Чёрный злыдень ты, наше горюшко,
Нагулялося у нас вволюшку,
Распотешилося, расплясалося,
Ты почто к мужику привязалося?
В любой стране есть свои законы, порядки, конституция. И обязательно правитель имеется, как без правителя-то жить, хоть людям, хоть бесам? В стране Бесовии, что в месте скрытном под горой Вишенской лежит, у правителя Бесовина сынок подрос.
Известно издавна: надо сына оженить и отделить, пусть своим домком живёт. Жаль деньжат у бесов маловато, одна мелочь в казне. А Бесовичу статусом ихним положено в княжеском звании быть, по-княжески жить.
Коли, казной отец не снабдил, работать талана и желаний нету, а князем жить хочется, дорога одна - в воры, или убивцы. Так богатствие наживали в стране человеческой,а бесовским законом это строго каралось – хвост отрубался. Только смекалкой и обманом бесам жить разрешалось. Ну, что с них взять – бесы, всё у них не так.
Собрал Бесовин бесов на совещание. Думские бесы наглющие, хитрущие, до всяких пакостей и обманов горазды, долго думали. Порешили, что нужно Бесовича в люди отправить, пусть сам казну добывает, коли, справно жить хочет. Как задумали, так и сделали.
Разодели Бесовича барином, снабдили плутовской бумагой с печатями, всё продумали, ничего не забыли. Уселся Бесович в пролётку, бес бесхвостый конём обратился, попылил через поле. У леса ближнего была деревня «Лихини». Вечно у них всякие лихие небыли случались, вот так деревню и назвали.
Деревенская ясновидящая говаривала Место тут поганое, нечистым мечено. "Верно, поганее места не бывает, хоть кругом леса и краса. Лихая досталась деревне доля, дважды дотла сгорала, это гневался, бросал летом на деревню стрелы огненные Илья пророк.
За что гневался, только боги знают, может, деревня в неверии жила, а от неверия все беды приходят. Зимой тоже пожар случился, видать, мужики сами за трубами печными плохо следили, сажу не чистили, а нечисть и боги тут ни при чём. Худо, бедно в погорелой деревне мужикам жилось. Богом и царём они забыты, нуждой и людьми казёнными забиты.
Роптали на долю свою тяжкую, деревню, с божьей и мирской помощью, заново отстраивали, вся округа помогала. Не хотели лихинские в другое место уходить, от краёв своих, лесов и болот, полей, что деды распахали. Нигде в округе такого белого и долгого льна, как в Лихинях, не родилось, а уж какие метёлки овсы свешивали до самой земли!
Медведи из леса за околицей забредали, в овсе ходили, питались, жир на зиму нагуливали. Уж очень они овёс недозрелый, сладкий, словно молоко топленое, любили. Медведи никому не мешали, беда в барине скрывалась.
Поначалу-то мужики не поняли, кто к ним в деревню заехал, думали, какой важный чин из града уездного. Только тётушка Груня разглядела у него рожки маленькие под длинными волосьями. Стара, подслеповата и набожна тётушка, черти и нечисть повсюду чудились, не поверили ей. Не поверили и Лёшеньке, дурачку немому и убогому, тот выл, и мычал, рога и хвост казал, на барина пальцем показывал. Подумали, что бык убогого напугал, только потом всё поняли.
Поведал барин, что земля вокруг вовсе не лихинская, а ему теперь принадлежит. Лихинские пусть живут, как раньше жили, но за воду в ручье ему платят. Бумаги с печатью показал, а разве против казённой бумаги и печати есть кто сильнее?
Может, и есть, но не в деревне. Совсем недолго барин в деревне побыл, из ручья попил, похвалил воду «до чего скусна». В ручей, паскуда, плюнул и пропал, как сквозь землю провалился, долго на том месте худо пахло.
И чем вода та барину понравилась, деревенские поначалу не поняли. Вода в ручье, как вода, чиста, холодна, мхом болотным попахивает, хвоинки в ней. С какого такого перепугу должны они за воду платить? Отродясь никто не платил, и они не будут!
Уехал барин, а беды деревню одолели. Напали на коров и овец клещи, слепни, да комарьё, скотина не хотела на пастбище идти, совсем оголодала, раньше из ручья пила, а теперь коровы, словно взбесились, орут, а воду пить не хотят, худо вода пахнуть стала.
Неведомый доселе мор приключился, а в других деревнях всё путём. С чего бы новая беда на Лихини? На том месте, где чудной барин воду пил, пень берёзовый появился с ровным дуплом посерёдке, никогда его здесь не бывало.
В дупле том водица булькает, не простая водица – с хмельным духом. Первым Прошка, он был чуток придурковатый, но самый храбрый в деревне, воду распробовал, мужикам расхвалил, « Мужики, да не вода это вовсе, а пиво хмельное, за такую водицу можно и расплатиться!»
