университетские друзья и подруги. Провожали они меня до вокзала, дружно высыпавшись на перрон шумной и подвыпившей компанией. Светка плакала, я молчал. Мы не хотели и не желали расставаться. Последние поцелуи и рукопожатия, прощальные слезы и крики друзей, вот что провожало меня в дальний и чужой город.
Служба в армии прошла быстро. Меня определили в канцелярию при штабе. Выделили свой маленький кабинет, в котором был стол, три стула и старенькая печатная машинка. Днем я работал на благо родине, составлял и печатал письма, приказы, ходатайства, вечером для души. Когда кабинеты пустели, и здание засыпало, я закрывался в своей каморке и писал. Писал я много, в ящике моего стола росла пачка исписанной рассказами и повестями серой бумаги. В моем распоряжение был телефон, такой же старый как вся окружающая обстановка. В выходные мне разрешалось звонить, но звонил я редко. Я не люблю говорить по телефону, я люблю писать, а здесь для этого подходящая возможность. Я не клеил как все альбомы, фото сиротливо лежали в самом нижнем ящике письменного стола. Иногда я перебирал их, и самые удачные отсылал с письмами в родной город. Во время увольнительной я просто гулял по городу, изучая и исследуя его. Городок небольшой, наша часть располагалась на окраине, и спустя год я знал каждую его улочку и каждый дом.
Я мог бы рассказывать и дальше, поделиться своими мыслями, переживаниями, событиями каждого дня. Раньше я наверняка бы так и поступил, но только не теперь. Сейчас лишние строки для меня непозволительная роскошь.
Глава 2. Возвращение.
Встречали меня с армии той же, веселой шумной компанией, что и провожали, за исключением Светы. Она нашла работу переводчика в крупной иностранной компании, и сейчас находилась за границей.
Все кроме меня пили, радовались и веселились. Я хоть и был рад, что вновь в кругу близких, но сильно тосковал по Светке.
Адаптация проходила тяжело, не столько смена обстановки сколько климата ввела меня в меланхоличное состояние. Света заметила это сразу, и не лезла с расспросами.
Постепенно я отошел, понемногу забывая службу в армии и отвыкая от солдатских распорядков. Мы вновь стали думать о свадьбе и строить планы.
Я решил искать работу, моих знаний и умений, вкупе с красным дипломом я считал достаточными. Но за то время пока я служил, многое изменилось. Произошел раскол, началась перестройка. Заводы встали, люди оставшись без работы, кое-как сводили концы с концами. Пришло время бизнеса. На улицах стали появляться дорогие автомобили, роскошно одетые коммерсанты, как грибы после дождя росли кооперативы. В целом я был рад, что этот отрезок времени меня практически не коснулся. В том далеком городе я своевременно получал еду, кров над головой и кое какие деньги.
С кипой рукописей под мышкой я мыкался от одного издательства к другому. Она таяла как весенней снег, и на ее место пришла надежда. Надежда на то, что мои произведения опубликуют и мне хватит денег и на свадьбу, и на квартиру. Мою прежнюю комнату снимал очередной студент, и я ютился в небольшой каморке общежития.
Надежда стала угасать, а кипа возвращаемых рукописей продолжала расти. В те годы, людей не интересовала художественная ценность произведений, им требовались кровавые бандитские детективы, с убийством и непременно постельными сценами. Из всех моих работ, приняли только пятнадцать. Десяток рассказов, пару повестей и тройку научных изысканий. Денег от издания я выручил не так много, как хотелось.
- Не расстраивайся дорогой, - ласково успокаивала меня Света. – Я люблю тебя, и верю в тебя. Ты обязательно станешь известным. Ее слова предавали мне сил, и я писал. Я писал много. Детективы с постельными сценами, кровавыми убийствами и маньяками психопатами. И чем больше я писал, тем больше разочаровывался. Мне совсем не нравилось то, что выходит, я чувствовал, что могу лучше, гораздо лучше. Мне нужен был стимул, муза, толчок. Если раньше я читал все Свете, то сейчас все больше родителям и друзьям. Света много работала и часто была в разъездах.
В конце концов, у меня наверно наступил писательский кризис, и я стал искать вдохновение в алкоголе. Но чем больше я пил, тем больше увязал, и тем трудней становилось писать. Света, видя все это, переживала:
- Милый, не терзай себя, все будет в порядке.
Несмотря на оптимистичный взгляд Светы, мне так абсолютно не казалось.
– Нет, не будет! Не будет ни когда! Ты что не видишь, я иссяк, я не могу писать. Не могу, не хочу! Я устал! – кричал я.
