Ф.И.О. автора: Белый Дмитрий Сергеевич.
Название произведения: «Счастье неговорливо».
Жанр: любовный роман/современная проза.
Объем: 8-мь авторских листов.
Посвящается K.S.
Аннотация:
Главному герою книги через полтора года исполнится тридцать лет. Он живет в Москве. Его работа скучна и однообразна. Жизнь вяло, в полудреме проходит мимо. Внутри него - пустота. Он мечтает написать роман, но все попытки оказываются бесплодными. До того дня, когда он посмотрит тот самый фильм…
Представленная вниманию читателя книга пропитана юмором, красивыми образами и самыми настоящими, неигрушечными чувствами. Прочитав роман до конца, вы узнаете, как важно порой сделать правильный выбор. Тем более, когда вариантов всего лишь два: найти или потерять.
Глава 16
Если вы мечтаете о чем-нибудь, не мечтайте слишком сильно. Намного проще реализуются наши тихие желания, желания-как-бы-вскользь. Например, вы подумали о том, что было бы неплохо обзавестись новым велосипедом. Поразмышляли так, один разок, не увлеченно. Проходит время, и вдруг родители или ваши друзья неожиданно дарят вам велосипед. Подумали о том, что было бы неплохо, если бы вас повысили в должности. В конце концов, зря, что ли, вы так упорно трудитесь, каждый день бегаете, как белка в колесе, порой скромно забывая про обеденный перерыв? Задумались об этом однажды, в какую-то одну из пятниц то ли апреля, то ли мая, а тут – бац! - ваш начальник с благороднейшей улыбкой сообщает вам о том, что вы были продвинуты по карьерной лестнице вверх. Вот было бы всегда так! Но если вы хотите чего-то очень сильно, готовьтесь: так просто вы ничего не получите. И даже не думайте подвергать эту мою мысль пристальному осмыслению, иначе у того, чего мы очень хотим, взыграет и без того излишнее самомнение, и исполнить свою мечту станет еще труднее. Наши самые потаенные и дерзкие желания заставляют пройти нас неблизкий путь, наполненный всевозможными испытаниями, проблемами и потерями. Они мобилизуют все наши способности и манят нас, как голая плоть. Иногда мечты сбываются. Я хотел бы поздравить всех, кто смог достичь, как казалось в самом начале, невозможного. Но иногда мечты так и остаются мечтами, взрослеют, стареют и умирают (затем кремируются). Но жить без них все же не стоит. И даже так и нереализованные мечты обогащают нашу жизнь, становятся ее неотделимой частью, ее потухшим маяком.
Когда я решил лететь в Лос-Анджелес, я понимал, что легко не будет. Счастье надо уметь очаровать, а некоторые вещи, которые кажутся нам чрезвычайно важными, очень любят бегать от нас. Взберутся на велосипед, и давай крутить педали. Но помните об очаровании. Искусное, многоликое, хитрое. Оно творит чудеса там, где красота сталкивается с непреодолимой стеной.
Наше первое знакомство с Кристен оказалось удачным. К такому выводу я пришел несколько дней спустя. Взвесив все «за» и «против», не принимая во внимание конечный смазанный результат, я занял такую позитивную точку зрения. Идеальных знакомств не бывает, но то, что мне вообще удалось с ней поговорить, стало большим достижением. Но что дальше? Концы обрублены. Я знал только местонахождение ее дома, рядом с которым, честно говоря, снова провел несколько дней. Я видел ее, но подойти не мог, иначе миф о случайности нашей предыдущей встречи развеялся бы вмиг. Я наделся на еще один шанс, еще одну попытку.
Я бродил по улицам вблизи ее дома, посещал местные магазины и уж конечно почти каждый день обедал и ужинал в том самом ресторане. Меня по этой причине очень полюбили там, и инцидент с якобы-не-оплатой навсегда был вычеркнут былыми свидетелями тех событий из памяти. Но я нигде не находил ее. И ее знакомый, который работал в том ресторане, казалось, был действительно всего лишь знакомым, а не лучшим другом, которого хотелось бы почаще навещать. Я по-прежнему злился на самого себя, вспоминал, как умудрился все испортить. Звонил друзьям, жаловался, называл себя «кретином». А дни проходили один за другим, толкая друг друга в спину и голося при этом: «Ну давай же, проходи! Сегодня я за главного». И у меня, кажется, не оставалось иного пути, как просто подойти к ее дому и постучать в дверь или отправиться домой - в зевотную действительность осенней Москвы.
С этой мыслью я открыл дверь в супермаркет, который находился рядом с моим отелем. Я не хотел сегодня идти в ресторан, а вместо этого собирался накупить жирной, нездоровой и безвкусной еды и укрыться в отеле, в четырех стенах беспросветной тоски. Я отправлял в тележку подобающую описанию нечисть, как вдруг, разинув рот, застыл, словно разведчик при исполнении служебных обязанностей… Она стояла в нескольких метрах передо мной! Сначала я не поверил своим глазам, ведь сложно было поверить в то, что моя жизнь настолько расщедрилась, что неустанно закидывала меня столь ценными подарками. Но глаза меня не обманывали, и я со всей уверенностью, что немедленно пробудилась во мне, подбежал к ней.
- Привет! – произнес я голосом полным удивления, - я думал, что только мой город такой тесный. Оказывается Лос-Анджелес такой же.
Она взглянула на меня, и ее брови удивленно вспорхнули вверх. Обрадовалась ли она нашей встрече? Я не знаю.
- Привет! Действительно, вот уж не ожидала тебя увидеть. Что ты здесь делаешь?
- Я живу здесь. Мой отель - рядом. Вот, решил заняться шопингом.
Мы оба по-прежнему демонстрировали удивление.
- Ты разбираешься в винах? Меня пригласили на вечеринку сегодня, и я пытаюсь выбрать хорошее вино, но мои друзья, наверное, уже час ждут меня в машине.
- Конечно разбираюсь, - (конечно я абсолютно не разбирался). - Красное или белое? Сухое или сладкое (я не смог вспомнить: как сказать по-английски «полусладкое»)?
- Даже не знаю. И такое, и такое могло бы подойти. Если можно было бы попробовать…
- Хорошо. Не переживай. Сейчас я выберу для тебя лучшее вино.
Я закрыл глаза, отошел на несколько шагов назад и завертелся вокруг своей оси, выбросил вперед правую руку, вытянул указательный палец и так, двигаясь то влево, то вправо, стал медленно подходить обратно к прилавкам. Через несколько секунд мой палец уперся в бутылку.
- Ну вот, пожалуйста! Гарантирую тебе, что это лучшее вино из представленных. Смотри: французское, красное и этикетка какая симпатичная.
Ее смех был искренним.
- Вот спасибо! Никогда не встречала человека, настолько разбирающегося в винах.
- Нет проблем. Что тебе еще нужно купить? Пользуйся моим огромным опытом, пока есть возможность.
- Эээ… Еще чего-нибудь сладкого.
- Сладкого? – я бросил взгляд на стеллажи с кондитерскими изделиями напротив. - Вот это должно быть очень вкусно.
Я взял несколько коробок и бросил их в тележку. Мне очень понравился яркий и аппетитный вид этих коробочек, съедобных внутри (по крайней мере, я на это надеялся).
- Всё. Если никому не понравится, вали на меня. Скажи, что никогда бы такого не купила, если бы не советы одного, лучше бы молчавшего, русского.
- Договорились, - улыбнулась она и, не задумываясь, спросила. - Do you wanna come with us?.. To the party, i mean (9).
Первый вариант перевода этих слов теплом прилил к моим вискам. Я готов был подвергнуть свои знания английского языка протестующему сомнению, но раз за разом, прокручивая в голове известные даже школьнику младших классов слова, я пришел к выводу, что не ошибался. Вот он мой второй шанс, моя вторая попытка.
- Конечно… Но меня никто не приглашал. Ничего, если я приду без приглашения? И твои друзья… Они не будут против?
