ВСЕМ, КОМУ ИНТЕРЕСЕН И ПОЛЕЗЕН МОЙ НАУЧНЫЙ ТРУД! ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЛЯЙТЕ ПАРУ СЛОВ В РЕЦЕНЗИЯХ - ДЛЯ ЧЕГО ВЫ, ВОЗМОЖНО, ЦИТИРУЕТЕ МОИ СТАТЬИ И ДИССЕРТАЦИОННЫЕ ФРАГМЕНТЫ. БУДУ КРАЙНЕ ПРИЗНАТЕЛЬНА ВАМ ЗА ВАШИ ПАМЯТКИ!
А.Д.Гусарова
Доклад прочитал на конференци КГПУ ФНО 12 апреля 2005 г.
Фольклорно-мифологическая этика
«правильно – неправильно»
на материале русской волшебной сказки.
Существует давняя методическая традиция рассматривать поступки героев русской волшебной сказки с точки зрения этической оппозиции «хороший – плохой». Например, в разделе «Нравственно-эстетическое развитие» системы формирования нравственных представлений и нравственных качеств ребенка, в программе В.А.Лазаревой «Литературное чтение» (тема «Народные сказки») имеет место фраза: «…воплощение в характере положительного героя народных представлений о чести и благородстве, силе и красоте, в сюжете сказки – представлений о неодолимости добра, возмездия за зло»1.
Как нам кажется, проблему представляет собой педагогическая традиция рассмотрения волшебной народной сказки в начальной школе именно с позиций привычной нам системы морально-нравственных оппозиций «хороший, добрый – плохой, злой». Проблема здесь заключается в том, что педагогическое рассмотрение этики волшебной народной сказки как буквальное отражение понятия «хороший – плохой» не соответствует научному взгляду на состояние дел и поведение героя фольклорной волшебной сказки.
Прежде всего, герой волшебной сказки не добр, не хорош и не благороден. Если мы сравним несколько волшебно-сказочный текстов, то увидим, что герой-протагонист совершает абсолютной неэтические с привычной нам нравственно-моральной точки зрения поступки.
Например, он нарушает запреты родителей, а также тех, кто в данной сказочной ситуации имеет о волшебном мире большее представление: в сказке «Гуси-Лебеди» (№ 57, Аф.) родители говорят дочке «…будь умна, береги братца, не ходи в лес» . Когда в сказке «Марья Моревна» (Аф., № 66) супруга героя запрещает ему заглядывать в чулан, где висит Кощей, герой не слушается ; в сказке «Жар-птица» (Аф.. № 71) волшебный жеребёнок запрещает герою поднимать золотое перо, герой не слушается.
Далее, герой неадекватно с точки зрения человеческой этики обращается со старыми людьми, встреченными им в пути. Например, в сказке «Кощей Бессмертный» герой дважды встречается со стариками и дважды грубо обрывает их. Сначала он встречает старика, который его спрашивает: «Куда, молодец, пошёл: Волей аль неволей?», на что герой ответствует: « «Я с тобой и говорить не хочу!». Во втором случае герой набредает на избушку в лесу, из нее выглядывает старая хозяйка и предлагает ему: «Ночуй, добрый молодец! Куда тя господь понёс?». Герой же в ответ откровенно хамит: «Ах ты, старая сука! Неучливо спрашиваешь! Прежде напой-накорми, на постелю повали, в те поры и вестей спрашивай!». Подобную ситуацию в общении со стариками наблюдаем мы ив других сказках, где герою приходится миновать лес с избушкой, например в сказках «Царевна-лягушка», «Молодец-удальец, молодильные яблоки и живая вода» (№ 72), «морской царь и Василиса Премудрая» (№ 86) и многих других. Мало того, герой бывает невежлив и с говорящими вещами и явлениями природы. В сказке «Гуси-Лебеди» сестрица, бегущая в лес за братцем, отказывается помочь яблоне, печке и речке.
Кроем этого, герой волшебной сказки обманывает, ворует, убивает. Например, в сказке «Семь Симеонов»(Аф.. № 60) герой ворует хорошую девушку царевну, обманом увозя ее на корабле; в сказке «Марья Моревна» герой ворует у спящей бабы-яги жеребенка, на котором и уезжает. Во многих сказках вместо героя действуют его помощники, чьими результатами герой пользуется как своими («Иван Быкович», «Семь Симеонов», «Царевна-лягушка», «Летучий корабль» и другие). Сказка «По щучьему веленью» (Аф.. № 70) вообще обнаруживает гнусную суть героя. Чтобы остановить отъезд своего тестя, он волшебным образом подкладывает ему утку-золотые перья, а затем начинает сокрушаться, что его обокрали.
