Я уже забыл об этом свитке. Похоже, он валялся в дальнем углу нижнего ящика письменного стола с прошлого года. Но мысль навести в столе порядок разбудила мою память. Это был перевязанный узким кожаным ремешком тот самый цилиндр серой рисовой бумаги, который я купил в лавке старьёвщика в Луксоре и о котором, приехав из Египта, совершенно забыл. Стадное чувство толпы, жаждущей сувениров, охватило меня у развалин древних стовратных Фив. Что такого было в этом туго свёрнутым свитке я тогда не знал, но я отдал за него пять долларов.
"Господи, и даже не посмотрел, что там внутри!" - моя рука потянулась к узлу кожаного шнурка.
Ремешок поддался не сразу. Пришлось поработать ножницами. Разрезая кожу, острые лезвия почему-то издали тихий мелодичный звон. Я развернул свиток и застыл в изумлении. Там не было куфической вязи арабского письма или псевдодревнеегипетской клинописи с тонкими линиями фигурок Анубиса, Пта, других менее известных, но милых сердцу туриста знаков и символов.
На вощёной пожелтевшей от времени бумаге ровными рядами выстроились японские иероглифы.
"Почему японские, а не китайские?" - спросите вы.
Да потому что непостижимым образом я мог читать то, что там было написано. А написано там было следующее:
«Где она и что это за страна, за какими морями? Почему она так сурова для всех без исключения? Здесь сильный и отважный воин, преданный союзниками, может стать изгоем, а слабый, но коварный человек без чести, становится сильным мира сего. Почему я иду по этой тропе, ведущей в никуда рядом со стременем коня своего даймё*1? Усталые ноги упорно толкают назад каменистую почву. Мои голые лодыжки, израненные мелкими осколками скал, вылетающими из под копыт лошади, саднят и кровоточат. Запах пота от седла и подпруги смешивается с моим собственным потным запахом, вызывая зуд и жжение в глазах. Но я смотрю только вперёд.
Но если не думать о превратностях судьбы и не принимать близко к сердцу несчастья, обрушившиеся на клан Ёсида, мир был по прежнему прекрасен. Я мельком взглянул на отражение в воде молодых побегов риса. Их острые стрелы густо усыпали лиловое в свете восходящего солнца зеркало рукотворного мелкого озера. Одинокая цапля, стоя на одной ноге, медленно подняла голову и посмотрела на всадника, не замечая за крупом вороной лошадиего спутника. Нежное с лёгким розовым отливом белое оперение, переливаясь призрачными оттенками красного, приподнялось от лёгкого ветра, создавая странный полупрозрачный ореол. Птица опустила в воду вторую ногу, раскрыла огромные крылья, легко пробежала по серебряной скатерти воды десяток шагов и поднялась в воздух. Это было завораживающее зрелище. Но я не позволил себе проводить взглядом цаплю. Её прекрасный полёт уже отпечатался в моей памяти и оставил в душе щемящий след.
Одна из крупных веток на извилистой тропе неожиданно попала мне под ноги. Тело покачнулось, теряя равновесие, и я на мгновение прислонился к вороному коню. Тёплая сила эластичных упругих мощных мышц, перекатываюшихся под атласным шёлком шкуры лошади, добавила мне энергии. Глаза сами непроизвольно и с лёгкой завистью нашли дайсё*2 моего господина . Пара мечей в чёрно вишнёвых ножнах – катана и вакидзаси школы мастера Осафунэ Нагамицу*3 покрылись лёгким налётом грязи. На тусклом благородного оттенка лаке остались следы вбитых в пыль капель ночного дождя. Но золотые гербы Токугава*4 ничуть не потускнели. Не сбавляя шага и не отставая от господина, ехавшего верхом, я правой рукой ласково провёл по гербам. Не смотря на то, что последний привал был сделан ещё до ливня и привести в порядок дайсё не оставалось времени, я почувствовал за собой вину.
Рука непроизвольно легла на собственную катану. Мне не нужно смотреть вниз. Я и так хорошо помнил каждую царапину на ножнах, рукоятке и цубе*5.
