Я проснулся. Как будто кто- то потряс меня за плечо. Ника спала как ребёнок на боку, положив голову на сложенные ладони. Мне показалось, что в комнате, кроме нас двоих, есть кто-то ещё. Я осторожно, что бы не разбудить Нику, поднялся, одел джинсы и вышел на балкон. Никого. Я закурил. И тут же почувствовал, да-да, именно почувствовал, а не услышал, как за спиной кто-то двигается. Я затушил сигарету и вошёл в комнату. Луна светила ярко, в номере было относительно светло. Я открыл дверь в ванную комнату, предварительно включив там свет. Посмотрел на себя в зеркало, покрутил пальцем у виска. Это всё нервы. Но... вновь отчётливое движение за дверью. Чёрт, да что ж такое?! В прихожей я проверил стенной шкаф, подошёл к кровати. Ника безмятежно спала. Я резко нагнулся и заглянул под кровать. Разумеется никого. Может мышь? Какая к чёрту мышь?! Я пожал плечами, выпрямился и обернулся. Вот он!!! Я вздрогнул и отпрянул в сторону. На меня смотрел...Я. Моё отражение в зеркале Арпо. В причудливом свете луны, я лицезрел собственное, слегка искажённое изображение. Растрёпан, полуголый, даже испуганный. Хех! Действительно, «призрак». Я взял халат и подошёл к зеркалу, чтобы завесить его. Неожиданно я почувствовал резкую боль в левом виске и нарастающий звенящий шум в ушах, как будто меня затягивало, засасывало в какую- то воронку. Какофония звуков, из которых я отчётливо успел различить визгливый саксофон и фальшивящую трубу. Выронив халат, я согнулся пополам, заткнув уши руками. Как больно! Что ЭТО? Припадок? Болезнь? Инсульт? Мне показалось, мою голову сейчас разорвёт эта звуковая вакханалия!..
Я не знаю, сколько это продлилось, но неожиданно всё смолкло. Я обнаружил, что стою на коленях, по- прежнему сжимая голову. Обессиленный, с испариной на лбу и вспотевшей спиной, я поднялся, неотводя взгляда от зеркала. Я отчётливо видел отражение. Но... не своё.
Турчан. Я сразу же узнал его. Нисколько не изменился. Столько лет не вспоминал. Почему вдруг это всплыло?
- Не надейся, я не исчезну так быстро,- как будто прочитав мои мысли, произнёс Турчан.
- Ты не изменился,- одними губами прошептал я.
-Я и не могу измениться, Гена. Меня нет. Я умер. Не досидел срока. Ты должен помнить, по какой статье я попал в колонию. И Пятницкий, и Вышинский, и Сисько. Меня попытались опустить, но не вышло. Два раза отбился. А потом... может и случайно, но в драке я получил удар в сердце двадцатисантиметровой заточкой. Умер я не сразу, промучившись несколько часов в тюремной больничке. А перед смертью, кроме всего прочего, вспомнил и тебя, ненадолго придя в сознание. Нет, я не обвинял тебя. Я почему-то был уверен, что моя младшая сестрёнка Лариса не останется одна.
Турчан поправил рукой длинные, светлые волосы, по-прежнему глядя на меня.
– Ты всё помнишь, Гена?
- Я не хочу об этом вспоминать.
Турчан усмехнулся.
- Мы были из разных компаний, но занимались рукопашным боем в одном клубе. Ты, в основном, кучковался со своими институтскими ребятами, а мы были чуть постарше, после армии, работавшие кто где; у нас была своя компания. Нас ничего не связывало, только спорт. И моя младшая сестра Лариса.Мы рано потеряли родителей, они погибли в автокатастрофе, я только пришёл из армии. Я старался опекать её. Отшивал всякий сброд. Когда узнал, что ты с ней встречаешься, то отнёсся нормально. Ты производил впечатление порядочного парня.
- Только производил?
Турчан покачал головой и повернулся спиной. Как и тогда, на нём была чёрная майка и обтягивающие синие джинсы. Высокий, накаченный, с мощным торсом. Он сместился в глубину зала... да, зала. Нас окружали колонны. Как будто заброшенный старинный особняк или музей. Звук капающей воды. Сквозняк. Как мы здесь оказались?!
