Я хлопнула дверью и выбежала на улицу. Уже начало шестого: зажигаются фонари, небо наливается синевой. Я торопливо шагала по безлюдной улице, а сердце бешено колотилось. Он просто вывел меня из терпения! Сколько это может продолжаться? Всему есть границы. Я его ненавижу! Мимо заборов, мимо освещенных окон, мимо одиноких, неразличимых в сумерках фигур, спешащих под защиту домашнего очага, мимо шумных стаек детей, скользящих по льду замерзшего пруда. Я шла туда, где ощетинилась верхушками елей граница леса. Шла быстро, словно боялась передумать. Стебли травы, летом достававшие мне до пояса, смерзшимися кочками, еще не совсем скрытые снегом, хрустели под ногами. Дубы опушки удивленно смотрели вслед. Еще никогда я не приходила сюда так поздно. Лес встретил меня недоумевающей таинственной тишиной. Из-за высоких старых деревьев и густого подлеска здесь было значительно темнее, но тропинку я видела отчетливо. Поначалу мысли все так же лихорадочно вертелись в голове, но постепенно шаг сам собой замедлился, дыхание выровнялось. Лес все понял без слов. Он молчал, и я уходила все дальше. Было совсем не страшно. Почему-то вспомнилось: в детстве я с таким же чувством входила в темную, становившуюся незнакомой комнату, зная, что в тылу – полуосвещенный коридор и голоса родителей на кухне. А потом мысли как-то закончились, идти становилось легче с каждым шагом, порой казалось, что плыву. Остановившись, я даже не сразу поняла, зачем это сделала. Тропинка уходила дальше в чащу леса, а налево, за низко опущенными лапами елей, - последний поворот обратно. Я качнулась было вперед, но тут в голове всплыло: «А ведь ему одному страшно, хоть и хорохорится. Когда еще родители вернутся с работы… Поросёнок – это точно. Но ведь ему только десять»
К ночи подмораживало, небо густело фиолетовым, уже через несколько метров стволы деревьев сливались в серый туман.
«Принесу ему шоколадку, - думала я, пробираясь по сыпучему снегу, - и скажу: извини, что закричала на тебя. Я тут же пожалела об этом».