* * *
21 октября 1987 года я получил письмо от Валентины Яковлевны, вдовы Сергея Михайловича Чехова. Она в больших годах, теряет зрение, готовится к уходу. Просит приехать в Москву и забрать для Чеховского музея материалы покойного мужа. Последнюю чеховскую старушку сейчас опекает Майя Владимировна Водовозова. Судя по всему, их уговаривают передать материалы в ЦГАЛИ. Какой смысл? У нас они станут руководством к действию, поскольку на повестке дня – создание музея в Гурзуфе. При жизни Евгении Михайловны Чеховой я встречался со вдовой Сергея Михайловича редко. Однажды мы провели чудный вечер в разговорах о счастливых для нее двадцатых годах. Она собиралась отдать нам люстру из большой комнаты, которую когда-то привезли из петербургской квартиры М.П.Чехова. Взамен я хотел повесить люстру покойной Евгении Михайловны – ее мы с М.В.Водовозовой даже сняли и упаковали. Суеверная Валентина Яковлевна изменилась в лице и замахала руками…
Письмо повело в дорогу…
В течении трех дней ноября (23-25) числа я сидел у Валентины Яковлевны Чеховой во Вспольном переулке. Это совсем рядом с Чеховским музеем на Садово-Кудринской. Ей 87 лет. Слаба, глуховата, но многоречива. Говорят, что покойный Сергей Михайлович обладал тяжелым характером и совсем ее подавлял. Сейчас, после смерти мужа и его сестры Евгении Михайловны, в ней проснулось осознание, что теперь она - единственный хранитель преданий и традиций чеховского семейства. В ее распоряжении остались десятки папок с материалами, собранными Сергеем Михайловичем: черновики, выписки, фотографии, рисунки… Пока я листал желтые бумаги, она непрерывно говорила… Даже сердилась, что слушаю невнимательно. Я, однако, почти все уже слышал из уст Евгении Михайловны…
В молодости Валентина Яковлевна была привлекательна, артистична. Профессионально играла на пианино. На любительских фотографиях гурзуфской поры (1920-30-е годы) она снята в купальном костюме, облегающем изящную фигурку. Есть и озорные «ню» на закрытом пляже в бухточке под чеховской саклей... Снимались и с Ольгой Леонардовной, и пресловутым Волковым, и со Львом Книппером, и с Ангелиной Степановой. Популярное было место! У Сергея Михайловича я вычитал, что в 1929 году сюда заходил и Николай Эрдман – у него с Ангелиной Степановой как раз разгорался роман…
Я снял копию с рукописи С.М.Чехова о пребывании в Гурзуфе Владимира Маяковского – он заходил к Ольге Леонардовне засвидетельствовать почтение. Валентина Яковлевна подзуживала его бросить курить – он согласился и даже бросил смятую пачку папирос в воду. Черед пять минут забылся и достал новую… Придумали игру: успеть положить мелкую гальку на «гребешок» - большой камень – во время отката морской волны. Маяковский проделал это блестяще, а вот Сергей Чехов зачерпнул в ботинки воды… Уже тогда он был полноват.
Валентина Яковлевна разрешила мне заглянуть в шкафчик, который достался ей от Марии Павловны Чеховой. Там хранились последние реликвии семьи: письма Михаила Павловича к сыну, снохе, ответные письма Сергея Михайловича к отцу... Раскрыл я папку с весьма драматическими документами. Известно, что Володя Чехов, сын Ивана Павловича, покончил жизнь самоубийством. В конверте с бурыми пятнами от выцветшей крови, хранится предсмертное письмо Володи к Ирине Шаляпиной. Он уходил из жизни с любовью к ней… Ирина же любила Мишу Чехова. Миша же любил Олечку Книппер… Володя воспользовался револьвером Михаила Чехова, выстрелил и уронил окровавленную голову на конверт с письмом… В папке хранятся и посмертные отклики – письма Михаила Чехова, О.Л.Книппер-Чеховой и других членов семьи.
- Публиковать их нельзя. – со вздохом сказала Валентина Яковлевна. – Шаляпины еще живы… Передам на хранение в ЦГАЛИ…
В комнате Валентины Яковлевны целая стопа фотоальбомов. В них отражены все этапы жизни Сергея Сергеевича Чехова, правнучатого племянника Антона Павловича. Тут же подробные комментарии Сергея Михайловича. Очень он был озабочен мыслью облегчить работу будущих биографов Сережи Чехова… Увы, художник Серей Чехов не достиг вершин. Искал себя в конструктивизме, в энкаустике… Пытался забыться в алкоголе… В 37 лет ушел из жизни, оставив после себя сына Ваню с явными отклонениями в психике и массу никому не нужных энкаустик. Недавно возник скандал: в Мелихове хотели его работы списать … Валентина Яковлевна писала в Министерство культуры РСФСР. В Мелихово ездила комиссия… Вот фотопортрет Сергея Сергеевича в каталоге посмертной выставки: широкое, купринское лицо, припухшие веки запойного человека. Ничего от Чехова…
От В.Я.Чеховой я привез в Ялту около 15 килограммов груза – бумаги, фотографии. Это остатки огромного архива, накопленного С.М.Чеховым. Но все самое главное ушло в Мелихово: Ю.К.Авдеев сказал, что для получения категории музею нужны большие фонды, и Сергей Михайлович пожертвовал все ценное в коллекцию любимого своего детища. Многое закупил Таганрогский музей, от которого часто приезжала Екатерина Николаевна Никогосова, умная и талантливая женщина с большими черными глазами. Валентина Яковлевна ее обожала. Среди материалов, переданных нам – копия завещания Чехова, два письма М.П.Чехова из Ялты, открытка с автографом Гиляровского. Они пойдут в основной фонд. Есть папка с описаниями и обмерами гурзуфского домика Чехова, сделанными Сергеем Михайловичем. Есть копия снимка ворот дачи - оказывается, когда-то вместо привычной синей калитки здесь был въезд для экипажа. Это для меня ново.