Турчан обернулся.
- Я и не помню, кто в тот вечер, после тренировки, предложил пойти на «Яму» выпить пива.
- Костя... Вышинский,- проговорил я, озираясь по сторонам.-Тогда на тренировке никого из моих сокурсников не было. Моросил дождь. Я согласился пойти с вами.
Турчан кивнул.
– Мы хорошо посидели там, правда не помню повода.
- Сисько пригнал машину из Германии. Отмечал,- напомнил я.
- Потом кто-то предложил продолжить у Люськи.
- Пятницкий,- вставил я.
Турчан улыбнулся.
– У тебя хорошая память... Люська. Ха. Знатная давалка. Вечная заочница какого- то вуза. Мать- одиночка. Но баба хлебосольная. Мы тогда по пути к ней прикупили кое- чего в ларьке. Вина и ликёра не было, взяли палённую водку. Помнишь?
Я помнил. И как Люська приняла нас. Услала своего шестилетнего сына в другую комнату. А мы гудели, пили, особо неналягая на закуску. Люська была смуглой женщиной с раскосыми ****скими глазами и волнующими формами. То и дело, она поправляла распахивающийся на груди вишнёвый халатик, и ловила мои взгляды на её загоревшей груди, и видела, как я смущался, и пьяно хохотала от этого, и подмигивала мне и даже, как мне казалось, призывно смотрела... А потом я отключился.
А когда пришёл в себя, то услышал возню на кухне. Я направился на крики в коридор. Из кухни вышел расхристанный потный Пятницкий, и в приоткрытую дверь я увидел Люськин зад, свисавший с кухонного стола и мастящегося к ней Вову Сисько. В это время, из спальни выскочил заспанный перепуганный мальчик и закричал:
- Что вы делаете с моей мамой?!
А Пятницкий запихал его обратно в комнату, приговаривая и давясь от смеха:
- Не ссы, пацан, всё путём! Братишку тебе лепим!
Мне стало плохо. Я не успел добежать до туалета. Меня вырвало прямо в коридоре. И тут появился Турчан. Зло прищурив свои голубые глаза, он вытолкнул меня взашей из квартиры, крикнув в самое ухо:
- Пшёл вон! И помалкивай смотри!..
...- Значит, помнишь,- сказал Турчан.
- Я вас не заложил, Турчан.
- Знаю. Люська сама написала заяву. Но и мы тебя не вложили. Все дали показания, что ты ушёл раньше. Догадываешься, чья это была инициатива?
- Да,- механически произнёс я.
Турчан хрустнул суставами пальцев.
– Хорошо, что я при жизни так и не узнал, что случилось с Ларкой. Я надеялся на тебя.
- Турчан, послушай, когда я с ней познакомился, я уже встречался с Лерой. Это был просто флирт. У нас ничего даже не было.
Турчан скрестил руки на груди.
– Я знаю, но она-то мне рассказывала о тебе. Влюбилась, дурочка. А ты даже на поминки мои не пришёл.
Я встрехнул головой.
– Она же не маленькая была. В техникуме училась. 19 лет...
- Но одна! Она осталась совсем одна!- перебил меня Турчан.
- Да пойми ты! Когда я её видел, то сразу вспоминал ЭТО. В кошмарном сне такое... ну срок.. груповуха...
- Гена! Ты на суде был так спокоен. Хладнокровие или страх подействовал?
- Не смейся, Олег! Я тогда сам не свой был... А год спустя, когда я увидел Ларку... Она опустилась.. наркотики... похудела...
- И ты сделал вид, что не узнал её,- подытожил Турчан.
- Да пойми ты!!!! Я был занят. Соревнования, сессии...
- Ты мог ей помочь,- жёстко сказал Турчан.
- Олег! Я не мог.. не знал... я не думал, что...
- Гена!- голос Турчана гремел как гром, отдаваясь эхом в высоких сводах заброшенного зала. – Олег Турчанинов предстал перед судом, перед Страшным судом и ответил за всё! Помни Ларису Турчанинову! Ты мог ей помочь!!!
И вновь ударила эта музыка. Меня скрючило и потащило в воронку сквозь цветную трубу, как на чертежах геометрических фигур в разрезе...