- Не волнуйся на этот счет. Там и так будет столько народу, что появление еще одного человека могут даже не заметить. Я скажу всем, что ты мой старый знакомый из России.
- Хорошо раз так. Спасибо за приглашение.
Мы направились прямиком к кассам. Я настоял на оплате вина и пирожных, так как, во-первых, я их выбрал, а во-вторых, не мог же я заявиться в гости ни с чем.
На улице нас поджидал черный объемистый Dodge. Открылась передняя пассажирская дверь, и из машины выпрыгнула невысокая девушка с длинными светлыми волосами, голубыми глазищами и полными темно-красными, накрашенными губами.
- Кристен, что ты столько времени там делала??? Мы тебя ждем уже целую вечность, – затараторила она, - ааа… вы кто? – мое появление недолго оставалось незамеченным.
- Я…
- Это мой старый знакомый […] из России. Недавно только приехал, - озвучила официальную версию моего происхождения Кристен.
- И что… вы случайно натолкнулись друг на друга в магазине или заранее договорились там встретиться? – любопытствовала светловолосая.
- Эээ…
- Мы договорились с ним встретиться там, ведь я пригласила его на сегодняшнюю вечеринку.
- Что ж ты все время молчала??? – сладкие губки очертили упрек.
В следующую секунду незнакомка уже улыбалась мне. Двадцать лет, может быть чуть больше. Ее глаза, в которых отражался искусственный свет уличных фонарей, говорили о том, что внешность этого светлячка, стоящего передо мной, была обманчива. Не стоило слишком верить этим пухлым губкам, этим глазам размером в пятирублевую монету. Она не производила впечатление особы ветреной или плоской (а подобные черты, увы, частенько присущи девушкам подобной внешности). Она показалась мне интересной и теплой, а виной тому глаза-глаза-глаза.
- Привет! Рада познакомиться. Меня зовут Дженнифер.
Я нарисовал на лице улыбку и сопроводил ее вежливым ответом. В этот момент у машины открылась еще одна дверь, водительская. Над крышей появилась мужская голова в приклеенном еще с рождения парике черных коротких волос. За головой неотрывно последовали глубокопосаженные, смотрящие сквозь тебя глаза, и неудачный, портящий симпатичное лицо, мясистый нос. Вытянутое, забрызганное кончиками черных волос на скулах и вокруг рта лицо выражало недовольство. Голова заговорила:
- Мы, может быть, поедем, наконец?!., - не успев договорить фразу до конца, глаза незнакомца нашли меня, и он замолчал.
- Джо, это мой старый знакомый […] из России. Он прилетел совсем недавно. Мы договорились с ним встретиться в магазине, чтобы он смог поехать с нами, - скороговоркой проговорила Кристен.
- Что? Знакомый?.. Ааа… Ну, здравствуйте, приветствую… Меня зовут Джо, - он подал мне свою гладкую руку.
- Очень приятно.
- А что же ты нам ничего не сказала??? Что за секретность такая??? - Джо все еще никак не мог свыкнуться с мыслью, что его так бестактно, нагло прервали в самый интересный момент, когда он готов был высказать все, что думает, по поводу чрезмерно затянувшегося выброса десанта у дверей супермаркета.
- … Не знаю. Наверное, хотела преподнести вам сюрприз, - судя по всему, это была первая и единственная возможная причина, которая пришла ей в голову.
- И это тебе удалось, - они ответили почти синхронно.
- Ну я же знаю, что вы любите сюрпризы.
Улыбаясь, Кристен полезла в машину, а мы последовали ее примеру. Я устроился рядом с ней на заднем сидении.
Джо повел рычащий Dodge по бульвару Атлантик, свернул на бульвар Олимпик, вельнул на узкую улочку, выехал на широкую и продолжил ехать на юг, в сторону океана. По дороге мы болтали о всевозможных пустяках: о том, кто должен был посетить сегодняшнюю вечеринку помимо нас, хорошо ли живется homo sapiens в России, а также как давно я знаком с Кристен, и как мы с ней познакомились. Выдумывать ответы приходилось и мне, и ей постоянно и на ходу. По началу мы лишь пытались не сказать лишнего, неправдоподобного, но довольно быстро прониклись этим легкомысленным занятием, и фантазируемые нами события стали обрастать новыми подробностями, деталями и людьми. Мы хитро щурили глаза, подмигивали друг другу вмиг исчезающими (чтобы ее друзья не увидели) улыбками. По нашим ответам можно было составить мой абсолютно неправдоподобный потрет: я работал на правительство, три раза женился и три раза развелся, терпеть не мог спортивные игры, особенно футбол, а также другие виды спорта, в которых задействован круглый-кожаный-надувной (должен вам сказать, что на самом деле я обожаю футбол). В конце концов, мне даже стало немного стыдно за этот неприглядный и спорный образ, рожденный нашей распоясавшейся фантазией. Вымышленный «я» жутко не понравился себе настоящему. Единственным утешением было то, что этот образ не имел ничего общего с реальностью, а наших собеседников, тем не менее, он успешно развлекал. И все же я вздохнул с облегчением, когда наконец перестал быть основной темой обсуждения.
Плохо знакомые люди редко находят интересную тему для разговора, обычно ограничиваются обсуждением настроения природы или каких-нибудь банальностей. Мы наблюдаем за реакцией собеседника и пытаемся понять: заинтересовала ли его та или иная предложенная тема, или он мечтает лишь о том, чтобы поскорей от нас сбежать. В нашем же случае разговор приобрел оттенок румянца довольно быстро. Он лился, как вода из-под крана, который забыли перекрыть. Мы не умолкали ни на секунду, смеялись, спорили, бросались фразами, как воланом. Правда, иногда моим новым знакомым приходилось повторять уже сказанное, так как мне не всегда удавалось понять их с первого раза. Они были моложе меня, но я не ощущал сильного дискомфорта. Их речь изобиловала жаргонными словечками, которые я не всегда знал, как правильно перевести, но меня быстро обучали, и я сразу же бесхитростно начинал их использовать. Кристен вела себя очень спокойно, впрочем, как и всегда, а я продолжал удивляться тому, какая же она взрослая. Взрослая речь, взрослый взгляд, взрослое выражение лица. И даже смеялась она взрослым смехом, как будто постоянно задавая себе один и тот же вопрос: «Да. Вроде бы и смешно сказано, но так уж ли смешно на самом деле?»
Из слов Дженни я понял, что она актриса, а короткопостриженный Джо учился в Калифорнийском университете на юриста.
Джо изрядно перегружал речь одним излюбленным словосочетанием «я так не думаю». Это «я так не думаю» встречалось в каждом третьем его предложении и было личным ответом на модное нынче выражение «по моему скромному мнению/ИМХО». В то время как большинство людей предпочитает высказывать свои мысли прямо, Джо выражал их от обратного: доводил до внимания собеседников очередную свою мысль, после чего моментально перечеркивал ее этим «но я так не думаю».
Дженни же очень часто крутила головой, и ее волосы порхали с места на место. В едином порыве они открывали левое ухо, накрывая при этом правое, а в следующую минуту уже правое ухо оставалось открытым, а на левое обрушивался смерч волос. Такой же стремительной была ее речь. У меня складывалось такое впечатление, что несказанные ею слова постепенно накапливались в ней, образовывали затор и просились что есть мочи наружу. В результате рано или поздно им всем удавалось вырваться на свободу, но при этом произносились они так быстро, что мои попытки понять ее напоминали жонглирование шарами: стоило мне ошибиться и выронить один из шаров, как все остальные тут же устремлялись, визжа от восторга, вниз.
Мы проезжали мимо высоких, словно вылитых из стекла домов. Ярким светом мерцали, моргали, лоснились вывески, рекламные щиты и витрины. Люди заполнили собой пустоту тротуаров, стремительным или наоборот черепашьим шагом накручивали бесконечные метры пространства. Но постепенно дома за окном машины становились все ниже и ниже, небоскребы оставались позади - скрести небо. Атмосфера делового индустриального города уступала под натиском атмосферы домашнего уюта и отдыха.