Как мы видим, и в отношении людей и в отношении животных в сказке сказочный герой вовсе не так уже добр и благороден. Даже в сказке «Царевна-лягушка» Иван-царевич вначале собирается убить всех встреченных им зверей, но после слёзных мольб он соглашается оставить их в живых. Можно было бы представить, что говорящих зверей сказочный герой не убивает. Однако в сказке про Кузьму Скоробогатого герой пользуется хитростью лисички, которая пригоняет к царю в качестве подарка от новоявленного богача целые стаи говорящих зверей: волков, лисиц, куниц и горностаев – явно не в зоопарк. В сказке «Иван-царевич и Белый Полянин» герой убивает одну за другой трех говорящих птичек, которые прилетают в шатёр: одной он отрывает лапку, другой – крылышко, третьей – головку.
С точки зрения своей и чужой безопасности герой сказки тоже не идеален. Он калечит других и калечится сам. В сказке «Емеля-дурак» сказочный герой, выезжая из лесу на санях без коня давит много народу досмерти. В сказке «Правда и Кривда»(Аф.. № 52) сказочный правдивый человек позволяет своему спутнику, криводушному, взамен на кусочек хлебца выколоть ему глаз. В сказке «Иван-царевич и Марья-Царевна» герой засыпает возле героини и она, чтобы разбудить его, вынимает «ножичек перочинный», которым и «резанула по щеке Ивана-царевича». В той же сказке братья стали поднимать героя из пропасти, да и подсекли веревки. «Иван-царевич полетел в пропасть, крепко ушибся и полгода лежал без памяти».
Мало того, что герой использует чужую волшебную силу, обманывает, хамит, ворует, грабит, убивает ни за что ни про что, позволяет наносить себе телесный ущерб, он еще и лентяй каких мало. Взять того же Емелю-дурака из сказочных сюжетов с волшебной щукой: две трети сказки он лежит на печи. В сказке «Летучий корабль» герой, вместо того, чтобы трудиться и построить самому дивный корабль «подошёл к … дереву, три раза перекрестился, тюкнул по дереву секирою, упал на землю и заснул».
Как мы можем убедиться, поведение героя не содержит благородства и добродетели, в обычном для нас понимании. Однако его действия почему-то приводят к желаемому им результату, то есть в конечном счете он вознаграждается - искомыми волшебными предметами, красивой женой и царством впридачу.
То есть, совершенно очевидно, подходить к сказке с привычными морально-нравственными мерками нельзя. Ибо возникают противоречия, которые, может быть, самим ребенком и не улавливаются, ибо мир сказки удивителен и фантастичен, но будущие преподаватели могут вполне столкнуться в своей практике с собственным непониманием именно таких проблемных моментов волшебной сказки. Не факт, что оные преподаватели сразу обратятся к основоположникам отечественного фольклористического сказковедения. Поэтому мы решили частично осветить этот вопрос и определить иной критерий сказочной этики, отличающийся от привычной нам оппозиции «хороший – плохой» в определении поведения сказочного героя.
Первое положение в нашем доказательстве общеизвестно. Оно включает в себя фольклорно-мифологическую суть, фабулу сказки. Суть эта связана с ритуально-магической практикой первобытного человека, который по-своему воспринимал любой переход члена своего рода из одного возрастного или социального статуса в другой. Своеобразное решение изменения статуса заключалось в исполнении над меняющимся членом рода инициационного обряда, обряда посвящения.
И рождение младенца, и становление подростка как полноценного члена рода, и его явление как женатого, взрослого человека или явление замужней женщины из прежней девушки, и наконец, смерть человека – все обставлялось соответствующими ритуалами. Цель этих ритуалов была двойственная. С одной стороны, было необходимо обеспечить защиту и психологическую адаптацию самого фигуранта, с другой стороны, было необходимо обеспечить защиту общества от стресса перемены и адаптацию этого общества (рода) к изменившемуся положению фигуранта.
Обоюдосторонность этой цели обеспечивалось только одним критерием, выделенным архаическим обществом в результате длительной, многовековой магической практики. Этот критерий прост, он содержится в одной оппозиции: «правильно – неправильно». Значение этого критерия в том, что правильно проведенный магический обряд защищает как фигуранта обряда, в конечном итоге, так как даёт ему знания и умения, помогающие выжить (например, власть над животными), также защищает и весь род. Во-первых, не позволяет чужим приблизиться к жилищу во время совершения обряда (а значит, в то время, когда открыты ворота между своим и чужим миром), во-вторых, род обогащается на еще одного сильного, богатого знаниями и умениями члена рода.