Я очнулся, стоя на снегу. Но холода не чувствовал. Откуда снег? Я только хотел спросить об этом и поднял,было, голову, как вдруг... Я встретился взглядом с ней.
Ильмира.
-Здравствуй, Гена. Узнал?-едва пошевелила она губами.
На Ильмире была дутая небесно-голубая куртка, свободные чёрные брюки, суженные книзу,над высокими такого же цвета ботинками. Чёрные волосы, как всегда, были стянуты тугим хвостом сзади, чёрные дугообразные брови придавали лицу жёсткость ,так идущую к пронзительному взгляду зелёных глаз и контрастирующую с чуть пухлыми щеками, раскрасневшимися на морозе, и широкими, бледными губами.
- Узнал, Ильмира.
Я поёжился от дуновения холодного ветра.
- Где мы?-спросил я.
Ильмира поиграла руками в карманах куртки, посмотрела поверх меня.
– Да какая разница, ёх-тибидох.
Ильмира поддела носком ботинка замёрзший комок снега.
– Мы где-то между реальностью и другим миром. Вы, живые, называете этот мир потусторонним, или вообще, Тем Светом.
Ильмира громко рассмеялась, выдохнув облачко пара.
- Ех- тибидох, курить как хочется, - с досадой произнесла она.
Я топтался на месте.
- Замёрз что ли? Сейчас согреешься, - с усмешкой произнесла она.
- Мира. Чего ты хочешь?- спросил я.
- Не смей меня так называть!- вспыхнула она. – Так меня мог называть только Андрей!
- Хорошо. Пусть так. Чего же ты хочешь от меня?
- Чего- чего! – Ильмира скривилась. – Вспомни! Вспомни, что тогда случилось. Вспомни!
- Не хочу!- отрезал я.
-Ага... Помнишь-шь-шь,- почти прошептала Ильмира. – Я знала, что помнишь. Институтские каникулы в горах. Любители- альпинисты. Лучше гор- только горы, ёх- тибидох. Шестеро человек. Четверо ребят и две девушки. Андрей, Ильмира. Юрка, Катя, Антон и Гена. И инструктор. Не помню его имени.
- Герман.
- Что?- переспросила Ильмира, непонимающе сдвинув брови.
- Его звали Герман Дроздов,- повторил я.
- Ех- тибидох. Ну и память.
Ильмира сплюнула в сторону.
- Наша группа выбрала тогда один из самых трудных маршрутов. Андрей настоял. Он ведь больше других умел. И знал. И инструктор не возражал. Андрей умел убеждать. Он был лидером. И мы его слушались. А ведь ты ему завидовал.
Ильмира усмехнулась.
- Я?!
- Ага. Ты. Зави-и-и-довал. Неявно. Но я знала, и то, что он успешнее учился тебя, и красив, и пользовался успехом у девушек, и то, что я спала с ним. Мы не скрывали.
- Да, -сказал я, кашляя. – Вы были хорошей парой и наверняка поженились бы.
- Не знаю!- зло сказала Ильмира. – Да и теперь это не имеет никакого значения. Нас нет, а ты есть. Стоишь вот передо мной живой и здоровый, упитанный, поседевший, замёрзший. Но, ЖИ-ВОЙ!
- Я виноват в этом?
Ильмира опустила глаза. Затем, не глядя, продолжила:
– Погода испортилась, инструктор... как его...
- Дроздов,- подсказал я.
- Да, Дроздов. Он сказал, что надо возвращаться. Что возможен сход лавины. Даже Андрей засомневался, стоит ли рисковать. А ты... ты начал подначивать его, смеяться. И вы вдвоём пошли и уговорили этого Германа. Не знаю, как вы его уболтали. Коньячок наверно? – Ильмира взглянула на меня.
Я молчал.
- Уболтали, - задумчиво произнесла Ильмира. – И мы заночевали там, в горах. А ночью сошла лавина. И всё.
Ильмира посмотрела поверх меня, вздохнула.
- В живых остались только двое: ты и Антон.
- Ильмира, не нужно... мне холодно...