Мы свернули на дорогу, которая, как гласил дорожный знак, вела в Манхеттен-Бич. Пригород Лос-Анджелеса постепенно вылуплялся из яйца. Мы проехали еще несколько километров, и я почувствовал воду (океанскую воду). Не увидел, так как было уже безбожно темно, а почувствовал. Еще несколько метров и тучный запах океана пролез в полуоткрытое окно, а еще немного и я почти услышал шелест прибоя. Шелест, которого на самом деле я не мог услышать, потому что в машине в это время из всех динамиков доносился голос Метью Беллами, - голос, рвущий душу в клочья.
Теперь мы проносились мимо солидных, высокопарных коттеджей, принадлежащих, судя по всему, обеспеченным семьям. Некоторые из них утопали в роскоши, другие выглядели скромно, но стильно. Я опустил стекло до конца и вдохнул терпкий запах уверенности в завтрашнем дне. Этот запах ни с чем нельзя спутать, а здесь его можно было обонять даже с заложенным от насморка носом. Все чаще и чаще по сторонам замелькали отели, закрывая собой подступ к океану, а из их наполненных светом внутренностей доносилась громкая музыка. Джо предупредил нас, что оставалось ехать еще пять минут.
Я посмотрел на Кристен. Она тоже опустила стекло и смотрела на проносящиеся мимо дома. При этом указательным пальцем левой руки она терла висок, а ее правая ладонь возлежала на кожаном сидении. Именно эта ладонь находилась ко мне ближе всего: ближе, чем ее губы, шея или плечо. Мне захотелось пригреть ее в своих ладонях, преподнести к губам и поцеловать, вдохнуть ее запах. Тонкие пальцы маленькой ладони - душещипательный деликатес для моих чувств, что нескончаемо просились на волю. Я перевел взгляд на ее ноги. Плоские серые кеды дремали на резиновом коврике, бледная кожа казалась еще белей на стыке с черной юбкой, заканчивающейся чуть выше колен. Серый обтягивающий джемпер на этот раз не содержал каких-либо надписей, был девственно чист.
Она почувствовала мой взгляд и повернула голову в мою сторону. Первыми улыбнулись ее губы, их примеру последовали глаза, и я в который раз сбился с ритма дыхания.
- Что? – спросила она.
- Как жизнь-то? – недолго думая, я выпалил в ответ.
В который раз мой вопрос привел ее в замешательство. Ее губы беззвучно задвигались, перебирая возможные варианты ответа. В конце концов она заговорила: «Спасибо, не…», - но ее перебил Джо: - «Приехали. Никому не напиваться - тащить на себе никого не буду».
Мы вылезли из машины, и я увидел огромный, белого цвета дом, с покатой крышей и несметным количеством окон. Дом этот буквально полыхал огнем – ярким электрическим светом. Свет лился отовсюду: из окон, из полуоткрытой двери, устремлялся вверх от вкопанных в землю фонарей. Людей вокруг было не меньше: на участке перед домом (большом, кстати, участке), в каждом окне первого, второго и третьего этажа. Большинство из них держало в руках бутылку, бокал, фужер или стакан с жидкостью определенного цвета и, наверное, градуса. Из дома доносились музыка и смех.
Мы направились к особняку, по пути останавливаясь, чтобы поздороваться и обменяться парой фраз с остальными гостями вечеринки. Мои новые друзья обязательно представляли меня. Прошло немало времени, прежде чем нам, четверым, удалось-таки проникнуть в дом. Я, правда, успел отдавить кому-то ногу. А зачем надо было вставать прямо на крыльце и полностью оккупировать не такой уж широкий дверной проем? Внутри нас ожидали новые порции людей, бокалов и знакомств. Меня представили организатору вечеринки - Джулии. Ее родители путешествовали по Европе, а их дом на время превратился в пчелиный улей.
- Привет! – протянула мне руку Джулия. Всем приходилось говорить громче, чтобы на равных бороться за право голоса с вопящей отовсюду музыкой.
- Привет! – я пожал ее загорелую ладонь. - Ничего, что я явился без приглашения?!
- Все в порядке! Не переживай!
- Джу, возьми вот это! Мы долго выбирали! – Кристен передала ей наши покупки. «Одна бутылочка на всю ораву?» - подумал я, а Кристен как будто прочитала мои мысли и ответила: - «Мы все приносим по одной бутылке, так повелось!»
- Джу, возьми наши тоже! – Джо протянул ей свою бутылку и бутылку Дженни.
- Ок!
Хозяйка скрылась на кухне, а мы решили осмотреть дом. Гости разбились по группам и по-своему развлекались. Одни играли в бильярд, другие пели под караоке, третьи просто общались, а четвертая группа, захватившая последний третий этаж, дрыгала телами, ой, конечно же, танцевала. Всего подобных групп я насчитал девять, но, наверное, их было больше.
И наша дружная компания «четырех» вскоре вынуждена была распасться. Сначала Джо наткнулся на, как мне объяснили, своего лучшего друга и покинул нас. Следом люди из очередной группы утащили Кристен. И произошло это так быстро, что я даже не успел узнать: какой вид развлечений проповедовала та группа. Нам с Дженни удалось совсем чуть-чуть поболтать, но и ее выкрал незнакомец с забетонированной улыбкой на губах. Я остался один, опрокинул внутрь несколько бокалов со спиртным и стал по очереди присоединяться то к одной группе, то к другой. Какие-то развлечения я при этом опускал. Например, пение под караоке. Я обладал слишком хорошим слухом, чтобы на полном серьезе придаваться подобному веселью. Танцевать я не умел, умел тоже только дрыгаться. При этом, совершая танцевальные движения, я не мог удержаться, чтобы не посмотреть на себя как будто со стороны, и тогда «танцевать» немедленно прекращал. Эти движения конечностями, лишенные пластики и эстетического содержания, представлялись мне чем-то ужасным. Но я поразбивал шары на бильярдном столе, метнул несколько дротиков, играя в дартс, обсудил животрепещущую тему мирового экономического кризиса и принял участие в нескольких групповых играх на подобии наших «не называй, а изобрази предмет» и «найди прищепку под ее юбкой».
Меня очень дружелюбно приняли. Я даже превратился на время в новую увлекательную игрушку, с которой многим хотелось поиграть. Со мной охотно общались. А как же иначе? Из России, а не откуда-нибудь еще, приехал взрослый тип, давно знакомый с Кристен, да еще и «симпатичный» (со слов девушки с двумя косичками и еще одной бескосичной).
Устав от непрерывного потока развлечений, я решил сделать небольшую паузу, спустился на первый этаж в огромную гостиную, прислонился к одной из стен и стал просто глядеть по сторонам. Я наблюдал за людьми, чрезвычайно похожими на двуногих, обитающих в моей стране.
Вот тот высокий парень с копной прилизанных волос и улыбкой на всю ширину лица глазами раздевал стоявшую перед ним высокую женскую фигуру и о чем-то разглагольствовал. Я не видел ее лица, но, похоже, все, что он говорил, ей очень нравилось: она, не переставая, смеялась в ответ (спина ее перманентно покрывалось крупной рябью). Расстояние между ними было крохотным: пауку понадобилась бы пара секунд на то, чтобы спрясть нить паутины между их бокалами. Они жаждали секса, живенько о нем мечтали. Они бы уже давно им занялись, если бы в доме оставалась хотя бы одна пустая комната.
