Сирота

- Ты чего ёжишься?
- Замёрзла…
- Я же тебе говорила, что одеваться надо теплее!- Пожилая женщина грубо схватила за горло девочку, пытаясь поправить шарф.
- Слишком туго…
- Ну, не задохнёшься, наверное!!! Варежки твои где?
- Я дома забыла…
- Лучше бы ты вообще забыла, где твой дом, неряха!
   Девчушка виновато понурила голову и по её щеке медленно начала стекать слеза.
- Ну, вот только не ной мне! Ещё не хватало, чтоб ты тут коркой льда покрылась!
- Извините… я больше не буду… - девушка начала стремительно вытирать слёзы и изо всех сил пыталась успокоиться.
- Так, где коробка твоя?
- Вот, на месте стоит. – Девочка указала на маленькую картонку, около стены, на которой висела табличка «Помогите, бога ради, сироте»
- Отлично. Значит, садись сюда. Вечером приду - заберу. И в церковь надолго греться не бегай! И кричи погромчее, а то тебя и не заметить можно, козявка. Пустая придёшь – высеку!
- Как скажете, Ангелина Петровна. До свидания.
- Руки в карманах держи, отмёрзнут ведь! – Бросив последний недовольный взгляд, женщина побрела прочь от церкви. – Вот заболеет сейчас, что я делать буду…
    Девушка осталась одна и начала потихоньку успокаиваться. Слёзы тут и впрямь ни к чему, да и плакать она уже устала. Сейчас надо позаботиться только о том, как не замёрзнуть до конца дня и всё-таки решиться посмотреть случайному прохожему в глаза, когда он её заметит. Тётка вообще всегда говорит, что главное в этом деле – вызвать жалость. А чтобы человек разжалобился, надобно ему искренне в глаза заглянуть, да так жалостливо, чтобы ему стыдно стало не подать. Только вот… ему-то чего стыдиться? Это она, Вера, сидит в тридцатиградусный мороз на сугробе возле церквушки просит помощи, а не он. У него всё хорошо может, ему стыдиться нечего - его воля помочь или нет замерзающей девчушке. Может он и не подаёт, потому что знает, что деньги все тётка заберёт.
- Здравствуй, дитятко! – к Вере подсел мужчина, лет сорока, с металлической чашечкой в руках. На его груди висела табличка «Помогите!». Рядом с собой он поставил деревянный костыль, который, видимо, и заменял ему левую ногу, наполовину отсутствующую.
- Здравствуйте… - Девушка даже немного растерялась, потому что за весь год, что она ходит по разным местам и просит «на хлебушек», это был первый, когда с ней заговорил другой просящий. Но, что удивляло ещё больше, мужчина выглядел вполне ухоженным и, если бы не нога и эта металлическая кружка с табличкой, вообще бы напоминал вполне благополучного человека.
- Тебе сколько лет, красавица?
- Четырнадцать…
- А эта сварливая тётка тебе кто?
-Тётка троюродная.
- А родителей, я так понимаю, у тебя нет…
- Папа погиб, ещё когда я маленькая совсем была, я даже помню его слабо. Мне тогда лет пять было. Отморозки какие-то по голове ударили, чтоб ограбить, а он и вовсе помер… А мама полтора года назад скончалась – у неё рак был. Она жутко мучилась перед смертью, так я ей помогала, как могла.
- Тяжело было, наверное…
- Тяжело… но всё-таки лучше, чем сейчас. К тому же, с мамой поговорить можно было, а теперь вот…
Мужчина полез за пазуху своей куртки, достал оттуда пару шерстяных толстых варежек и протянул девушке.
- Да что вы…
- Бери-бери давай, вон руки красные уже все, аж светятся. Сейчас, у меня ещё термосок есть… - мужчина достал из-за пазухи металлический бутыль и открыл крышку. Рядом тут же разнёсся запах ароматного напитка и в лицо повеяло тёплым паром. Он налил чая в кружку и протянул Вере.
- Меня, Васильем Иванычем звать.
- Вера. – Девушка взяла в руки кружечку и сделала маленький глоточек согревающего напитка.
- Рассказывай давай, как до такой жизни докатилась при живой-то тётке. Я люблю слушать, а тебе, я вижу, поговорить охота.