Характерная деталь: Сергей Чехов спорил с Ольгой Леонардовной … о мемориальности дачи! Жена Чехова утверждала, что Антон Павлович тут никогда не бывал и ничего тут не писал. Сергей Михайлович тыкал ее носом в письма Чехова и Станиславского, из которых следовало, что Антон Павлович работал здесь в августе 1900 года над пьесой «Три сестры».
* * *
4 марта 1988 года. Созвонился с Валентиной Яковлевной – она нашла среди бумаг конверт с «рапортичками» Марии Павловны. Это карандашные или чернильные записки с краткой историей вещей мемориальной экспозиции Белой дачи. Музейные работники такие биографии экспонатов называют «легендами». Мне, конечно, интересно, и я спешу во Вспольный переулок.
В начале 30-х годов прошлого века М.П.Чехова и ее брат Михаил задумали издать «мемуарный путеводитель-каталог» музея с описание обстановки чеховского дома и рисунками Михаила Павловича. Мария Павловна поочередно описывала экспонаты второго этажа, куда в те годы водили экскурсии. По рапортичкам видно, что нынешняя композиция несколько отличается от прежней. К примеру, книга Золотарева «Флора садоводства», из которой Чехов черпал сведения об ассортименте растений, находилась в кабинете под рукой - на круглом столике вместе со справочниками «Вся Москва» и «Весь Петербург». На японском столике лежали садовые каталоги. В прихожей стоял бамбуковый столик и складной стульчик с кожаным сиденьем. В спальне на туалетном столике лежала зубная щетка писателя. Ее украли вместе с японской куклой. Сделали это, по словам Марии Павловны, «посетители того же происхождения»... А вот маленькая сенсация: гипсовый бюст Л.Н.Толстого работы скульптора Гинзбурга, по утверждению М.П.Чеховой, подарен самим Львом Николаевичем! Так ли это? В 20-х годах, чтобы поднять авторитет Чехова, в музее рассказывали, будто тут бывал сам Толстой, которого величали не иначе, как «зеркалом русской революции»…
Сестра вспомнила, что барометр, который висел в простенке у входа в спальню, играл в жизни Антона Павловича «большую роль». Чехов регулярно отмечал состояние погоды и по телефону сообщал на метеорологическую станцию. Интересно, сохранились ли в Симферопольском архиве эти ежедневные наблюдения?
Валентина Яковлевна плоха. Годы берут свое. Она сказала, что в спорах с чеховедами всегда была моей защитницей. Она их недолюбливает. Рассказала, как Сергею Михайловичу пришлось воевать за восстановление имени Михаила Павловича на обложке мемуарного путеводителя. С таинственным видом прочла мне стишки, гуляющие по Москве:
Мы все живем в эпоху гласности.
Товарищ, верь, пройдет она, –
И в комитете безопасности
Запишут наши имена.
Я захотел записать стихи – Валентина Яковлевна взволновалась: это опасно! Очень опасно! И я с горечью подумал, что человек, уже стоящий одной ногой т а м, до сих пор не может освободиться от страха, привитого в страшные тридцатые годы. Стихи, очевидно, отражали скепсис московской интеллигенции относительно итогов горбачевской перестройки.
- Я все время отстаиваю перестройку, - говорит Валентина Яковлевна. - Мои знакомые уже никто не верят. А вы, Гена, верите в перестройку? Как вы к ней относитесь?
- Как явлению историческому: она закономерна и необходима.
- Вот-вот. И я так думаю.
Валентина Яковлевна улыбается, и в улыбке чувствуются остатки былой красоты и светскости: оба ряда зубов обнажаются – так обычно улыбаются светские львицы. Когда-то эта женщина была обаятельна и красива, была любимой снохой Михаила Павловича Чехова. Об этом она вспоминает с особенной нежностью. Родом она из Таганрога, училась в той же гимназии, что и Маша Чехова. Школьные ее документы ее уже в Таганроге – забрала активная собирательница Катя Никогосова.
Как жаль, что я не был близок с Валентиной Яковлевной – все заслонила Евгения Михайловна, перед которой я благоговел. Сейчас все иначе - она зовет меня Геной, рада моим приездам… Она рада была бы помочь ялтинскому музею, но у нее почти ничего не осталось – все ушло в Мелихово, в Таганрог, на Садово-Кудринскую… И меня в который раз поражает та летаргия, в которой пребывали мои предшественники. Другие музеи активно пополняли фонды - наши, напротив, отдали бесценный архив Марии Павловны. И даже то, что само плыло в музей - например, материалы Вениамина Альбова, симферопольского учителя, написавшего лучшую критическую статью о Чехове, - даже они валялось никак не учтенными!