Я знал, что убивал мать с отцом. За последний год мать сильно изменилась, постарела и похудела. Да и отец был не краше, пышная шевелюра постепенно редела, волосы потеряли свой вороной цвет и неотвратимо седели.
В один из промозглых, холодных вечером ко мне зашел отец. С его пальто и шляпы стекала дождевая вода, но взгляд его был добрым и ласковым. Он извлек из портфеля пару книг и протянул мне. Сомнений не осталось, это те самые книги, которые читал мне в детстве отец, замечательные романы Адама Борна.
Как много лет назад отец сел напротив и открыв книгу начал читать вслух. Я представил себя снова маленьким мальчиком. Казалось, ни чего не изменилось, я был тем же ребенком, только теперь мне двадцать три, немного постарел отец, и голос его стал более грубоватым.
Я не мог писать, но я мог читать. Я перечитывал книги из детства, делал для себя заметки и наброски. Лишь в выходные разрешал пропустить себе рюмку другую коньяку. Я был благодарен своему отцу, он вновь дал мне жизнь.
Глава 3. Пробуждение
Все текло и менялось, изменился и я. Я вновь начал писать. Мои произведения стали издаваться, сначала одно, потом другие, вскоре почти все они вышли в свет. Я стал получать неплохие гонорары и перебрался из общежития в просторный дом в пригороде, с двумя спальнями, гостиной и небольшим садиком. В одной из спален я обустроил себе кабинет.
- Вот видишь, милый, я тебе говорила, а ты не верил, - ворковала Светка, - я была уверена, что ты добьешься успеха. – Помнишь мои слова в школе, после вручения грамот?
- Спасибо Светка, я тоже был уверен,- ответил я как много лет назад. Мы засмеялись, и прихватив бутылочку вина, фужеры и вазу с фруктами уединились в спальни.
Мы снова были счастливы, днем Светка работала, она пошла на повышение и больше не моталась по командировкам, я писал книги, посещал издательства и возился в садике. Оказывается, у меня не плохо получалось и он, спустя некоторое время благоухал розами. Я гордился своим новым увлечением, и по выходным срезав самые пышные бутоны, дарил их Светки. Вечерами мы топили камин, сидели возле него на медвежьей шкуре, пили вино, и она читала мои рукописи, комментируя и исправляя.
Иногда устраивали вечеринки, приглашая университетских друзей, коллег по работе и родственников. Мы вновь стали совершать совместные семейные вылазки на природу.
Кроме того, мы, наконец, то назначили день свадьбы.
- Ну, - Светлана сверлила меня, - и когда?
- Знаешь, этим летом мы уже ни как не успеем, а мокнуть под дождем или мерзнуть в свадебном костюме мне не очень хочется.
- Так и скажи, что не хочешь, - обидчиво сказала она и нахмурилась.
- Ну что за глупости,- я обнял ее и страстно поцеловал. – Видишь, как хочу!
- Тогда летом следующего года, - заявила она тоном, не терпящим возражений.
- Как скажешь, - согласился я.
Глава 4. Начало конца.
Светка ушла на работу, я вернулся из сада, держа в руке распустившийся бутон. Цветок был прекрасен, и я уже видел счастливое лицо Светки, и ощущал на губах благодарный поцелуй.
Налив ароматное кофе в небольшую фарфоровую чашку я сел в кресло в своем кабинете и развернул свежую газету. «Куда смотрит президент», «Трагедия на железной дороге», «Разоблачение года», желтизной пестрили заголовки. Не интересно, не занимательно, вообще ерунда, пробегал глазами по столбцам. Просматривая газету, мой взгляд скользил от полосы к полосе. Стоп! Мозг дал команду, остановится, глаза уже более сосредоточенно исследовали статью. Я не ошибся, и мне не показалось, действительно знакомое имя – Адам Борн. Отставив чашку и, закурив сигарету, я углубился в чтение. «Необычная выставка» называлась статья и рассказывала, о каком то богатом коллекционере, который решил выставить свои экспонаты на обозрение. Среди груды абсолютного не нужного мне барахла, в виде первых картин Шишкина, дневника Гоголя, чернильницы вождя мирового пролетариата и серебра из столовой Петра I, я выделил лишь одну жемчужину - печатную машинку Адама Борна. Дрожащей рукой я смял сигарету в пепельнице и аккуратно вырвал газетную вырезку. «Не может быть» - я не мог в это поверить, это было настолько внезапно, что просто не могло быть правдой. «Вот то, что мне нужно! Вот оно!» пронеслось в голове. «Я просто обязан владеть этой вещью»
Дрожащей рукой я достал лист бумаги, ручку и начал писать. «Дорогая, я должен срочно уехать по делам в Ленинград. Не волнуйся за меня, ни чего не случилось, просто выпал шанс, которого я не могу упустить. Первым же поездом вернусь обратно. Люблю и целую».
