Двери открыла Катя, невестка. Не успел Виктор перешагнуть порог квартиры, как навстречу с радостным криком стремглав выскочил белокурый мальчуган и с разбегу повис у него на шее.
- Дед! Дед пришел! – Максимка мягко уткнулся своим теплым веснушчатым носиком ему в щеку. Эта детская непосредственность пронзительной нежностью растеклась по огрубевшей пожившей душе Виктора, радостью и безграничной любовью переполнила сердце. Он подхватил это лёгонькое родное тельце внука и крепко прижал к себе.
- Максим! Дедушка с мороза пришел, холодный, - заволновалась невестка, - ты только что болел.
- Прости, Катя, - засмущался Виктор, осторожно, как драгоценность, опуская внука на пол, - это я виноват, соскучился очень.
- Дед! – тем временем не умолкал Максимка, - я там самолетик сделал, и кораблик, и рисунки сам нарисовал. Сейчас покажу, – и он умчался в комнату.
- Горяченьким покормлю, - засуетилась Катя, - замерзли наверно, Виктор Алексеевич? Вы проходите!
Виктор присел на невысокую табуретку, которую невестка гостеприимно подставила к обеденному столу в уютной кухоньке, достал из кармана пиджака шоколадку, припасенную для Максимки. И тут его внимание привлек небольшой тетрадный листок, одиноко белеющий на столе. Виктор машинально взял его в руки. Неумелые детские каракули запрыгали перед глазами.
«Дед Мароз!» - было написано большими неровными печатными буквами – «падари пажалста мине жилезню дарогу».
Катя, оглянувшись на Виктора, горестно вздохнула:
- Целый год просит. Увидел в магазине, покоя нам теперь нет. Она пять с половиной тысяч стоит, а у нас кредит за квартиру….
Помолчав, она виновато добавила, словно оправдываясь:
- С тех пор, как Леша работу потерял, перебиваемся кое-как. А я вот снова на больничном с Максимом.
- Дед, смотри! - Максимка нес целую охапку поделок и рисунков, то и дело, роняя что-то. Смешно и трогательно охал. В конце концов, все рисунки рассыпались по полу.
Виктор присел рядом с внуком на корточки:
- Ого! Да тут целое депо нарисовано! и вагончики, и семафоры, и кран, - перечислял он, не уставая удивляться. – Да ты настоящим железнодорожником станешь! Молодец, Максимка!
Мороз обжигал щеки, забирался за воротник, а ноги сами несли Виктора в торговый центр Детского мира.
Вот она, красавица! Почти все, как на рисунках внука.
В задумчивости он рассматривал все это великолепие, не решаясь ни на что. В бумажнике лежала только что полученная пенсия, которую он собирался приплюсовать к уже накопленной сумме на зубного врача.
Зубы требовали безотлагательного медицинского вмешательства, Виктор очень стеснялся ненароком раскрыть рот, рассмеяться, при знакомых, старательно избегал общения. Лечение и протезирование стоило дорого, но к Новому году необходимая сумма набралась, и он уже записался на прием к стоматологу. Теперь, здесь и сейчас, стоя у стеллажей с разноцветным радужным миром детской мечты, ему предстояло решить непростую проблему.
Он ведь тоже мечтал… когда-то… в детстве. Виктор сглотнул ставшей вдруг горькой слюну.
Удочка! Заветной мечтой у него была удочка, которую он высмотрел в магазине спортивных товаров. Решение купить ее, во что бы то ни стало, засело в мальчишеском мозгу сверлящей занозой. Он просто ни о чем больше не мог думать. Вся мелочь, что оставалась от школьных обедов, складывалась в заветную жестяную коробочку из-под печенья.
Деньги, жалкие копейки и редкие рубли, копились медленно, а учебный год подходил к концу. Виктор совсем было отказался от обедов. Но, получив нагоняй от бдительной учительницы и боясь разоблачения и родительского гнева, он ничего лучше не смог придумать, как собирать и сдавать бутылки после школы.