Переместив взгляд правее, я увидел диван и сидящего на краю молодого человека. Ооо, он был полной противоположностью того прилизанного парня, похожего на Джокера из фильма «Бэтмен». Скукоженный, бледный и грустный, он как будто являл собой воплощение человеческой неуверенности. Он звучал неслышным гимном в честь всех стеснительных и сомневающихся. Украдкой он время от времени посматривал в одном и том же направлении, на одну из девушек, которая стояла вдалеке от него, в другом конце комнаты. Девушка эта с миленьким, но не выдающимся личиком общалась с подругами. Подруг было трое. Они неустанно хихикали, бросали озорные взгляды то в одну, то в другую сторону, швыряли их в направлении приглянувшихся им мальчиков. Взгляды долетали до парней уверенных, разодетых по последним веяниям моды. Самое интересное, что в сравнении с этим щуплым существом мужского рода, притаившимся на краешке дивана, они, скорее всего, были никем. Так, обычными мальчиками с двумя-тремя мыслями в голове, пустой копилкой интересов и с большим количеством денег, доставшимся им от родителей, а значит без пускания чьей-либо крови (хоть и на этом спасибо). Но именно они приглянулись нашим героиням. Оболочка это ведь всё, не правда ли? Что может быть важнее для девиц, у которых в голове те же две-три мысли, пустые полки интересов и есть деньги, а может и нет денег (даже не будем вдаваться в поиск ответа на этот вопрос)? Но наш забитый паренек почему-то необъяснимым образом запал именно на одну из них. Для него она ангел, недостижимая высота, язык мертвых,
который ему никогда не выучить. Внутри него искрился целый мир, огромный мир, интересный мир, но никто не готов был ступить на его землю: сегодня мало кто из нас Христофор Колумб.
Рядом со мной стояла кукла человеческого происхождения: голубые глазки, длинные, извивающиеся белые волосы, недурственный загар, стройные ноги на высоких каблуках, короткое платьице в цвет глаз. Она танцевала ресничками, а ее лицо не меняло выражения - выражения на миллион долларов. Она обсуждала с подругой новые поступления в магазине J.Lo и с осознанием своей исключительной неповторимости посматривала на находящихся в комнате парней и подпитывалась брызжущими слюной взглядами. Я попытался вслушаться в обрывки их разговора, пытаясь найти в них неопровержимое доказательство ее неповторимости, но не смог.
Были здесь и интересные люди, на которых мой взгляд останавливался с особым удовольствием. Например, вот этот парень близкого к моему возраста. Он журчал тихим голосом, уверенным и спокойным. В понимании таких людей мир не делится на черное и белое: он красочный и никогда такой, каким был полчаса назад. Он старательно обходил взглядом куклу в голубом платье и с интересом смотрел на одной ногой уже покинувшего край дивана сутулого молодого человека, который, казалось, вот-вот должен был с него упасть.
- Как дела?! – из состояния задумчивости меня вывела Джулия.
- Эээ… Отлично! Отлично. У меня небольшой перерыв, а потом возвращаюсь к ребятам на втором этаже!
- Хорошо! А то я уж было подумала, что ты скучаешь.
- К сожалению, не умею этого делать!
Джулия улыбнулась и направилась к парочке, стоящей рядом, чтобы и у них узнать: весело ли они проводили время. Роль хозяйки ей определенно нравилась. Хотя для нее, быть может, подобные вечеринки были единственным возможным способом привлечь к себе внимание, временно примерить главную роль. На что только не пойдешь ради того, чтобы стать для других значимой. И та целеустремленность, с которой она играла свою роль, выдавала в ней именно это желание. Желание, которое, в конечном счете, всегда обречено на провал.
Мой взгляд упал на электронные часы, висевшие на стене. Они показывали 23:11. «А что я собственно здесь делаю? Не мне ли предоставили второй шанс? Так почему я стою в этой огромной гостиной и бормочу себе под нос вместо того, чтобы быть сейчас рядом с ней? Еще один шанс мне может выпасть нескоро».
Я ударился в поиски: заходил то в одну комнату, то в другую, поднимался на следующий этаж, продолжал искать там. Искал я долго, нервно, и чем дольше, тем стремительнее, но нигде ее не находил. Осмотрев каждую комнату на каждом этаже по два раза, я занервничал еще больше. Она ушла? Я нашел Дженни и попытался узнать у нее хоть какую-нибудь информацию, но она лишь развела руками: «Не знаю! Где-то в доме должна быть!.. Уехала? Да нет, не могла она уехать». Джо, порядком навеселе, тоже ничего не знал. Я вышел из дома и продолжил поиски во дворе. Я просеивал людей, от всей души топтавших газон, который до этой вечеринки мог бы участвовать в конкурсе на звание «Мистер Газон-2009», но и во дворе ее не нашел. Мне оставалось лишь обойти дом с обратной стороны и посмотреть там.
Двигаясь в выбранном направлении, я вдруг услышал тихое пение. Сначала я подумал о любителях караоке, но продолжая идти вперед, поймал себя на мысли, что пение становилось все более громким (кто-то пел сильным обаятельным тенором), и звуки голоса раздавались явно не из дома. Я ускорил шаг и обогнул дом. Перед моим взором предстала горстка людей, сидящих полукругом на траве, а один молодой человек восседал на стуле, играл на гитаре и пел. Именно ему принадлежал услышанный мною голос. Среди остальных я с радостью обнаружил ее.
Я решил тихонько подкрасться к увязшей в музыке группе людей. Когда я подошел совсем близко, меня заметила Кристен. Она помахала мне и ладонью похлопала по земле справа от себя, призывая сесть рядом. Только я расположился на траве, как песня закончилась. Люди вокруг захлопали, и я присоединился к общему восторгу. Кристен наклонилась ко мне и прошептала: «Как вечеринка? Не скучал? Я надеялась, что ты найдешь нас намного раньше». «Если бы я знал, чем вы тут занимаетесь, я бы давным-давно на радостях поджег караоке и прибежал бы сюда», - прошептал я в ответ. «Это Бред. Хорошо поет, не правда ли?» - она задала вопрос, на который я не успел дать ответа, так как Бред заиграл снова. По первым же аккордам я узнал песню Radiohead “No more surprises”. Перед Бредом стояла тяжелая задача: тягаться с голосом Тома Йорка – занятие бесполезное, но он изо всех сил старался. Десятки глаз пожирали его, одними лишь губами повторяя за ним слова песни. Душещипательная мелодия крапала мелким-мелким дождем приятных сердцу эмоций. Ее звуки ласкали, баюкали, отравляли тебя счастьем.
Когда Бред закончил, он попросил соизволения на время покинуть свой пост и передал полномочия сидящему справа от себя парню. Молодой человек лет двадцати трех с шевелюрой белых (крашеных) волос и загорелой кожей уверенно взял в руки гитару, и песни зазвучали одна за другой: Nirvana “Rape me”, музыка групп Green day, Bad religion. Когда он исполнил пять песен, пришла его очередь передать эстафетную палочку (а в данном случае гитару). Я увидел, как рука Кристен вытянулась вперед, и через несколько секунд ее пальцы обняли гриф. Она села на стул, обвела присутствующих фирменным спокойным взглядом и заиграла, а я превратился в слух. Ее пение было тягучим, мягким и воздушным, как безе. Мелодии обнимали, гладили и перышком проводили по моей коже. Она исполняла песни The Doors, The Beatles, Van Morrison и песни современных групп, большинство из которых я раньше не слышал, узнал только песню “Such a rush” группы Coldplay. Некоторые из нас уже не могли молчать и подпевали, кто как мог. Если я знал слова, то подпевал вместе с ними, а мое сердце принялось отбивать музыкальный ритм вместо барабана. Мы все как будто откупорили свои бутылки-души, и эмоции забрызгали во все стороны.