- Да что тут рассказывать… После смерти материной меня отправила в детдом, а потом тётка приехала и взяла надо мной опеку. Она сама деревенская и никто про неё раньше слыхом не слыхивал, а тут вон оно что – квартира свободная вроде как, вот она и приехала. Документы в миг оформила, вещи свои перевезла, вместе с мужем, а меня на улицу, чтобы под ногами не мешалась и денежек её драгоценных не тратила.
- А разве не должны за ней какие-нибудь органы опеки следить?
- Должны. Они и следят. Когда я поначалу со школы пропала на два месяца, учителя тревогу забили, да вызвали их к нам. Они пришли, а тётки дома не было. Ну, я им и рассказала, что да как. Они ей предупреждение вынесли и на учёт поставили, дескать, будем проверять ходить. Она, когда узнала, избила меня до полусмерти, а через неделю, когда пришёл участковый, вырядила меня во всё новое, синяки оставшиеся позамазывала и плакалась, что ничего подобного в жизни не было, а у меня фантазия слишком богатая.
- И они ей поверили?
- Не знаю, может и поверили, но каждые две недели всё равно в гости наведываются. Так что два раза в месяц я одета от иголочки и ем по-человечески. А в школу меня стала пускать, да только мне от школы той тошно теперь.
- А со школой-то что?
- Со мной никто не общается, обзывают «попрошайкой». Колька Никифоров как-то увидал меня возле метро, так в тот же день всем и растрезвонил. А им как же – с бедной общаться – не почётно. Стоит кому-нибудь в мою сторону наклониться, как из другого края тут же слышится «Глядите, на мусор потянуло». Учительница пыталась урезонить их, да разве они послушают? – Девочка сделала последний глоток и протянула кружку новому знакомому. Она посмотрела ему в глаза и почувствовала, что теплее стало не только её телу, но и в душе какой-то кусочек разморозился.
- Глупый какие дети пошли… Я помню ,в моём детстве, мы всем, кто в трудную ситуацию попал, помогали, как могли. Был у нас один мальчик, его старшеклассник обижал постоянно – деньги на обед отнимал. Так девчонки с ним своим обедом делились, а мы раз с пацанами собрались гурьбой и побили того восьмиклассника. – Василий Иванович усмехнулся – видела бы ты, как ему стыдно потом было, что он от толпы третьеклашек огрёб. Зато не лез больше.
- А вы тут как оказались?
- А я тут не по нужде, да по убеждениям. Хожу вот, таких, как ты слушаю, да помочь, чем могу, пытаюсь.
- Чем же вы можете помочь, если вы сами попрошайничаете?
- А много ты, девица, таких попрошаек опрятных, да бритых видела?
- Так вы…
- Так я. У меня паспорт есть… и пенсия. Дома только своего нет. Я в приютах ночую. С паспортом сейчас вообще хорошо. Даже на работу можно было б устроиться, да только кому я нужен, калечный, когда кругом двуногие работу ищут. К тому же, образование военное – бухгалтером уж всяко не получится.
- А почему у вас дома нет?
- Я четыре года прослужил в Афганистане. Бравый солдат в первых рядах, из скольких передряг живой и невредимый вышел! А потом вон оно что – ногу рубануло на мине. Возвращаюсь домой, а дома нет. Люди какие-то незнакомые глаза на меня таращат, да гонят прочь. Оказалось, жена квартиру продала, пока меня не было, да и уехала к чертям на куличики и записки не оставила даже. Это мне потом сосед рассказывал. Я первое время у него жил, да потом неловко стало человека притеснять, я и пошёл на улицу.
- И родственников у вас нет никаких?
- Есть. Да только кому я такой нужен…
- Но ведь, вы бы могли попробовать, может…
- Да просился я. Только стоит мне заикнуться о том, что я бездомный, они трубки вешают, да дверьми хлопают. Это твои одноклассники в будущем. Тело растёт, а душа только черствее становится с годами, да и ума редко кому прибавляется. Если бы не звание героя, пришлось бы и в правду на проживание себе вот этой кружкой зарабатывать.
- А зачем же вам эта табличка, если вы ничего не просите?
- Кто тебе сказал, что я ничего не прошу? Я помощи прошу – кто чем может, чтоб и помог. Да только мне-то помочь каждый может. Мне бы поговорить просто, понимаешь? А им всё легче монету кинуть на дно чашки.
- Так вы бы и написали так сразу, чтоб понятнее…
- А так неинтересно. Да и… пфыркнут только, если увидят такое. Тут, как у Диогена, «Ищу человека».