Спешно засовывая деньги в карман, я накинул плащ, и на ходу надевая шляпу, выскочил во двор.
Глава 5. В путь
Я прибыл на вокзал, когда уже начинало темнеть. Несмотря на поздний час, народу было полно. Кто суетился на перроне, кто попивал чай в привокзальном буфете. Грузчики катили тяжелые тележки, набитые сумками тюками и чемоданами. Вокзал это такое место, которое живет своей жизнью, временами размеренной и неторопливой, по прибытию поезда стремительной и бурлящей. Я пристроился в хвосте очереди и приготовил паспорт. Впереди еле держась на ногах, в замызганном плаще топтался пожилой мужчина. «Ну, ты то старый куда?» - мысленно бранил его я. Очередь нехотя таяла, приближая меня к заветному окну.. Торопливо я сунул деньги и документы:
- Ленинград! Ближайший поезд, - выпалил я.
- Вам плацкарт или купе, - привычно отозвалась кассир.
В плацкарте ехать мне абсолютно не хотелось, я помнил возвращение домой: запах пота, грязной одежды и брезгливо поморщился.
- Купе.
Голубоглазая кассирша вложила цветную полоску билета в паспорт и отработанным жестом протянула его в щель.
- Поезд 63, отправление в 23.00, - равнодушно сообщила она. – Следующий.
Я отошел кассы, и подняв голову взглянул на часы. 21.50, до отправления чуть больше часа прикинул я. Слоняться по перрону не хотелось, погода портилась, и ветер крепчал.
Присев за столик в кафе заказал кофе и пирожное. Глядя на чашку горячего напитка, вспомнил, что оставил недопитое кофе дома в кабинете. Светка наверняка опять будет ворчать. Я улыбнулся, представляя, как она это делает. Кофе было на редкость гадким, и закусив его пирожным я закурил, нервно поглядывая на часы. Минуты казались вечностью, и не в силах спокойно сидеть, я вышел на воздух.
На перроне слонялось несколько человек, и от не чего делать я начал рассматривать их. Худенький, болезненного вида паренек, в рваном пиджаке с серой кепке в клетку на голове – скорей всего беспризорник, околачивающийся и высматривающий, что можно спереть. Уже знакомый пожилой старик, в пальто с коричневой сумкой из кожзаменителя, с ручками обмотанными изолентой. Молодая девушка лет тридцати, вульгарно накрашенная, в чересчур смелом наряде - мини юбке и черных ажурных колготках – проститутка, решил я. Женщина интеллигентного вида в зеленом пальто и очках с девочкой лет пятнадцати, с куклой в руках, очень походила на учительницу. Вот такая разношерстная перронная бублика. Я еще раз убедился, что прав в своих рассуждениях о вокзале. Своя собственная жизнь у него, далекая от наших проблем.
Вдалеке протяжно загудел поезд и перрон оживился. Из здания вокзала показалась толпа подвыпивших мужчин, со стороны ворот шагал милиционер. Состав тяжело охнул, начал подрагивать и остановился. Проводницы откинули лестницы, и поток приезжих высыпался на перрон.
Осторожно проталкиваясь сквозь них, я, пробился к дверям. Протянул паспорт с билетом и улыбнулся.
- Все в порядке, проходите на посадку. Счастливого пути, - отвесила дежурную улыбку проводница, и я поднялся, но железной лесенке.
Мое купе находилось почти в конце вагона. Я отворил дверь, зашел и оглянулся. Оно было пустым и просторным. Прикрыв дверь, присел у окна. В коридоре раздавался шум, голоса и стуки. Люди что заносили, выносили, загружали и разгружали. Я заметил, что начинаю нервничать. Прикрыв глаза, я понемногу успокоился.
Поезд снова охнул и задрожав начал трогаться. Я выглянул в окно на перрон и не зная почему помахал рукой, наверно потому что с улицы тоже все махали. «До встречи Москва, здравствуй Ленинград»
Глава 6. Дорога.