- Холодно?- злые зелёные глаза готовы были испепелить меня. – Ты не знаешь, что такое холодно! Андрей, инструктор и Катя погибли сразу, Юрка задохнулся позже, а мне «повезло». Изуродованная я лежала под снегом и умирала! Сначала было холодно, жутко, а потом стало тепло... Меня-то хоть нашли, а тела Андрея и Кати так и не были найдены.
- Да в чём ты меня обвиняешь? В чём?!- взорвался я. – Я сам еле выполз оттуда и Антона вытащил!
- Если б не ты, мы бы не остались там на ночлег.
- У меня горлом кровь шла! Потом узнал, что два ребра сломал. У Антона ноги были перебиты. И я его на себе на четвереньках тащил несколько часов! Понимаешь? На четвереньках! Руки обморозил, ободрал всё, что можно. У меня потом шрамы на руках несколько лет заживали. Мы жертвы. Просто нам повезло больше.
- Ох, ёх- тибидох, жертвы!- усмехнулась Ильмира. – Если б мы послушались инструктора и спустились, то никаких жертв не было бы. Оправдываешься, Гена? Давай- давай. Можешь не каяться. Только вспомни, о чём ты думал, когда тащил на себе Антона.
- Нет, нет... Я не хочу,- невнятно произнёс я.
- Вспомни!
- Нет... нет.
- Вспомни!!!
- Я... я думал, как холодно, как горят кисти рук, как я задыхаюсь...
- Ещё!
- Как было мне страшно. Я не понимал, почему вокруг такая тишина.
- Ещё!!
- О том, что я должен дотащить Антона...
- Ещё!!!
Я упал на колени и начал бить руками по снегу.
– О том, что он должен остаться в живых! Хоть кто-то, кроме меня! Хоть один человек! Как оправдание! Что б я сам себя чувствовал героем и никто бы меня не упрекнул, что из-за меня вы там остались навсегда!!!
Я зашёлся кашлем. И вновь стало тихо, как тогда на Кара- Даге, когда я тащил Антона.
- Помни об этом, Гена,- услышал я спокойный голос Ильмиры. – И живи с этим... если сможешь.
Я поднял голову. Я находился в комнате, стоя на четвереньках у зеркала. Ничего себе! Что же это такое? Чертовщина. Весь в поту. Голова раскалывается. Надо занавесить это чёртово зеркало. Действительно, призрак. Я, продолжая стоять на коленях, потянулся за халатом. Вдруг кто-то меня окликнул:
- Гена!
- А?- обернулся я к зеркалу.
О господи! А это откуда?
Передо мной стояла Кира.
Я стоял на крыльце какого-то одноэтажного дома, окружённого диким садом. Из-за густой кроны деревьев едва пробивался солнечный свет. Кира, одетая в короткий алый халат, находилась в нескольких шагах от меня.
- Привет, чебурашка.
- Привет. Только давай без «чебурашек»,- попросил я.
- Хм...
Она закусила губу.
- Это неважно как называть любимого человека.
- Чего?- рассмеялся я. – Ты ври, да знай меру.
- А что такое?- удивлённо спросила Кира.
«Играет. Как всегда играет» -с досадой подумал я.
- Разве можно не любить такую женщину как я?
- Ну и самомнение у тебя, - покачал я головой, затягиваясь сигаретой.
Стоп! А когда я прикурил?
- Ну не вредничай. Мне обидно.
Кира надула губы.
- Ну посмотри внимательно. Разве можно обижать такого пупса? Кстати, как тебе мой халатик? Нравится?
Кира медленно покружилась, приподняв полы халата, слегка обнажив икры ног. У неё стройные, красивые ноги.
- Ничего. Интересно, кто тебе его подарил?
- Балда! Ну как тебе не стыдно!
Кира медленно подошла к дереву.
- А ведь ты меня до сих пор любишь. Любишь и страдаешь. И мучаешься, что отказался мне помочь.
- Не обольщайся,- засмеялся я. – И не сочиняй, пожалуйста.
Кира скрылась за широким стволом дерева. Я её не видел, но слышал.
- А тебе же интересно увидеть, что под халатиком? Я знаю- интересно.
Из-за дерева вылетел халат, упав на землю. Я напрягся.
- Ну как? Интересно?- раздался насмешливый голос.
- Прекрати!- вскрикнул я.
- Интересно- интересно. Я знаю.