Самые проворные мужики тоже пробу сняли, подтвердили Прошкины слова. Только вот незадача. Появилась вскоре на том пне крышка, из-под неё пена сбегает по пеньку-то, а вода в пне, так и булькает, хмелем пахнет, в соблазн вводит, аж скулы сводит.
Скоро понятно стало, как водицы попить, лаптей не замочить. Появилась на пне кружка берестяная, на кружке полтинник нарисован, тут не только умному мужику лихинскому, а любому дурню понятно: пей, коли, есть у тебя полтина. Как подходит кто к пню, за кружку берётся - выскакивает из пня здоровенная волосатая рука, кулак разжимает понятно, - деньги требует.
Только полтину на ладонь положишь, заструится по берестяному желобку в кружку пенная водица, пей, крякай, пену с усов вытирай. Обману никакого нету, проверяли, пива, как в трактире, до краёв, ровно на полтинник. Любо!
Повадились мужики к тому ручейку, жажда лихинских одолела! Дело им у ручья завсегда находилось. С утра, кого жажда мучила, кого хвори одолевали, к пню шли, клали в волосатую руку деньжонки, что тайком с божницы унесли, или свои, от жёнок утаённые. Всё без обмана, честный бизнес.
Время к осени идёт. Не осталось у мужиков деньжонок, одолела их хворь неведомая, головы от боли трещали, того гляди лопнут. А в брюхе, словно на телеге по камням ездили, рычало в брюхе-то. Мужики заметили, как выпьешь воду из пенька – всё проходит. Лечила водица из пенёчка, а деньжат нету. Как лечиться-то?
Мужики лихинские головастые, первым Прошка сообразил, как деньги в доме кончились, а водички испить хотца - нужно де самому крышку сдвинуть. Так и сделал. Кружку взял, толкает крышку на пеньке – она ни с места. Натужился, поднажал – крышка-то и сдвинулась, выскочил оттуда здоровенный кулачище, да со всего усердия – в нос Прошке! А голос из пенька с издёвкой спрашивает: - Добавки надыть?
Далеко отлетел в кусты мужик, шевельнуться не может, еле проохался, кровушкой просморкался и проплевался. Не хотелось ему добавки. Хоть и темновато, а разглядел: нет никакого пня, сидит на том месте то ли козёл с глазами горящими зелёными, то ли мохнатая собака с бородой и рожищами, хвостом длинным бьёт, как пастух кнутом. «Чур, меня!»
Только к утру мужик отлежался. Ох, и паскудно всему организму: нос распух, один глаз наблюдений не ведёт, другой зрит в узенькую щелочку. Голова гудит, искры огненные по всему лесу летают, того и гляди, пожар приключится.
Загумёнками домой приплёлся, думал: жена, Грунька, пожалеет, разгорюется, а она, подлая баба, с издёвкой: - Это кто же тебя так хорошо вразумил? Я тоже добавлю! Сама лечить буду, без воды опённой.Схватила сковородник, - мужик и опомниться не успел, лупит баба его, да приговаривает: - Это тебе за мои новые полсапожки, это за тёлочку, которая с божницы ушла, а это тебе – пока не знаю, за что. Добавки надыть?
Хорошо Прошка за всё от собственной жёнки получил, а пожаловаться некому, стыдоба! Мужикам придумал, что у кума в Худякове наугощался, по пьяному делу с худяковскими поспорил, чей бугай лучше, они и навтыкали.
Так до самой старости нос у Прошки на физиономии и произрастал: буряк - буряком, величиной и цветом. Как Прошке водицы из пенька захочется - кровушка с носа капает. Видно, Груньку кто колдовству обучил. Бабы до всяких колдовских штучек способные.
Недуги тяжкие и других одолевают. Хворь с похмелья для мужика – дело привычное, а тут совсем штука непонятная, ведь не пиво-брагу пили, а воду из пенька. Дальше ещё поганей стало: нечисть в деревне завелась. Из тёмных углов в избе, на улице из кустов показывалась, рожи страхолюдные рогатые выставляла. Такие вот страсти!
Лихини - Лихини и есть, лихое место, хоть беги подальше, да вода в пеньке хороша!
Чаще других Фролка к ручью ходил, все деньжонки, что на баньку собирали, унёс, в лохматую руку положил.
Вечерело, пошёл Фролка по нужде на двор, а там шумно, козёл и свинка вокруг колоды дубовой, на которой дрова рубят, бегают, друг дружку картами по мордам лупят, свинка кричит: «Козёл вонючий!» Мужик – с рёвом на улицу, дедушко древний на завалинке греется.
Рассказал Фролка, что во дворе у него неладное деется. Дед Проня смеётся, «В старину говорили, что до чертей допился! А ноне в чертей никто не верит. Белка, Фролка, в твоей организме от водицы в пеньке завелась, вот тебя и корёжит»
Фролка – с кулаками на деда: - Я из ума, не выжил, не белка во дворе была, а козёл!»