Кристен исполнила свою последнюю песню и поинтересовалась, кто желал занять ее место. Никто не вызывался. Она обводила взглядом всех присутствующих по очереди. Когда ее взгляд остановился на мне, я встал. Она удивилась, но все же протянула в мою сторону гитару. Пока я устраивался на стуле, Кристен представила меня остальным, удивлявшимся не меньше, чем она. Я взглянул на обращенные в мою сторону оценивающие лица, попросил прощения за свое неидеальное американское произношение и заиграл. Я исполнял песни, которые никто из них, наверняка, раньше не слышал: например, “Deadlands” группы Madder Mortem, “Lifeless” группы Stolen Babies. Когда я запел припев песни Anathema “One last goodbye”, к моему горлу подступил ком, голос задрожал и я готов был вот-вот разрыдаться. Инстинктивно я завертел головой, в бесполезной попытке ее куда-нибудь спрятать и спрятать те слезы, что должны были неминуемо брызнуть из глаз. В последний момент я посмотрел на нее. Она сидела, не шевелясь, все с тем же полуоткрытым ртом и внимательно смотрела на меня. Совершенно бессознательно она легонько улыбнулась мне, так же как и тогда в машине, перед тем как вопрос «Что?» сорвался с ее губ. Эта слабая улыбка так и повисла в воздухе. Она уже, наверное, поняла, что появилась совсем некстати, не вовремя и не к месту и повела себя крайне невоспитанно, но спрятаться сейчас - означало лишь еще сильнее усугубить и без того неловкую ситуацию. Я пришел этой улыбке на помощь, точнее моя собственная улыбка пришла на помощь ее улыбке. Мои слезы застряли на границе глаз: их виза оказалась просроченной. Когда последние звуки песни умолкли, я услышал аплодисменты, громкие аплодисменты, а я все смотрел на нее, не в силах отвести взгляда, не позволяя этим улыбкам оторваться друг от друга.
Кристен захлопала вместе с остальными, и тогда я встал и протянул вперед гитару. Но никто не забрал у меня инструмент, наоборот, они просили меня сыграть еще. Добровольно принужденный я рухнул обратно на стул, зациклено, раз за разом произнося: «Спасибо!». Начал играть новую песню, но оборвал ее в самом начале и заиграл другую. Эту песню она должна была знать, знать очень хорошо, ведь ее можно было услышать в одном из ее фильмов: Husker Du “Don’t wanna know if you are lonely”. Я не знаю, почему выбрал именно ее. Может я хотел проговориться? Не словами, так музыкой? Хотел ей подобным образом сказать что-то важное, на что-то намекнуть? Но я просто играл, поглядывал в ее сторону, а она пела, подпевала мне, пела вместе со мной. Музыка – это Бог.
Когда я окончательно обессилел, решено было сделать перерыв. Наша группа музыкальных единомышленников временно распалась, люди рассеялись, как туман, а мы с Кристен остались сидеть на траве. Мы говорили с ней обо всем подряд, когда неожиданно наш разговор прервал веселый оклик: «Извините!». Я обернулся и увидел девушку с кучерявыми темно-рыжими волосами и россыпью веснушек на щеках.
- Да? - я встал.
- Вы очень здорово поете, - тоненьким голоском прощебетала она.
- Спасибо. Очень рад, что вам понравилось. Не ожидал, что так быстро обрасту фанатами, - я шутил.
- Меня зовут Николь, - она кокетливо протянула руку. Странная это американская привычка – здороваться с девушкой за руку.
- [..], очень приятно, - ее рука была горячей.
Николь принялась закидывать меня вопросами, а я покорно на них отвечал. Не то чтобы мне было неприятно, нет, эта девушка казалась очень славной, но больше всего мне хотелось сейчас остаться наедине с другой девушкой, той, что до сих пор сидела на траве. Я поглядывал на Кристен, а та улыбалась и терпеливо ждала. Но ее ожидание затягивалось, и тогда она поднялась, и бросив в мою сторону ободряющий взгляд, зашагала в сторону океана (от дома до воды было метров пятьсот, к воде нельзя было подойти, но ею можно было полюбоваться).
Моя беседа с Николь продлилась еще минут тридцать. Мы поговорили о музыке, гитарах, о себе. Она поведала о том, что работает секретарем в звукозаписывающей компании, копит деньги на то, чтобы записать свой собственный альбом. Она спросила меня, не согласился бы я послушать ее песни и дать им правдивую оценку. Я принял ее предложение, поблагодарив за доверие. Мы даже обменялись телефонами (она первая начала) и договорились созвониться на следующий день.
Когда она ушла, я побрел искать Кристен и вскоре нашел ее, вновь сидящей на траве: ноги полусогнуты, руки покоились на коленях. Она была одна… хотя, нет, не совсем одна. Неподалеку плескался Он. Мы не смогли бы прикоснуться к соленой волне, не смогли бы войти в теплую воду: несколько сотен метров разделяло нас. Но этих метров как будто не существовало. Для такого гиганта как океан подобные мелочи, какие-то вшивые метры не играли никакой роли. Он блестел лунным светом вдалеке, а его присутствие ощущалось в воздухе. Океан как будто плескался у самых наших ног и принимал участие в беседе на правах невмешивающегося гостя.
- Не против, если я к тебе присоединюсь? – мой вопрос уволил тишину.
- Садись, конечно.
- Неплохие у тебя друзья вроде, и время вы проводите весело.
- Да. После работы иногда очень хочется расслабиться… Девушка та с тебя глаз не сводила, пока ты пел, - заговорщицким тоном проговорила она.
- Будущий претендент на Grammy. Шутки плохи… - засмущался я. - Она просто хотела, чтобы я послушал ее песни и дал дельный совет.
Кристен усмехнулась, продолжая смотреть вперед.
- О чем думаешь, если не секрет?
- Я?.. Да так. Ни о чем конкретном… О работе, - смутилась она.
- Да? И кем же ты работаешь? – в последний раз мне выпала возможность прикинуться чайником.
- Я… актриса, - ее ответ прозвучал как-то буднично.
- Да??? – а вот мне искреннее удивление, по-моему, удалось. - Вот здорово! С удовольствием бы посмотрел фильмы с твоим участием. Уверен: ты играешь превосходно.
- Почему ты так думаешь?
- В тебе ощущается внутренний стержень. Ты словно магнит, и меня притягивает к тебе, с тобой хочется быть рядом, слушать тебя, смотреть в твои глаза… и на такое живое и красивое лицо. Ведь такой должна быть актриса? - я произнес эти слова очень быстро, как будто я их уже говорил раньше, и поэтому мне не составило никакого труда повторить их снова.
Она перевела взгляд на свои сложенные на коленях руки, лицо по-прежнему оставалось серьезным.
- Спасибо. Я напросилась на очень красивый комплимент. Хотя и не понимаю, почему ты так думаешь обо мне, ведь мы совсем не знакомы.
- Пожалуйста, - я попытался вернуться к шутливому тону разговора, - так что там с работой? Что тебя беспокоит?
Она ответила не сразу, казалось, размышляла о том, стоило ли вообще обсуждать эту тему или нет, но, в конце концов, решилась:
- Мне двадцать лет, но я уже давно работаю в кинобизнесе. И понимаю, что любой фильм, как и жизнь, явление одноразовое, неповторимое. Сегодня я играю школьницу, дочь или юную особу с тяжелым, еще формирующимся характером, а завтра мне будет двадцать пять, и тогда я буду играть роль студентки, чьей-то жены или старшей сестры. И я не смогу вновь сыграть роль девочки, подростка или ребенка. Я не смогу этого сделать технически. Когда мне будет тридцать, никто не предложит мне сыграть роль студентки-официантки. Из-за этих мыслей во мне просыпается ощущение того, что все, что я делаю сейчас, крайне важно, ведь у меня не будет второго шанса, иной возможности - я взрослею. А поэтому я постоянно задаю себе один и тот же вопрос: те ли роли я играю сейчас, что хотела бы? Не буду ли я через несколько лет думать об упущенных возможностях?
- И ты чувствуешь, что до сих пор не сыграла какую-то важную для себя роль?
- Да в том-то и дело, что я не знаю, как ответить на этот вопрос. Все мои предыдущие роли были интересными, разноплановыми, но мне почему-то кажется, что в них чего-то не хватало. Или мне только кажется, что чего-то не хватало. Последний вариант ответа мне представляется наиболее правдоподобным.