В купе ни кто не вошел, и я обрадовался возможности побыть одному. Поезд набирал скорость и размеренно стучал по рельсам. Вокзал остался вдалеке, крошечной едва заметной светящейся точкой. Во рту до сих пор стоял противный вкус вокзального кофе. Я вышел в вагон ресторан и взял чай. Вернувшись в купе и попивая крепкий сладкий напиток, пришел к выводу, что оказывается мне, нравится ехать в поезде. Допив чай и поставив пустую кружку на стол я откинулся и прикрыв глаза углубился в свои мысли.
Размышления прервал стук в дверь. Она тихонько отворилась, и в купе вошел мужчина. Мне сразу бросилось в глаза, что одет он был не по погоде. Длинное нелепое шерстяное пальто, больше подходило для поздней зимы. Наверняка не местный, или проездом, решил я. Он немного прихрамывал и опирался на трость. Подойдя к сидению напротив, он приставил трость к столу. Подобных тростей мне видеть не приходилось, она совсем не была похожа на те, которыми были завалены прилавки магазинов. Деревянная, черная, лакированная, с рукояткой выполненной в форме головы, какой то сказочной птицы. Ее огромный клюв был приоткрыт, а инкрустированные камнями глаза горели алым огнем.
- Извините, что прервал ваши мысли, - произнес человек с заметным акцентом.
- Ни чего страшного,- успокоил я его, - располагайтесь
Попутчик взглянул на меня, черными немигающими глазами словно оценивая.
- Дорогой мой Арсений, позвольте дать вам совет, - неожиданно резко начал он. Я удивленно поднял глаза:
- Извините, а мы с вами разве знакомы, - съязвил я
- А вы наверно меня не узнаете, - в тон ответил незнакомец.
Интерес и любопытство взяли вверх над скромностью и порядочностью и я начал рассматривать его. Я смотрел на него, и мне показалось, что я схожу с ума. «Этого просто не может быть» Я видел этого человека много раз, и это лицо было мне знакомо. Первый раз я видел его в детстве и совсем недавно вновь. Я видел это лицо на оборотной стороне книги « Долгий путь домой».
- Вы… Вы, Адам Борн,- еле выдавил я из пересохшего горла. – Но… Но этого не может быть!
- Вы абсолютно правы мой друг, Адам Борн, собственной персоной.
- Оч… Очень рад с вами познакомится,- я протянул руку. Он лишь учтиво кивнул в ответ.
- Так вот молодой человек, я знаю, куда и с какой целью вы направляетесь, и вот что я вам скажу. Оставьте эту идею. Из этого ни чего хорошего не выйдет. Ни чего! Запомните это! Вы потом пожалеете, очень сильно пожалеете. Но будет поздно! Слишком поздно!
Он поднялся и наклонился ко мне, его правая рука легла на плечо, его тяжелый взгляд сверлил меня.
- Прошу вас, не делайте этого. Никогда! Слышите никогда! Она погубит вас, так же как погубила меня. Поймите, вы она проклята! Проклята! – кричал он.
- Мужчина! Молодой человек! Проснитесь!
Я открыл глаза. Меня трясла за плечо проводница.
- Мы подъезжаем к станции, - сообщила она и вышла, закрыв дверь.
Рубаха мокрая от пота противно липла к телу, меня трясло, во рту пересохло. Я сделал два больших вздоха и кажется, окончательно проснулся.
Глава 7. Ленинград.
Ленинград встретил меня не приветливо, крепким штормовым ветром и проливным дождем. Выскочив из вагона, я побежал через перрон прямиком к зданию вокзала, перепрыгивая через рельсы. Несмотря на глубокую ночь перед входом толпились люди. Я махнул рукой таксисту, подъехала побитая волга, грязно белого цвета.
- Садысь дарагой! – радостно замахал руками таксист, с сильным кавказским акцентом.
Я запрыгнул на заднее сидение, которое практически сразу стало мокрым.
- Ай, ну и пагода, да брат, савсем холодное лето в этом году, - не унимался он. – Куда едем начальник?
- Ореховая 8. Знаешь?
- Ай, дарагой канэшно знаю, ты еще на свет не родился а я уже за баранкой бамбил, - старейший из таксистов поправил необъятных размеров кепку, и улыбнувшись обнажил ряд золотых зубов. – Далэко только, считай окраина города, долго ехать будем, погода плахая, не видно не черта.
- Поехали, - махнул я рукой, там разберемся.
Не знаю, почему, но он мне сразу не понравился, то ли напускной доброжелательностью, толи своей манерой говорить, толи необъятной кепкой. Я отвернулся к окну, всем видом демонстрируя нежелание беседовать. Он видимо понял и замолчал, сосредоточенно крутя баранку. Дальше мы ехали молча.