Мой клинок не шёл ни в какое сравнение со сталью Нагамицу. Простому самураю довольно меча, изготовленного обыкновенным деревенским кузнецом.
Но сегодня мне самому впервые предстояло дать почувствовать дыхание рассвета и тепло нового дня великолепному лезвию господина Ёсида.
Мои размышления не помешали лошади даймё миновать поля, заросли тростника, поющего свою утреннюю песню под лёгким ветром и достичь конца тропы. Дальше, насколько доставал взгляд, простиралось море.
- Мне кажется, здесь очень красиво, а Эду? – Господин Ёсида нагнулся с высоты седла и показал рукой на пустынную бухту под ногами вороного.
Я подошёл к краю обрыва и посмотрел вниз. Песок узкой прибрежной полосы казался золотым в свете молодого Солнца. Чёрные скалы с двух сторон держали маленькую природную гавань в тесных объятиях, но зато дальше в заливе пологие длинные волны сверкали многочисленными оттенками нефрита. Яркое голубое небо далеко далеко сливалось с водой, образуя одно целое с морем. С двух сторон площадки, на которой остановил свой выбор мой господин, росли красивые карликовые сосны. Переплетение ветвей напоминало клубки толстых змей, которые прятались между густыми пушистыми изумрудными иголками. Несколько цветущих диких сакур, наклонённых в сторону от моря ветром казались гигантскими пушистыми яркими белыми пятнами на фоне скал. Цветы вишни уже начали терять свои лепестки и белорозовый ковёр, закрывший густым облаком чёрную землю, казался постелью богов.
- Да мой господин. Место очень красивое. У вас тонкий вкус.
- Хорошо, - коротко кивнув, князь спешился и несколько раз присел, разминая ноги. Его великолепные чернённые пластинчатые доспехи тихо зазвенели. К звону металла добавился хруст кожаных сочленений и завязок.
- Нам нужно торопиться, Эду. Ещё полчаса и рассвет, поднявшись на ноги, зашагает ясным безоблачным днём по всему побережью.
- Да, господин. Разрешите мне помочь вам. - Я вытащил из-за пояса свою катану и положил её в стороне, чтобы не мешала. Князь повернулся ко мне спиной, и я стал расстёгивать ремешки и застежки его доспехов. Спустя короткое время все детали домару - кабуто, ко, харамаки, кусадзури, соде*6 горкой лежали на самом краю обрыва. Даймё вынул из седельной сумки чистое белое кимоно и переоделся. Потом протянул мне такое же. Я последовал его примеру.
Мы посмотрели в глаза друг другу. Князь коротко кивнул. Я спохватился и тихо сказал:
- Позвольте мне принести чистой свежей воды. Здесь, в полсотне шагов вниз по тропе есть ручей.
Но даймё уже не обращал на меня внимания. Он прекрасно знал, что я не упущу ничего из положенного и не сделаю ни одной вещи против правил.
Когда я вернулся с ковшом воды, господин Ёсида уже сидел на маленькой циновке. Рядом лежал его вакидзаси. У ног стоял походный пузырёк толстого фарфора с чёрной краской и лежал лист бумаги, прижатый к земле небольшим камнем.
«Прекрасное место.» - ещё раз подумал я и нашёл глазами катану великого мастера Нагамицу, блестевшую чёрным лаком ножен у края обрыва.
Даймё оторвался от созерцания сакуры и обернулся ко мне.
- Вот послушай! – Он торжественно отставил в сторону камешек и поднял к глазам лист бумаги.
- Что мне цвет сакуры, когда есть море…Что мне белорозовое оперение цапли, когда есть лепестки сакуры. Что есть отражение неба в зеркале, когда есть сталь…Но глаза мои уже закрыты.
Я почтительно встал на колени и поклонился до земли последнему тихому перекату эха, нашедшему приют между скал.
Князь сложил лист пополам и разорвал его, потом две половинки разорвал ещё и ещё раз. Маленькие кусочки бумаги подхватил ветер и смешал с лепестками сакуры.