- Странный вы, дяденька. Я, если бы не тётка, нипочём бы тут сидеть не стала. Человека ли искать, денег ли…
- Стыдно не попросить, милая, а стыдно покориться обстоятельствам, повесив нос.
- У меня даже носа собственного нет, чтоб его вешать.
Мужчина усмехнулся и дёрнул Веру за нос:
- А это чей?
- Тёткин…
Василий Иваныч хотел было пошутить, но потом осёкся. А ведь и правда, тёткин.
- Ты вон, согрелась вроде, а история всё равно какая-то грустная получается.
- Если бы тут от тепла всё зависело.
- Да оно и есть от тепла. Только не кипяток тут нужен, а человечность. Да только... где её сейчас возьмёшь. – Мужчина взял свой костыль от стены, опёрся на него и встал. Заглянув в свою железную кружку, он обнаружил там несколько монет и бумажку, за которую нынче взрослый ребёнку горло перегрызть готов. Осторожно пересыпав содержимое своей кружки в коробку Веры, мужчина, побрёл прочь. Она что-то бормотал себе под нос и, кажется, стирал с лица слёзы.
- На фронте ни разу не заплакал, даже когда друга окровавленного на руках своих собственных до санчасти тащил, да не донёс. А тут вот постоянно, как ни сядет с кем поболтать, так идёт прочь слёзы размазывая. – Рядом с Верой стоял уже какой-то другой мужчина, задумчиво смотревший в сторону удаляющегося Василия Иваныча.
- А вы его знаете?
- Сосед я его. Который год по пятам хожу, прошу ко мне домой вернуться, так нет – гордые мы, всё ходим людей ищем каких-то.
Вера совсем перестала понимать мужчину, который говорил с ней до этого полчаса. Вроде и должно яснее стать, кто же он, а тут наоборот всё как-то запуталось.
- Пошли.
- Куда пошли? Я не могу никуда идти! Меня тётка прибьёт, если я с места двинусь!
- Глупая, со мной пошли. Не тронет тебя никто больше – мужчина продемонстрировал красную корочку, со своей фотографией.
- Яковлев Павел Валерьевич… Подполковник милиции?
- Молодец, голову тут ещё совсем не заморозила, читать умеешь.
- А вы что, всё слышали?
- Слышали, слышали, пошли. Я лично прослежу за тем, чтобы эта женщина обратно в свою деревню умотала, вместе со своими вещами и мужем.
- И тогда меня заберут в детский дом? Там, конечно, лучше, чем с ней, но всё же мне в прошлый раз не шибко понравилось…
- Не заберут тебя никуда. Мы тебе нормальных опекунов найдём.
- Да где ж их взять-то?
- Вон, у Василия Иваныча спроси, он там людей по всему свету ищет! – девочка непонимающе взглянула на мужчину – он же так и не нашёл того, чего искал…
- А я их лично в лицо знаю каждого. Все трое у меня под боком.
      Мужчина подобрал коробку и, взяв за руку девочку, повёл её по замёрзшей тропинке к своему родному отделу.  Скрип шагов постепенно удаляясь, стих. Из окна церквушки донеслось пение – запевали обедню.
Спустя три месяца Вера снова брела к той же церкви. Только на улице уже было тепло по-весеннему, и за руку её держал совершенно другой человек. Когда влиятельный подполковник предложил Василию Ивановичу возможность абсолютно реально помочь нуждающемуся человеку, тот не смог устоять. Тем более, что девочка толковая, а с такой «заботливой» родственницей, не протянет долго, наверное.

       Павел Яковлевич, имея связи в органах опеки, все документы оформил быстро. Тётку и правда из квартиры выгнали, а вдогонку подарили условную судимость. Павел Яковлевич поселился в квартире Веры (хотя, он не поселился, а занял кровать в углу комнаты, и за её границами ни одной своей вещи не оставил). На его пенсию и Веркино пособие существовать они смогли вполне прилично, но Павел Яковлевич всё равно ещё раз встал на биржу труда и, как ни странно (он же туда заявление уже в пятый раз нёс, а всё безрезультатно), нашёл работу. В общем, какое-то «и жили они долго и счастливо» получается. Школу, правда, пришлось всё-таки сменить, но это тоже к лучшему. В новом классе Вера даже нашла подругу, которая без отвращения отреагировала на историю её жизни.