- Боюсь тебя расстроить, но думаю, что именно первый вариант ответа правильный.
- Почему?
- Ты сама сравнила кино с жизнью. Так вот наша жизнь – это каждодневная попытка решить одно математическое уравнение. У каждого из нас уравнение свое, но его решение – задача чрезвычайно сложная. Пытаясь найти верный ответ, мы следуем своему математическому пути, включающему в себя определенную последовательность формул и способов решения. В нашем мире эта последовательность проявляется в виде наших действий, поступков, эмоций и желаний. Мы живем по законам и правилам выбранного пути, но иногда чувствуем грусть или разочарование. Мы предпринимаем отчаянные попытки сделать нашу жизнь лучше, но они не всегда оканчиваются успехом. Это говорит лишь о том, что выбранный нами способ решения несдающегося уравнения, то есть определенная совокупность действий и мыслей, завела нас в тупик. Мы вроде бы добились минимального успеха, упростили вид уравнения, но впереди – стена, задачка дальше не решается. С глубоким вздохом мы провожаем очередную математическую (жизненную) неудачу. Но все, что нам остается, это начать заново, вернуться на несколько шагов назад, выбрать иной путь, но и он, в конечном счете, может привести никуда. Если бы мы могли решить свое уравнение, то достигли бы абсолютного согласия с самими собой. В душе воцарился бы мир и спокойствие. Но любое наше сомнение, неудовольствие или неуверенность – это зашедшая в тупик совокупность решений, неправильно где-то использованная формула или никак не приходящий в голову прием, который следовало бы использовать для упрощения одной из частей уравнения. Степень возникающих проблем определяет глубину наших сомнений и грусти. Поэтому когда нам кажется, что что-то идет не так, что чего-то не хватает, к этому стоит прислушиваться. Если мы не будем этого делать, то в итоге убьем еще уйму времени, но выбранный путь не приведет к спасительному берегу, а наоборот заставит сильнее увязнуть в болоте. Либо путь этот будет проложен костями
неправильных формул и вычислений, а полученное, в конечном счете, решение будет ничем иным как очередной неудачей.
- Wow, - она пыталась переварить сказанное.
- Извини, это я от одного своего друга заразился. Он любит подобные заумные речи.
- Я обязательно подумаю над тем, что ты сказал. Мне нужно осмыслить это… - она вздохнула, вновь откинула волосы назад и, улыбнувшись, посмотрела на меня, - но мне уже почему-то стало легче. Спасибо.
...
- Ты сказала мне, что я тебя совсем не знаю. Исправь это. Расскажи о себе.
- Что ты хочешь знать? – она уперлась локтем в ногу и положила голову на раскрытую ладонь (щекой к ладони). Ее глаза вопросительно посмотрели на меня.
- Любишь кеды?
- Что???
- Ты так любишь кеды, постоянно в них ходишь.
- Ааа! – она сделала движение вверх-вниз ступнями ног, и кеды были вынуждены проследовать за ними, - вот ты о чем. Не знаю, мне удобно в них. Не люблю ходить на тонких шпильках, хочется чувствовать землю под ногами.
- Черное или белое?
- Эээ… черное, - усмешка на ее губах.
- Вода или огонь?
- Вода, - ответила она, посмотрев в сторону океана. Быть может, он даже успел пригрозить ей чем-нибудь страшным и кровавым на тот случай, если бы она дала иной ответ.
- Поделись со мной каким-нибудь приятным воспоминанием, которым было бы не жалко поделиться.
- Хмм, - она попыталась зачерпнуть подходящий эпизод со дна памяти. - На участке перед домом, где я сейчас живу, растет яблоня. Ей уже лет пятнадцать. В детстве я, помню, часто любила сидеть рядом, разговаривать с ней. Я просила ее о яблоке, единственном, неповторимом, самом крупном из всех, чтобы она взрастила его и подарила мне, а я должна была его съесть и стать самой счастливой на земле. Моя просьба повторялась из года в год, и каждый раз, когда созревали плоды, я пыталась среди их огромного количества отыскать то самое Яблоко. Иногда мне казалось, что я его находила, и тогда я срывала подозреваемый плод, вытирала о майку и немедленно кусала. Но одно яблоко оказалось червивым, другое каким-то обыкновенным, а третье и вовсе непростительно кислым. Четвертый год ознаменовался моей последней попыткой. Я так решила. Мои ожидания, тем не менее, становились все более пессимистичными.
Когда пришло время, я принялась вновь внимательно осматривать ветки яблони, детей каждой из веток. Я сорвала и попробовала два яблока, но оба были обыденными. Мое терпение подходило к концу, как вдруг на одной из самых нижних веток я увидела Его. Самое крупное, самое красное яблоко из всех, виденных ранее. Дрожащими руками я сорвала плод, поднесла к губам и откусила маленький кусочек, затем еще один, затем еще один побольше. Яблоко было сочным, вкусным и таяло на языке, как мороженное. Я почувствовала, как счастье растекается по венам… - она замолчала, как будто вновь окунувшись в те давние ощущения.
- И? – не вытерпел я.
- Что и? – мой вопрос как будто щелкнул двумя пальцами у нее перед лицом, и она очнулась.
- Ну, ты стала самой счастливой на свете?
- Откуда же я могу об этом знать? Все самое-самое познается в сравнении. Глупо считать себя самой счастливой, если не можешь сравнить «вес» своего счастья с «весом» счастья других людей, - увидев мое раздосадованное лицо, она, смеясь, толкнула маленьким кулачком меня в плечо, - но когда в моей жизни происходят радостные события, я иногда вспоминаю об этом яблоке. Какая-то доля его заслуги в каждом моем счастливом дне, я верю, определенно есть.
- Ну и рассказчица, - я улыбнулся и погладил пальцами свое плечо, в которое еще несколько секунд назад уткнулся ее кулачок. Если забыть об этих нескольких секундах, то можно было почти почувствовать, как мои пальцы коснулись ее пальцев.
Мы продолжали сидеть на теплой, еще не остывшей после жаркого дня траве. И если внимательно вслушаться, то можно было услышать отдельные музыкальные фразы, сочившиеся сквозь стены зевающего от усталости дома позади. Я мечтал о том, чтобы окружающий нас мир ненадолго застыл, оставил бы нас в покое или обходил стороной. Мне хотелось, чтобы это желание было и ее желанием тоже. Но вот было ли?
- Ну, раз твои вопросы иссякли, - я попытался было возразить, опровергнуть это безапелляционное заявление и даже протестующее замахал руками, но она вприпрыжку успела закончить начатую фразу, - то расскажи мне что-нибудь интересное о себе.
- Эээ… о себе? Что я могу рассказать о себе?.. Обожаю яблоки с некоторых пор, - мой шутливый кашель привел к небольшой заминке. – Умею перемножать двухзначные числа в голове – не умею готовить. Человек, рожденный вместе с наушниками. Еще до моего появления на свет в них звучало нечто магнетическое и громкое, а пуповина по совместительству была проводом для них. Люблю слово «сакраментальный», оно носит для меня сакраментальный смысл. Люблю читать, но могу уснуть на самом интересном месте: виной тому усталость, накапливающаяся за очередной никчемный день. Сны свои не помню. Абсолютно. Пробовал их записывать, стенографировать, будил себя в разное время ночи и мысленно пытался схватить удирающий сон за хвост, но мои сны – это ящерицы: в сознании оставалось лишь то, что можно было за ненадобностью выбросить, то есть пупырчатые, короткие хвосты. У меня есть несколько друзей, они, наверное, спят сейчас (я посмотрел на экран мобильного телефона и узнал текущее время), но мы можем им все равно позвонить, поспят потом, - я нажал на кнопку вызова, но, услышав ее испуганные: «Не надо! Что ты делаешь?!», улыбаясь, нажал на сброс. - В школе я был хулиганом, в институте - ботаном. На работе я смесь Ленина с Обломовым. Ну, Ленин, я думаю, ты знаешь кто такой, а Обломов – это литературный герой одного нашего русского произведения. Обломов этот был редкостный лентяй. Но думая обо мне, обо-мне-на-работе, все-таки не забывай и про важную Ленинскую составляющую: уж он-то лентяем точно не был, - на этом я прервал свой монолог, решив немного отдышаться.