- Время! - голос моего господина остался негромким и ровным. Он развернулся лицом к морю, вытащил из под колена кусок чистой белой ткани. Через мгновение стальное лезвие вакидзаси легло на платок. Не оборачиваясь, он ждал.
Я поднял с земли катану даймё. Ещё раз почтительно поклонившись князю, а затем его мечу, я медленно потащил из чёрного лака ножен лезвие. Великолепная сталь блеснула на солнце. Закалка в стиле тёдзи-мидаре*7 с доминирующей гуноме*8 по линии хамона*9 вызвала у меня громкий вздох восхищения. Мне стало жаль, что этот великолепный меч сегодня в последний раз видит свет нового дня. Но на сожаления не оставалось времени. Голова господина уже была наклонена вперёд. Шея окаменела. Его руки держали завёрнутое в холст лезвие вакидзаси.
Я быстро, но без суеты ополоснул клинок катаны чистой родниковой водой и резко поднял лезвие вверх. Свист стали, рассекающей воздух, послужил сигналом для даймё. С коротким хриплым выдохом он воткнул вакидзаси в собственный живот, потом сделал поперечный разрез в сторону и наискось. В то же самое мгновение с оттяжкой, быстро и сильно, вкладывая в удар всю силу плеч и кистей рук, я исполнил свой долг. Струя крови ударила вверх и вправо. Я отошёл в сторону. Голова господина какую-то долю мгновения ещё держалась на шее, потом покатилась к обрыву и исчезла из поля зрения.
Пот заливал мне глаза. Сердце казалось поднялось к вискам и готово было выскочить наружу вместе с гулкими ударами пульса. Неправда, что самурай не испытывает ничего похожее на чувства при пролитии крови… Тело князя завалилось на бок. Мне пришлось обойти его и посмотреть вниз с обрыва. Если море и приняло отсечённую голову, этого я не услышал…
Мне понадобился час на сбор хвороста и сухих сучьев, чтобы оказать воину, закончившему свой путь, последнюю услугу. Потом я стоял у погребального костра и похоже плакал. Да нет, наверно это крепнущий ветер с моря выбивал из глаз редкие слёзы. Волны высокого прилива поглотили не только доспехи, но и два меча моего господина. Немного постояв возле вороного, погладив его лоснящуюся шкуру и достав из седельной сумки бумажный свиток и новый чистый кусочек ткани, я вернулся к краю обрыва. Моя старая катана уже лежала на нужном месте, заранее вынутая из потрескавшегося деревянного чехла. Обернув лезвие в ткань, я медленно обвёл глазами небо, скалы, деревья, затем, макнув тонкую кисточку в краску, в самом конце длинной испещрённой иероглифами узкой бумажной полосы моих дорожных записок, дописал свой рэнга*10:
«Что такое сталь? Мастерство кузнеца, закалённое потом и кровью. Но есть на островах ещё цветение сакуры. Оно неизбежно, как жизнь и смерть. Но не будет, ни жизни, ни смерти, если нет чести и долга.»
Я свернул лист бумаги, заткнул его со спины за пояс кимоно и покрепче взял руками лезвие катаны, обёрнутое холстом…».
На этих словах иероглифы в свитке обрывались старым коричневым пятном неизвестного происхождения.
*1. Даймё – князь.
*2. Дайсё – пара мечей.
*3. Осафунэ Нагамицу – известный кузнец школы Бидзен периода Камакура (1185-1332 гг.)
*4. Токугава – Династия Сёгунов Японии. Основатель Династии -Токугава Изясу.
*5. Цуба – защитная пластина японского меча, предохраняющая руки.
*6. Домару – лёгкие доспехи самурая. (кабуто-шлем, ко-панцырь, харамаки-набрюшник, кусадзури-металлическая юбка, соде-наплечники).
*7. Тёдзи-мидаре. Закалка стали в виде гвоздик переходящих одна в другую
*8. Гуноме – зигзаг.
*9. Хамон – линия заточки, открывающая многослойность ковки.
*10. Жанр старинной японской поэзии.