Однажды он понял, что мечта его сбылась. Наконец-то в коробочке лежало достаточное количество денег. В тот же день заветная удочка перешла в безраздельное владение мальчика. Он принес ее домой, с сильно колотящимся от радости сердцем завернул в старые газеты и спрятал под кровать.
- Ну-ка, отвечай, что это? – на другой день прямо на пороге, гневно потрясая удочкой, его встретила разъяренная мать. – Мой сын вор?! Где взял деньги? – слова жестоко лупили по щекам.
Кровь мгновенно прихлынула к лицу, обдало жаром.
- Я накопил, - виновато ответил Виктор. Слезы непроизвольно навернулись на глаза.
- Накопил?! – мать грозно нависла над ним, - а ты не знаешь, что мы с отцом работаем в поте лица, чтобы тебя вырастить, выучить? Дом строим, в долги влезаем. Под одним окном отдаем, под другим занимаем! Без моего ведома не сметь тратить ни копейки!
Рука с удочкой взметнулась вверх, и Виктор весь сжался, ожидая удара.
Лучше бы она тогда его отлупила, наказала… Лучше бы…
Но в следующую секунду переломленная через колено его мечта, его заветная удочка с громким треском превратилась в два куцых обломка. Она сломалась как-то обыденно, точно ничего не значащая сухая ветка. Хрустнуло и сломалось что-то в душе. Он даже не смог заплакать, слезы, казалось, заледенели в его потухших детских глазах.
Догадывалась ли мать, что в тот день сломала не много, не мало, а судьбу сына? Любимого сына. Виктор никогда не сомневался, что она любила его. Любила по-своему, слепо, болезненно.
И впоследствии мать ни разу не усомнилась в правильности своего поступка. Она даже гордилась им, неоднократно приводя в пример знакомым как образец хорошего строго своего воспитания.
Виктор действительно радовал родителей и учителей. Он был послушным и покладистым, хорошо учился и собирался стать летчиком. В институт Гражданской Авиации он поступил с первого раза. Казалось, мечта исполнилась, но в первом же самостоятельном полете сильная неуверенность и страх пронзили сердце, сжали мозг, и он внезапно потерял контроль над управлением самолета. Будто в эту минуту в его душе предательски больно шевельнулись обломки травмированной души.
Трагедии не случилось, благодаря второму пилоту, но после этого случая Виктор уволился и пошел работать разнорабочим на стройку. Только там почувствовал себя относительно спокойно. Благодаря своей старательности и дисциплине он выучился на каменщика, дорос до прораба.
Жена, бросив на прощание обидное «неудачник», ушла от него вместе с сынишкой, которого Виктор любил больше жизни, переехала в другой город и там вышла замуж. Он не осуждал ее, понимая, что за него она выходила, как за будущего летчика, но огорчало, что в жизни сына он имел возможность участвовать только ежемесячными алиментами да очень редкими встречами.
Только выйдя на пенсию, Виктор нашел в себе силы, продать квартиру и переехать в город, где жил сын с невесткой и внуком.
«Не сложилась, не задалась…» - с горечью думал он о своей жизни, стоя у полок с изобилием детских игрушек. Вспомнился Максимка, нежный и ранимый мальчуган, с трогательными веснушками и пронзительно доверчивыми глазами.
«Дед Мароз…» - улыбка выплеснулась из глаз немолодого мужчины и множеством добрых морщинок разбежалась по всему лицу.
- Извините, Вам помочь? – на него участливо смотрела молоденькая продавщица.
- Леш, я тут для Максимки, под елку, от Деда Мороза, - запинаясь, Виктор совал сыну огромный пакет, неловко пряча лицо.
- Отец? - Алексей удивился, - ты что под домом стоишь, не заходишь? Постой, а, что ты лицо прячешь? Что у тебя с зубами? Ты у стоматолога б-был?..
- Ничего, Леша, подождет. Тут… это важнее, - смущенно, но твердо ответил он.