Ореховая улица как, оказалось, была самой элитной, шикарные дома поражали своей красотой и изяществом. По сравнению с ними мой московский домик казался ветхой хибарой. Дом Золотова, коллекционера из газеты, находился практически в конце аллеи. Расплатившись с таксистом, я вышел с машины. Дождь и ветер не утихали, больно хлестав по рукам и лицу.
Короткими перебежками, перепрыгивая через лужи, я пробрался к железным воротам, и позвонил в звонок. Раздался собачий лай, на первом этаже загорелось окно, хлопнула дверь, и на крыльцо вышел человек.
- Какого черта в такое время! Что нужно? Пошли вон, сейчас собак спущу.
- Кирилл Золотов? – кричал я перекрикивая ветер и собачий лай.
- Ну, допустим, и что? – мужчина явно злился.
- Мне нужно с вами поговорить, по поводу вашей выставки.
- Утром, приходите утром,- прозвучал недовольный голос. – Время четвертый час ночи.
- Мне не куда идти, я приехал из Москвы по очень срочному делу, - честно признался я.
- Черт бы тебя подрал! Дик, Джина фу! Подожди, сейчас!
Мужчина исчез за дверью, спустя пару минут он появился на крыльце с зонтом. Послышался шлепок по лужам и металлический лязг. Со скрипом калитка открылась.
- Ну давай заходи коль приперся, - проворчал хозяин.
Я вошел во двор, ко мне подбежали две огромные мокрые собаки. Мужчина шел впереди, я следом, за мной по пятам два азиата - Дик и Джина.
Прихожая была настолько огромная, что казалось это актовый зал моей бывшей школы. Стены отделаны под старину декоративным кирпичом, пол покрыт темным паркетом.
- Снимайте с себя все, и проходите в гостиную, - скомандовал хозяин.
Я снял плащ и шляпу, и повесил на стоящую рядом вешалку. С моего костюма стекала вода и образовалась лужа.
- Ни чего сейчас обсохните, я камин растоплю.
Я прошел в гостиную, и огляделся. Нет, это была не гостиная, это был настоящий музей. Потолок увенчан огромной хрустальной люстрой с сотнями свечей, на полу мягкий серый ковер. Несчетное количество картин украшали отделанные деревом стены. Полотна различного размера, от миниатюрных, до огромных, в несколько рядов, от потолка до пола. Я невольно присвистнул. Вдоль стен стояли тумбы, на которых лежали различные вещи, шкатулки, книги, всевозможные чернильницы и статуэтки. В углу совершенно одиноко стояла Она.
- Присаживайтесь к огню, - указал Золотов на стул.
Теперь я мог хорошо рассмотреть его. Мужчина в возрасте, на вид лет шестидесяти, не высокого роста, слегка полноватый с небольшим брюшком, заметной залысиной, круглым, чисто выбритым лицом с обвисшими щеками, выдающимся вперед подбородком и глубоко посаженными карими глазами.
Я опустился в кресло, он сел рядом и протянул мне бокал с янтарной жидкостью. Я поднес его к лицу и в нос поплыл приятный и манящий запах коньяка.
- Ну и какого черта вы ко мне приперлись в такое время и в таком виде? В голосе звучало недовольство. – Что вам от меня надо и кто вы, черт возьми, такой? - взвизгнул он.
- Меня зовут Арсений Зимин, писатель,- представился я, и протянул визитную карточку. Золотов брезгливо взял ее в руки и прочтя положил на каминную стойку.
- Ну, тогда будем знакомы, - он поднял бокал.
- Будем,- согласился я, и отсалютовав бокалом сделал пару глотков.
- Вам наверно не терпится осмотреться. Так уж и быть сделаю для вас исключение и проведу экскурсию. Коллекционер отставил бокал и поднялся.
– Прошу за мной. Вот здесь портсигар самого Петра первого. Вы знаете, что он первым ввез в Россию табак? – тоном учителя начал он. – А вот это чернильница самого Владимира Ильича!
Я равнодушно рассматривал вещи, они меня абсолютно не интересовали. Мой взгляд приковывала механическая пишущая машинка, вверх инженерной мысли.
Кирилл Золотов взглянул на меня: - Я вижу вам совершенно не интересно. Так какого черта тогда вам нужно! – разозлился он.
- Меня интересует пишущая машинка Адама Борна, - не стал лукавить я. Лицо старика подобрело. – Так бы сразу и сказали, - уже спокойно произнес он.