- Это все очень интересно, но ты не ответил на главные вопросы… Черное или белое? Вода или огонь?
- Мне ничего не остается, как повторить оба твоих ответа, - я театрально насупился. – Что, собственные вопросы не можешь придумать, да?
- Я за равноправие. Пусть тебе достанутся те же вопросы, что и мне. Поделись со мной воспоминанием. И выбери, пожалуйста, получше, - она вновь отбросила волосы назад и приготовилась слушать.
- Хмм…, - я прислонил память к стенке, и начал ее досматривать, ощупывая руками с обеих сторон и опускаясь сверху вниз. Пускай будет это. - В детстве у меня был друг - Миша. Веселый парень с крупной головой и вампирскими глазами, безумными, постоянно подвыпившими волосами. Лето мы часто проводили вместе, вдали от Москвы, в пригороде. Наши дома находились на одной улице. Связывающая их дорога была не асфальтовой, а всего лишь вытоптанной землей. Мы с ним придумали абсолютно новый вид спорта – хоккей на земле. Мы вооружались клюшками, надевали каски и другие защитные элементы, используемые в хоккее (в зависимости от того, что в нужный момент находилось под рукой) и выходили на пыльную, узкую дорогу. Клюшками в чужие ворота мы пытались забить не мячи, а шайбы. Ворота у нас были шире, чем в обычном хоккее, правила немного проще.
День за днем мы проводили время за этой игрой, оттачивая мастерство. Самым тяжелым испытанием для нас была дорожная пыль: она перманентно поднималась вверх, пряталась в глазах, скрежетала на зубах, - в общем жутко мешала. Мешала и трава, растущая по краям дороги. Если в нее залетала шайба, то наша игра временно превращалась из хоккея на земле в гольф. Много еще чего мешало: синяки от попаданий шайбой, лужи, когда тоннами проливался дождь, солнце, которое смывалось за горизонт слишком рано. Но это была наша игра, и мы ощущали себя в ней королями. О покупке короны, двух корон (для меня и него) в каком-нибудь сувенирном магазине, мы начали задумываться позже, когда другие местные мальчишки стали проситься к нам поиграть. Вскоре у нас даже образовалось четыре команды по четыре человека в каждой.
Когда речь заходит о командах, всегда встает вопрос о соревнованиях. Мы быстро организовали местный турнир по хоккею на земле. Каждая команда должна была сыграть с тремя другими по два раза, после чего команда, занявшая по количеству набранных очков первое место, должна была сразиться с командой, занявшей второе место. Это сражение должно было выявить победителя всего турнира. Мы с Мишей усиленно готовились к грядущему соревнованию. Совместные тренировки чрезвычайно сплотили нас, мы были с ним неразлучны. Миша никогда не был особенно умным парнем, добрым или отзывчивым, не был он красивым или остроумным, но он был необычайно мужественным, смелым и бесстрашным.
Мы были родоначальниками этой игры, поэтому нашей команде в итоге удалось набрать максимальное количество очков, и мы заняли первую строчку в таблице, но определить победителя всего турнира мы должны были в поединке с сильной командой, с которой предыдущие два матча сыграли вничью.
Финальный матч должен был пройти в безоблачный день при полном попустительстве трезвой погоды. Мы были мальчишками, для каждого из нас смысл всей жизни был заключен в этом матче. Победа даровала бессмертие, проигрыш – смерть. Поэтому сама игра была жесткой, скоростной и изматывающей. Мы вгрызались клюшками в землю, беспощадно ломали их, падали телом на шайбу, пытаясь укрыть ее, толкались, активно работали руками и легкими. Силы покидали нас с Мишей стремительно. До конца третьего тайма оставалось пять минут. Счет был 3:2 в нашу пользу. Надо было продержаться еще чуть-чуть, и мы смогли бы водрузить себе на голову короны. Наши соперники напоминали взмыленных лошадей: они учащенно дышали, щеки - пурпурные, пот струился ручьями, а изо рта вот-вот должна была брызнуть пена, но они не думали сбавлять натиск.
До конца матча оставалась одна минута, когда я, бросаясь на шайбу, подвернул ногу и упал. Игрок чужой команды не преминул этим воспользовался: пробросил шайбу мимо меня и перед ним оказались пустые ворота, к которым стремительно бежал Миша. Игрок с шайбой быстро оценил ситуацию, понял, что времени у него не оставалось, взмахнул клюшкой и ударил. Последние кадры этого матча были следующими. Шайба летит в пустые ворота, Миша падает в нескольких сантиметрах от них, с него слетает каска, но он совершает последний нечеловеческий рывок, и его лицо встречает летящую шайбу. В последний момент он успевает открыть рот, и шайба залетает внутрь… Шайба повержена! Шайба проглочена! Звучит свисток, возвещающий о нашей победе. Матч окончен!
Наше счастье в тот момент превратило бы ад в парк аттракционов. Мы подбежали к Мише (как я это сделал, вспомнить до сих пор не могу, ведь в течение следующих нескольких дней я чувствовал лишь, как по моей ноге носились сотни газонокосилок). Мы подбрасывали его вверх, кричали что-то матерное. Опомниться смогли не сразу, только когда увидели, как изо рта у Миши течет кровь. Он открыл рот, и мы увидели горло, напоминающее свежий кусок мяса. Но его это не особенно взволновало. Он радовался вместе с нами, хотя наверняка ему было жутко больно. Самое удивительное, что его зубы при этом абсолютно не пострадали. Это была знатная победа, величайшая победа. Мужество часто ходит под руку с безрассудством, но тогда это было последнее, о чем мы думали.
Вот такая история - вот такой человек.
...
- Ага, я кажется поняла, - выражение ее лица говорило о том, что она боялась узнать о дальнейшей судьбе той шайбы. - Это был рассказ о счастье, но только о мужском. У нас, девочек, - яблоки, у вас – шайбы.
- Ты все правильно поняла, - на моем лице по-прежнему никак не высыхала улыбка.
- Господи, проглотить шайбу… Да вы просто чокнутые! - ей хотелось смеяться и плакать одновременно.
- Первое место было на кону. Мы не могли все испортить! О Мише, правда, я уже давно ничего не слышал. Та игра была единственной вещью, что связывала нас. Мы разошлись, словно лягушки в пруду: одна выпрыгнула на берег, другая опустилась на дно. В детстве проще дружить: различия не так велики, а общие интересы всегда одни и те же.
...
- У тебя на щеке кто-то сидит.
- Кто сидит?
- Не знаю. Кто-то.
- Так почему ты его еще не смахнула?
- Я смахнула? Это же твоя щека, она к тебе ближе, - ее смех окрылял. - Ну, хорошо. Сейчас…
- Только не промахнись.
В тот момент, когда ее пальцы готовы были пронестись в нескольких миллиметрах от моей щеки, я сказал еще раз и громче: «Не промахнись!». Эффект неожиданности сработал - она промахнулась. Пощечина получилась славной, но нечто прогнать все же удалось.
- Что ты кричишь под руку??! – ее смех пьянил. - Извини, не больно?
- Никак нет. Сработано не без изъяна, но спасибо, что избавила меня от неопознанного летающего объекта.
- Не за что, - она еще какое-то время продолжала улыбаться, а потом вдруг очень внимательно посмотрела на меня, опустила голову и сказала: - С тобой так легко. Ты старше меня, и мне казалось, что мы не найдем общих тем для разговора, не поймем друг друга или вовсе не будем друг другу интересны, но сейчас я забыла об этих опасениях.