Кира вышла из-за дарева. На ней были красно- чёрный бюстгальтер и трусики.
- Узнаёшь? Такое же бельё было на мне, когда мы первый раз занимались любовью. Помнишь? Ты тогда был так скован, но нежен и ласков.
Кира как кошка перешла к другому дереву.
- Прекращай,- устало сказал я. – Зачем ты это делаешь?
- Как зачем?- наигранно удивилась она. – Я хочу, что бы ты был счастлив. А для этого тебе нужна я, а не какая-то Ника.
- Да что ты говоришь? И как давно ты это поняла, Кира?- с трудом рассмеялся я.
Меня начало морозить.
- Неважно когда. А главное, что ты и сам это знаешь. Ну посмотри на неё: ноги короткие, нос широкий, пустые глазища.
Кира показывала рукой за мою спину. Я инстинктивно обернулся. Что за чёрт!? Позади меня, в санаторском номере, на кровати, нервно спала Ника. Полуукрывшись простынёй, закинув руки под подушку. Как такое может быть? Глядя на Нику, я произнёс:
- Ты лжёшь, Кира. У неё длинные стройные ноги, правильный носик и красивые, выразительные глаза.
Ответом мне было молчание. Я повернулся в надежде, что видение исчезло. Но нет- передо мной был всё тот же сад, только Кира исчезла.
- Ты где?- спросил я.
Из-за дерева вылетел лифчик, затем появилась Кира. Грудь незагорелая, белеющая в причудливом, приглушённом свете затенённого солнца.
- Я здесь... Но всё равно. Она идиотка,- капризно произнесла Кира.
- Нет, она умница,- возразил я.
Кира повернулась боком, медленно прогнулась, провела руками по волосам. Потом резко повернула голову на меня.
- Нравлюсь?
Её глаза зажглись кошачьим блеском. Вылитая ведьма!
- Гена, не глупи! Помнишь, что я тебе когда-то говорила в одном кафе на Стейтен Айленде?
Я судорожно сглотнул.
– Ты много чего говорила.
Кира картинно поднесла палец к губам, повернулась вокруг собственной оси.
- Я говорила... я говорила... что-о-о? Я говорила, что ещё не нашла человека, который достоин стать отцом моего ребёнка. Так вот, чебурашка...
Кира плавно, по- кошачьи, приблизилась к другому дереву.
-... я нашла такого человека. И это- ты!
Кира весело рассмеялась.
– Удивлён?
Я отбросил недокуренную сигарету.
– По-твоему, а должен сказать, что польщён?- съязвил я.
Кира провела руками по бёдрам.
- Балда. Ты должен радоваться.
- В самом деле?- несмотря на озноб, я старался подчеркнуть ироничные нотки в своём голосе.
- Я знаю, что я эгоистка. И ты тоже эгоист. Но именно у таких людей рождаются дети, которые не обделенны вниманием и любовью со стороны родителей и имеют всё. Наш ребёнок будет ходить в лучшую частную школу, будет заниматься у лучших тренеров по теннису, поступит в лучший университет. Ребёнок будет гордиться своими родителями, а мы им. Я хочу мальчика, а ты?
- Я тоже... хочу,- выдавил я из себя.
Кира дотронулась до своей груди, чуть приподняла её.
- Да-а? Хочешь?
Она сново громко, беззаботно рассмеялась.
- Мы будем идеальной парой. Люцифер и его ведьмочка. Будем преданы друг другу и нашему ребёнку. Он будет самым красивым и умным. И будет любить нас. А нам всегда будет хорошо вместе. Помнишь, как ты мне говорил: только мы и космос. И никого больше. Каждый день, каждую ночь... ты будешь получать от меня всё, что ты хочешь. Всё! Всё, чего только может пожелать мужчина от женщины.
Мне показалось, что Кира мне подмигнула.
- От тебя требуется только одно, Гена. Убей её! Она нам мешает.
- Ты с ума сошла, - ошарашенно прошептал я. – Спятила.
- Боишься? Ты трус? С этим нужно что-то делать.
- Спятила...
- Ну что ты мямлишь? Ты же хочешь меня. Хочешь иметь красивого и умного ребёнка. Каждую ночь, каждую ночь мы будем вместе...