Мы подошли ближе, теперь я мог любоваться сколь угодно. Я протянул руку…
- Нет, не нужно. Не трогайте! – воскликнул мой экскурсовод. – Вам же лучше будет. Я сам ее ни разу не коснулся, - загадочно добавил он.
- Ремингтон № 1, 1876 года, изготовлена Кристофером Лэтемом Шоулзом,- доверительно сообщил Золотов. – Вернемся к огню, допьем коньяк, и я расскажу вам одну интереснейшую историю.
Глава 8. Ремингтон № 1
Мы вернулись в свои кресла, к потрескивающему камину. Владелец небольшого музея нетерпеливо потер руки.
- Эту историю мне поведал предыдущий владелец, я расскажу ее вам ни чуть не приукрашивая, - заверил он. У этой печатной машинки очень дурная слава. Вокруг нее произошло множество смертей. Первая произошла в 1876. Первой жертвой был мастер, итальянец - Луи Карне, работавший над ней. Когда он монтировал бумагопроводящий механизм, его палец застрял среди литерных рычажков, и внезапно сработавшая каретка отрубила бедняге палец. Вроде бы ни чего страшного, обычный несчастный случай, если бы через неделю бедняга не умер, - выдержав интригующую паузу, Золотов продолжил. – Врачи констатировали смерть от гангрены. Но вы и сами знаете, какая раньше была медицина. Я согласно кивнул.
– Вторя смерть, произошла двумя годами позже. Ревнивая мадам, вернувшись, домой пораньше и застукав добропорядочного муженька в объятиях другой, в порыве ревности размозжила ей голову супруга. Потом след надолго теряется и всплывает только в 1898 году. Известный писатель Марк Шорвард стал следующей жертвой. В его дом ворвались грабители. В тот момент он работал за книгой в своем кабинете, где его и обнаружили полицаи. Его горло было перерезано и стол, рукописи, и машинка были залиты кровью, - Кирилл промочил горло парой больших глотков. – Вот только после этого она попала в руки Адама Борна. В то время он был простым мелким лавочником. Досталась она ему тогда за сущие копейки. Через пару лет он внезапно становится известным и знаменитым писателем. Но и ему не повезло, он умирает в самом расцвете сил, на пике своей карьеры в сорок лет, оставив после себя огромное количество потрясающих романов, - коллекционер закончил и молча уставился на меня.
Глава 9. Убийство.
Мне требовалось время, что бы переварить поток полученной информации и казалось, он знал это и не приставал.
- Мне кажется, что все это просто легенды, приукрашенные, а возможно и совсем лживые,- наконец решился я.
- Вам так кажется? – выкрикнул он. – Вы мне не верите?
- Ну что вы, вам то я верю. Но насчет правдивости того от кого вы это услышали, я немного сомневаюсь, - попытался сгладить я.
- Да черт с вами! Это ваше дело верить или нет, - вспылил коллекционер. – Собирайтесь и уматывайте на все четыре стороны.
Я сидел и не двигался, выжидая, когда старик остынет.
- Я бы хотел купить эту машинку у вас.
Золотов наклонился ко мне и глядя в глаза зашипел:
- Вы сумасшедший! Вы идиот! Никогда! Слышите, никогда и никому я ее не продам! Ни вам, ни кому-либо другому! Запомните это и уходите!
Я вскочил и схватил старика двумя руками за горло. Он, удивленно не мигая, уставился на меня. Косточки на руках побелели от напряжения, я сдавливал все сильней и сильней. Послышался хрип и хруст шейных позвонков. Его глаза смотрели на меня, и я видел, как в них угасает жизнь. Спустя несколько секунд они стали стеклянными. Я разжал пальцы, и обмякшее тело упало на мягкий ковер. Глядя на свои трясущиеся руки, я отступил назад. «О боже, что я наделал!» Я убил человека. «Убил! Убил!» стучало у меня в голове. Меня мутило, а в висках стучала кровь. Я подбежал к тумбе, накрыл машинку скатертью, на которой она стояла, сунул ее подмышку. Прихватив с каминной полки свою визитную карточку, я, не оглядываясь, выскочил из дома. Пробежав несколько, метров меня стошнило. Я оглянулся и бросив последний взгляд на дом не Ореховой улице помчался прочь.
Все дальнейшее я помню как в тумане, вокзал, поезд, вокзал.
Я вбежал в дом уже под утро, на улице светило солнце. Светка была на работе. Я, не раздеваясь прошел в кабинет, и открыв бар, достал бутылку коньяка. Открутив пробку, я пил его огромными глотками, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Обессиливший я рухнул на диван и забылся.