Бабы из пня воду не пили, поняли, что от неё у мужиков хвори приключились. Пошли с бедами в церковь, батюшка наказал освятить ручей и пень крещенской водицей, он и сам бы освятил, да скрючила ныне его лихоманка.
Прочитали бабы молитву Богородице, налили в бутылку крещенскую водицу, пошли к ручью. Вот уж чудеса в Лихинях творятся: был на ручье пень берёзовый, а теперь нету. Долго мужики горевали, брюхом и головой хворали, а через седмицу всё повторилось, опять пень появился. Да теперь не все к нему ходили, страшно стало, поняли, что бес в пень вселился, оттого страхи в деревне и лесу
Надо к мужику-ведуну идти за помощью. Ведал про болезни разные, травами и мёдом лечил. Жил древний дед у самого болота в избушке, на бок завалюшке, бортничал и пчёлок разводил. Деревенские деда побаивались, разное про него сочиняли.
Одни говорили, что дед не ведун, а Леший. Бабки деревенские жалели одинокого деда, одежонкой помогали, может, и Леший, да добрый, беззлобный. Повсюду за дедом кошка бесхвостая ходила, охотники-то знали, что не простая дедова кошка Рыся, а зверь злой лесной – рысь.
Ещё у деда коза комолая была, за ней Рыся присмотр вела, чтобы волк, или медведь не задрали. И не трогал лесной зверь дедову козу, никого в лесу она не боялась, кроме чужих людей.Видали Рыся и Бека в лесу мужика чужого, не человек это был, хоть и в человеческом обличье, а пахло от него серой и дымом.
Прибежали, напуганные, к дедушке, рассказали про непонятного лесного пришельца, а у самих шерсть дыбом. Дедушка понимал язык зверей и птиц, смекнул - худо в деревне. Тут скоро и бабы с поклоном и слезами: - Помоги, дедушка, вразуми, родименький, где правду нам отыскать, как от беса и бесовской водицы избавиться.
Совсем от неё мужики обезумели.
Пожалел старче баб: - Не плачьте, неразумные, завтра на закате приходите. Я ныне с лесом и травами поговорю, совета у доброй силы земной спрошу.
Всю ночь дедушка молился, просил совета и защиты у добрых сил. Села дедушке на плечо горлинка, воркует, а дедушка язык птичий понимает. Жила та горлинка в лесу, вблизи бесовского царства, всё видела, всё слышала.
Знала, что бесы в деревню заслали наследника казну добывать, вот Бесович и старался, с мужиками сдружился, водицей колдовской угощал, мужики за угощение деньжонки давали. И что тут плохого, всё по доброму согласию, мужикам - удовольствие, Бесовичу – прибыток.
На другой день собрались бабы, ждут, что дедушка скажет, жалко деду неразумных, спрос ведёт: - А есть ли в деревне мужик, который воду опёнковую не пил, деньги в руку волосатую не клал, только этот мужик может от беса избавить. Долго бабы гадали, вспоминали, есть ли в деревне мужик, которого бес не опоил.
Только деды недужные, что с печи много лет не вставали, ту воду не пробовали, да Лёшенька, убогий побирушка, парень силы богатырской, бревно легко поднимал, когда кто дом строил. Его и привели к дедушке.
Всё сделали, как старый наказал. Намыли парня в бане, во всё новое чистое обрядили, чаем сладким напоили, пирогами угостили. вот уж радости убогому. Смеркаться стало, теперь пора и дело делать. Дал дедушка Лёшеньке полтинник заговорённый, научил убогого, что делать надобно, тогда будет у Лёшеньки рубаха красного сатина.
Подошёл Лёшенька к пню, полтину показал. Протянулась волосатая рука за денежкой, а Лёшенька руку схватил, дёрнул со всей силы. Завизжал, запрыгал пень. Вовсе и не пень это, а какая-то нечисть рыжая волосатая, с длинным хвостом.
Всё делалось, как дедушка наказывал. Схватил убогий визжащую нечисть за хвост, над головой три раза крутнул, закинул пинком подальше. Все окрестные деревни визг слышали.
Не стало на ручье пня с бесовской водой, в Лихинях мужиков больше недуги не донимали. Все в деревне при деле зажили и в достатке. Не любили деревенские вспоминать, как их бес дурачил, деревню назвали «Боровое», так лучше.
Пришлые рассказывали, что в граде стольном бочка с водой в трактире появилась, вода в бочке хмелем пахнет. Народ дивился на механизм хитрый, рука волосатая полтину хватает, из крантика вода в кружку течёт, пенится. Хороша водица. Пей, крякай, усы от пены вытирай. Кто-то невидимый обязательно спросит: «Добавки надыть?»