- Сумашедшая...
- Не бойся. Это так просто, Геночка. Возьми... возьми это...
Я обнаружил у себя в руке нож. Откуда он?
- Геночка, ну не медли. Ну вспомни... мотель, зима... ёлочки за окном... У тебя дома... как я ласкала тебя. Помнишь?
- Кира, замолчи.
Язык не повиновался мне. Я повернулся к спящей Нике.
- Ты говорил, что я не умею считать деньги, мужей и любовников. Я не буду такой. Я буду тебя слушать и повиноваться во всём. Вспомни тот вечер в мотеле, когда мне было хорошо с тобой, я была сверху и задыхаясь, прошептала: «Я хочу тебя». А ты? Ты подло засмеялся и сказал: « Все хотят». И я обиделась. Встала и плеснула на тебя холодной водой. И ты, не говоря ни слова, встал и оделся. У тебя болела спина . Ты с трудом завязал шнурки на кроссовках, и только тогда сказал мне: «Что, не нужны вам ласковые, нежные, преданные?» И я всё поняла. И простила тебя. И встав на колени, развязала тебе шнурки. И нам сново было хорошо. Я была ласковой и покорной. Помнишь? Такой же я буду всю жизнь, Геночка .
Я молчал.
- Убей её! Ну за что ты держишься?. Ты всё равно не сможешь её любить так, как меня. Ты всегда будешь помнить обо мне. А так, мы будем вместе. Всегда...
Я обернулся. Кира исчезла за деревом. Спустя мгновение на землю полетели трусики. Тут же из-за дерева выглянула Кира.
-Да не стой ты! Убей её!
В голове у меня играла музыка.Тихая, медленная, набиравшая громкость и темп. Как сквозь туман я смотрел на Нику. В правой руке у меня был нож. Рука механически поднялась. И даже не дрожала. Лихо...
«Убей её! Убей!»- звучало у меня в ушах.
Неожиданно, Ника застонала во сне. Я вздрогнул и выронил нож. Раздался характерный звук. Ника проснулась.
- Что? Что случилось?- сонным голосом произнесла она. – Ты что не спишь?
Боже. Я ли это?
- Н- ничего. Спи, Ника. Я в туалет. Спи!
Я незаметно поднял в нож и выскочил в ванную комнату. Включил свет. Посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрел растрёпанный, бледный, с красными глазами, трясущийся, с ножом в правой руке... Люцифер. Идиотская кривая улыбка. Ну чего ты лыбишься, идиот?
Я бессмысленно посмотрел на нож. Так вот в чём дело. Ай да «призрак», ай да Арпо! Ты смотри, как ОНО прокручивает, вызывает из под сознания человека всё низменное, дьявольское, бесовские идеи и замыслы, то, что стараешься забыть, усыпляя совесть. Что же увидел старик Смирнов? А Денис? Что его сподвигло на попытку самоубийства? Значит и у него в голове тараканы были или тоже совесть дремала до поры до времени? Вот это зеркало, вот это оружие! Лихо...
Я тихо подошёл к «призраку». Ника спала. Несколько мгновений- и зеркало стояло в ванной комнате у кафельной стены.
- Вот и стой здесь. А утречком тебя заберут,- произнёс я.
Я повернулся, в ту же секунду голову пронзили тысячи игл и сквозь ворвавшуюся боль, я различил звуки приближающейся музыки. Если это можно было назвать музыкой. Та же какофония звуков, звенящих и громыхающих повсюду. Что, опять?! Ну нет!
Я резко обернулся к зеркалу, и невесть как снова появившимся у меня в руке ножом, ударил по нему. Казалось, отражение отшатнулось от меня. Зеркало треснуло. Я закричал. Не от боли, нет. Это был какой-то животный крик, крик отмщения за пережитые несколько минут назад боль и унижение. Я бил ещё и ещё, неощущая и неслыша ничего. Не знаю сколько это продолжалось. Когда я пришёл в себя, я обнаружил, что полусижу на полу, обперевшись спиной об стену. Зеркало я расколошматил полностью. В деревянной раме не осталось ни одного осколка. На правой руке порез, и повсюду кровь... много крови... на полу, на стене, на ванне, на мне. И оглушительная тишина.