- Милый! Ты дома? – разбудил меня голос Светки. Она вошла в комнату и смотрела на меня. – Что случилось? Сев рядом с диваном на полу она обняла мою голову и прижала ее к груди.
ЧАСТЬ 3. НАСЛЕДИЕ.
Глава 1. Все пропало.
Светка ушла от меня через несколько дней. Она прочла в газете о событиях в Ленинграде, об убийстве и краже и все поняла. Расстались мы без скандала и слез, не прощаясь. Она просто сказала «Я тебя люблю, но не когда не смогу простить. Я не могу жить с убийцей. Прости», и, забрав вещи, ушла.
После той ночи во мне что надломилось, я не знал, как жить дальше. Пара попыток покончить с собой, не увенчалась успехом из-за моей трусости.
Но все когда-нибудь проходит. Мозг человека устроен удивительным образом, он забывает плохие воспоминания, или просто прячет их на дальние полки памяти. Понемногу я забывал про Золотова. Снова вернулся к работе, а по вечерам любовался моим новым приобретением. Втайне, в подвале при свете свечи, раскрывал скатерть и смотрел, боясь, притронутся, потом так же аккуратно заворачивал ее и снова прятал. Я выжидал, когда стихнут страсти вокруг дела с коллекционером. Я уже представлял, как скользят мои пальцы по матовым клавишам, как по кабинету расплывается размеренное пощелкивание и постукивания. В один из таких вечеров я так замечтался, что не заметил, как мои пальцы легли на холодные кнопки. Я в ужасе отдернул руку, но тут же не удержался и вновь провел рукой.
В ту ночь ко мне пришел Адам. Я сидел в кабинете над новым романом о черных копателях разоряющих старинные захоронения, и как обычно пил кофе.
Дверь отворилась, и в нее, прихрамывая и опираясь на трость, вошел он.
- Все пропало, мой юный друг, - с порога промолвил он. – Вы пропали… молодой человек! Почему же вы меня не послушали, - сокрушенно качал головой гость.
- Я. Я не мог. Я не знаю, что со мной случилось, я не мог остановиться, - пытался оправдаться я.
- Не оправдывайтесь, - прервал он. - Я знаю. Я все знаю мой юный друг. Я тоже в свое время не смог, зная историю этой машинки, я не только купил ее, но начал на ней работать. Теперь и вы приняли ее черный дар. Она сделает вас известным и богатым, но ваша жизнь отныне принадлежит ей. С каждой буквой, строчкой, страницей ваша жизнь будет сокращаться на секунду, минуту, день.
- Я больше ни притронусь к ней,- прошептал я.
- Поздно, друг мой, слишком поздно,- усмехнулся Адам. – Вы не сможете не писать, она не оставит вас в покое. А если вы не станете этого делать, то смерть ждет вас. Он развернулся и вышел.
Глава 2. Адская машинка.
Стремглав побежал я в подвал, схватил сверток и выбежав из дома направился к оврагу расположенному неподалеку. Видел, как сверток летел, вниз превращаясь в точку, слышал глухой звук удара. Вернувшись, домой я лег в кровать.
Утром, войдя в кабинет, я увидел ее на рабочем столе, целую и невредимую. Следующая попытка утопить ее так же ни к чему не привела, на утро она вновь была на своем месте. После сожжения она лишь покрылась сажей, но весь механизм остался цел.
Спустя месяц этой бессмысленной борьбы я тяжело заболел. У меня начался жар. Мать с отцом не отходили от моей кровати ни на минуту, дежуря по очереди. Врачи только разводили руками, причина болезни была им не ясна. Но она была ясна мне, и еще одному человеку, точнее не совсем человеку- Адаму Борну. Он пришел ко мне во сне на третью ночь. Я бредил, и меня лихорадило.
- Не скажу, что рад вас видеть в таком состоянии мой юный друг, - уныло заверил он. – Теперь то вы поняли, что вы не властны над собой и своей жизнью. Единственный способ поправится – начать писать.
Я попросил отца, что бы он принес мне мою печатную машинку из кабинета. Я гладил ее рукой, перебирая клавиши. В ту ночь я впервые за время болезни уснул, а не погрузился в беспамятство.
На утро чувствовал себя гораздо лучше и решил начать работать. Заправив лист бумаги, я отстучал заголовок. На удивление печатать было легко и приятно, и незаметно для себя я проработал до обеда, отпечатав наверно листов двадцать.
Глава 3. Успех.