- Просто ты ведешь себя старше своих лет, я, наверное, - моложе. Где-то посередине мы пересекаемся… Мне тоже легко с тобой.
...
- Ну же, расскажи мне еще чего-нибудь о себе, – попросил я.
Ее лицо вновь стало серьезным и спокойным.
- Моя жизнь напоминает эстафету. Я встаю очень рано, принимаю душ, одеваюсь, крашусь, завтракаю, выскакиваю стремглав на улицу, ныряю в машину, приезжаю на работу, работаю, снимаю одну сцену, затем следующую, в перерывах проглатываю что-нибудь съедобное. Рабочий день заканчивается поздно. Я измотана, истощена, иногда при этом счастлива (если довольна проделанной работой), иногда бешусь (когда внутри бурлит лишь одно желание: переснять все, что было запечатлено в тот день на камеру). Приезжаю домой, а там меня снова ждет сценарий - измятые, забрызганные чаем или кофе страницы. Я учу текст новой сцены, предыдущие уже вычеркнуты из памяти, отправлены в дом престарелых. Приходит следующий день, а с ним выученная наизусть последовательность действий.
Съемки проходят в разных местах: сегодня мы работаем в городе, завтра – в пригороде, еще через некоторое время – в другом штате, так что окружающая меня обстановка меняется постоянно. В последнее время мне стало казаться, что секундная стрелка моей жизни движется намного быстрее, чем аналогичная на моих часах. Когда я смотрю по сторонам, я вижу людей, идущих как будто замедленным шагом, будто кто-то нажал на кнопку, и реальность замедлила свой ход. От всего этого мне становится не по себе.
Дни съемок под завязку наполнены переживаниями: радость, грусть, боль, страх приходят, не здороваясь и не прощаясь друг с другом (спешат). Эмоции, которые я испытываю, стремительно нанизываются друг на друга, как куски шашлыка на шампур. Я не могу остановиться, с чувством развернуть обертку конфеты и, не спеша, откусить от нее маленький кусочек, затем еще один, потом еще один. На языке столь же медленно проявится вкус, как фотоснимок на бумаге. Вкус мог бы вызвать восхищение или наоборот разочарование. Мне все равно, потому что я сейчас конфеты только глотаю с одинаковой уверенностью утверждая после, что она была шоколадной-карамельной-со вкусом банана-дыни-чего-то безвкусного. Поэтому я обожаю такие дни как сегодняшний. Когда моя секундная стрелка замедляет свой бег, и я получаю возможность отдышаться. Так хочется растянуть во времени, не ускорить, а наоборот замедлить ход сегодняшнего дня и продолжать смеяться.
Я люблю свою работу, не пойми меня неправильно. Я очень благодарна за предоставленную мне возможность. Но у всего есть свои плюсы-минусы, маленькие плюсы, большие минусы или, наоборот, скукожившиеся минусы, зато разжиревшие плюсы. Я становлюсь наркоманом. Дни, подобные сегодняшнему, - это очередная попытка завязать, бросить, вновь почувствовать, что все прекрасное должно длиться как можно дольше, а не нанизываться друг на друга, как куски шашлыка на… Кажется, я проголодалась.
- Я понимаю тебя.
- Правда? Для меня это успех. Мне порой так тяжело удается формулировать свои мысли. Иногда в моих словах можно услышать даже уверенность, но чем дольше я говорю, тем отчетливее эта уверенность куда-то исчезает. Самоанализ не мой конек.
- А, по-моему, твой самоанализ в полном порядке.
Она вновь взглянула на меня, зачерпнула рукой прядь шелковистых волос и чуть приоткрыла рот, намереваясь что-то сказать, но в итоге лишь безмолвно сомкнула губы.
- Ах, вот вы где! – откуда-то сзади донесся пьяный голос. Моя просьба о том, чтобы нас хотя бы на время оставили в покое, судя по всему, затерялась по дороге и не попала в руки или уши адресата.
Мы обернулись и увидели с трудом перемещавшегося в нашем направлении Джо - занос десять сантиметров.
- А я вас ищууу-ищу, а вы вон куда забрались, - Джо рухнул в траву рядом со мной.
- И кого это придется тащить? Постыдился бы нам такое говорить, - первой нашлась, что сказать, Кристен.
- Я в норррме, - язык уморительно заплелся на букве «р». - Чем вы тут занимаетесь?
- Теперь уже ничем, - Кристен посмотрела на часы, - пора по домам. Два часа ночи.
- Да ладно тебе, давай еще немного посидим, - не утихомиривался Джо.
- Джо, мне завтра рано вставать. Помоги ему подняться, пожалуйста, - последнюю фразу Кристен адресовала мне.
Мы молча вернулись в дом. Количество гостей уменьшилось, но не намного. Первым делом мы отыскали Дженни, затем попрощались с Джулией и попытались по-английски покинуть дом, но сделать это нам не удалось. Пришлось обменяться кое-с-кем скромными «Buy!» и пожать на прощание руки. В конце концов, мы погрузились в машину. Меня и Джо отправили на заднее сиденье, за руль села Дженни, а Кристен устроилась справа от нее.
Мы ехали молча. Сказывалась усталость, а предлагаемые Джо в пьяном виде темы для обсуждения не находили отклика у остальных.
- Где тебя высадить? – задала мне вопрос Дженни.
- У дома Кристен. До отеля я доберусь сам.
Кристен, казалось, не слушала нас, смотрела в окно и о чем-то думала. Первым мы высадили Джо. Он поплелся, шаркая ногами, к входной двери своего дома. Стоя на крыльце, он помахал нам рукой. Еще через пятнадцать минут мы остановились у дома Кристен. Дженни пожелала нам «sweet dreams» (10) и, зевая, включила первую передачу. Через несколько секунд ее машина скрылась за поворотом, и мы остались одни. В домах вокруг уже давно не горел свет, но в доме Кристен он еще продолжал бодрствовать. Тишина как будто парализовала пространство, временами ее нарушал только далекий лай собак.
- Кто-то до сих пор не ложился спать у тебя, - сказал я, рукой показывая на свет в окне.
- Да… Наверное, отец, - она даже не посмотрела в сторону дома.
В этот момент я понял, что время, отпущенное мне вторым шансом, подошло к концу. Пришла пора подводить итоги. Через несколько секунд я должен был выявить победителя между ее интересом ко мне и безразличием.
- Спасибо тебе за приглашение. Я замечательно провел время, - начал я, ощущая растущее волнение внутри.
- Не за что. Мне тоже было очень приятно поболтать с тобой, - она смотрела по очереди то на меня, то на свои кеды.
- Может… Может мы еще разок встретимся, перед тем как я улечу домой?
- Эээ…, - она попереминалась с ноги на ногу, положила ладонь на лоб, а другой рукой уперлась в бок. - Мы можем встретиться, конечно, но я не смогу в ближайшие пару дней. Я собиралась встретиться со своим парнем. Мы так давно не виделись из-за постоянных съемок, что я … можем … созвониться … поехать … я смогу … наверное … думаешь?
Нет она говорила привычно, членораздельно, не проглатывала слова. Это я неожиданно как будто позабыл значение некоторых слов или лишился способности их слышать. Ее губы шевелились, и до меня долетали обрывки фраз, но их смысл я не пытался понять. Мне хватило лишь одной фразы, чтобы равнодушно отнестись ко всем остальным. Последовавшие действия я совершил в бессознательном состоянии: записал в мобильный телефон продиктованный ею номер, улыбнулся на прощание и проводил взглядом до входной двери. Когда она вошла в дом, я посмотрел на яркий искусственный свет, которым продолжали хвастаться окна ее дома, развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел ловить такси.
В отеле меня поджидала невозможность сна.
(9) «Ты хочешь поехать с нами?.. Я имею в виду на вечеринку» (пер. с англ.).
(10) «Приятных снов» (перев. с англ.).