Спустя неделю родился роман. Я отослал его в издательство и стал ждать. Чем больше я писал, тем сильней мне хотелось писать еще и еще. Получив ответ от издательства, что роман принят и будет издан, заработав кругленькую сумму, я радовался как ребенок.
Я практически перестал выходить на улицу. Мой некогда цветущий и благоухающий сад затянуло травой. Меня не интересовало ни чего кроме работы. День за днем, страница за страницей, роман за романом текли дни, недели и годы.
Глядя на себя в зеркало, я с грустью наблюдал, как старею, тонкие морщинки рассекали лицо, огонь в глазах понемногу угасал. В свои тридцать лет я чувствовал себя стариком. Меня уже не радовали гонорары, признание и слава. Меня не радовало ни что кроме нового романа. От отца я узнал что Светка, выйдя замуж, уехала из Москвы, ни кому не говоря, куда и не с кем не прощаясь. Я равнодушно воспринял эту новость, хотя в душе был за нее рад. Я все еще любил ее, и сейчас еще сильней, чем раньше. Ночами я часто видел ее во сне, мы сидели у камина, она читала мои работы и как обычно, критиковала, я любовался ей, гладил шелковистые волосы рукой, вдыхая их запах. – Светлана, знаете, кажется, я в вас влюбился, - шутил я, и мы смеялись.
Глава 4. Заключительная. Последние дни.
Проснувшись утром, я понял, что не протяну долго, смерть уже стоит за плечами. Я вижу эту мерзкую грязную старуху в черном балахоне с беззубым ухмыляющимся ртом. Двадцать романов отняли у меня последние силы, вытягивая последние жизненные соки. Я заметно постарел. Я знаю, что когда поставлю последнюю точку, то покину этот мир. У меня осталось так мало времени, и так много хочется рассказать. Но я не могу… Я не успеваю. Каждая строчка для меня непозволительная роскошь.
Сегодня, пошел третий день, как я пишу эту последнюю, заключительную главу. Десяток предложений, вместо десятка страниц за эти дни дались мне не легко, но я не могу торопиться, мне нужно успеть сделать еще одно дело. Дело, не окончив которое я не смогу уйти спокойно.
Мне хочется сделать еще много всего, как-то исправить все то, что я натворил за свою недолгую жизнь, искупить грехи.
Сегодня я был в церкви, исповедовался. Батюшка в черной рясе, с нагрудным крестом выслушав меня, лишь тяжело вздохнул. «Бог простит». На душе от этого легче не стало, видимо Бог, не простил…
ЧАСТЬ 5. ЭПИЛОГ.
Стоял теплый весенний день. Набухшие почки волшебным образом превращались в нежные зеленые листочки, кудрявая трава ровным ковром покрывала землю, воробьи, не зная устали, чирикали, барахтаясь в луже.
Похороны закончились, и народ потихоньку расходился. Сотни людей пришли сегодня проводить в последний путь своего кумира, любимого писателя и просто друга.
По извилистой тропинке ведущей к воротам кладбища не спеша, брели пожилой мужчина и сгорбившаяся женщина - Валентина и Виктор Зимины, как много лет назад, они шли, держась под руку. Как им хотелось, оглянувшись назад снова увидеть своего сына идущего за руку с одноклассницей и рассмеяться.
Но позади них осталась только тяжелая, серая надгробная плита из мрамора, украшенная плетеными ивовыми венками. «Зимин Арсений Викторович. 30.04.1967 – 31.03.2007. Помним. Любим. Скорбим»
Слезы, прозрачными бусинками катились из глаз - слезы боли, горести и утраты.
***
В кабинет Раисы Васильевны, директора детского дома вбежала взволнованная Леночка, бухгалтер, молодая девушка лет двадцати. Она, хлопая длинными ресницами, смотрела на женщину и пыталась, что-то сказать. Губы ее нервно дрожали.
- Раиса Васильевна, - выдавила она, наконец. – Я только что вернулась от нотариуса, куда вы меня вчера отправили.… Вот, - она протянула белый исписанный ровным подчерком листок бумаги.
Раиса Васильевна взяв его в руки надела очки.
ЗАВЕЩАНИЕ
Москва, двадцать девятое марта две тысячи седьмого года,
Я, Зимин Арсений Викторович, 30 апреля 19б7 года рождения, будучи в здравом уме и трезвой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение: Все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю Детскому дому № 9, города Москвы.
29.03.2007. Зимин Арсений Викторович.
_________________________________
Это моя первая повесть. До этого были только небольшие рассказы. Очень хотелось бы узнать Ваше мнение. Пожалуйста, оставьте свой отзыв, мне это и правда важно.