Как мы знаем из работ во-первых, В.Я.Проппа, и далее - Е.М.Мелетинского, С.Ю. Неклюдова, Е.С.Новик и других, композиция сказки, ее фабула с точки зрения литературоведения - это на века запомнившаяся структура магического обряда посвящения. Соответственно, для любой магической деятельности, самое главное – это то, что любое деяние в ней – правильно. То есть, переводя стрелки на сказочную ситуацию, герой, отправляясь в путь, должен знать, что и как делать. И именно поэтому он герой. А вовсе не потому, что он - добр, честен и благороден.
Более того, существующие в сказочных текстах записи о том, что герой поступил хорошо, поразмыслив об этом, то есть сам выбрал такой стиль поведения, или сведения о том, что герой был изначально добродетелен – глубоко вторичны и возникают в тексте сказки уже тогда, когда сказочный жанр давным-давно сформировался. А значит, ритуально-мифологическая практика сошла на нет, забылась, а в сказочном тексте остались лишь отдельные мозаичные следы ритуальной магии, между которыми уже нет связи.
Например, в сюжетах сказок наподобие «Василисы Прекрасной» (о куколке, которая наставляет девушку), или в сюжетах сказок типа «Морозко» героиня награждается вовсе не за добродетель и послушание. Как пишет В.Я.Пропп «Геройство… состоит в его (героя) магическом знании, в его силе» . Героиня знает, как следует обращаться с демоническим существом, что нужно ему сказать, как отреагировать. За это она и награждается. Но мифологическая норма этики со временем распада мифа как мировоззрения заменялась «на известные нормы правовых и иных отношений, которые были возведены в культ и стали называться добродетелями» .
Герой волшебной сказки живет и действует не по собственному выбору, а единственно – по правилам. Об этом неоднократно говорил В.Я.Пропп в своих монографических работах и статьях о сказке. Об этом упоминали и другие ученые фольклористы. Например, «личность героя гораздо отчетливее манефестируется не в подвигах героя…, а в типе его поведения. В правильном поведении проявляется добрая воля героя» (Е.М.Мелетинский, С.Ю.Неклюдов, Е.С.Новик, Д.М.Сегал «Проблемы структурного описания волшебной сказки», с.26). Здесь же говорится о том, что «герой должен проявить… чаще всего – знание своеобразных правил игры» (С.18). В статье Е.С.Новик «Система персонажей русской волшебной сказки» говорится о том, что оппозиция добрый/злой в поэтике сказки «в основном маркирует правила поведения действующих лиц» (С.136). В статье Кучумовой А.А. «Девушка и мышка» (сюжетам волшебной сказке об изгнанной в лес девушке) подтверждается то, о чем мы говорили выше – то есть об особенном регламенте отношений с демонологическим существом: «любое неправильное слово или действие могут изменить отношение к героине» .
Таким образом, сказка представляет собой не повествование о фантастических приключениях героя в волшебной стране, а некоторую игру. Эта игра сконструирована по тем правилам, чье обоснование уходит далеко в прошлое, в уже забытое прошлое. Герой – победитель - тот, кто знает эти правила и выполняет их, а вовсе не тот, кто поступает по собственному выбору.
Те этические странности, о которых мы упоминали в самом начале доклада - целиком происходят из того далекого прошлого. В частности, например, форма обращения со стариками, встреченными в лесу. Ведь на самом деле, как об этом и говорил Пропп, встреченные в лесу, то есть в чужом мире, люди не есть живые люди, а есть стражи этого мёртвого мира. Герою необходимо доказать, что он владеет всеми магическими знаниями и что он поэтому – свой.
Животными, волшебной помощью которых герой пользуется, суть не сами животные, а его геройская магическая мощь. Он может управлять зверьми, и может сам превращаться в них.
Патологическая лень сказочного героя тоже имеет свои глубокие исторические и фольклорно-понятийные корни. Для сказочной поэтики характерно то, что многие волшебные вещи должны происходить во сне героя, сон – это способ пронизывания времени. Также сон – это синоним смерти, и именно в мертвом мире оказывается герой и совершает свои героические деяния.
Герой волшебной сказки существует в совсем иных этических нормах, мифологических, которые без надлежащего научного рассмотрения не могут быть адекватно объяснены. С другой стороны, рассмотрение волшебной сказки как источник морально-нравственного воспитания детей, нам представляется противоречащим научному принципу школьного образования. Гораздо ближе к воспитательной проблеме находятся литературные сказки писателей, созданные на основе фольклорного сказочного материала (например, сказка Одоевского «Мороз Иванович»). В ней автор литературной сказки подробно мотивирует действия героя с точки зрения уже привычных, известных нам норм поведения.
Однако, указывая на определенную натянутость в методических материалах по отношению к воспитательным функциям волшебной сказки, мы в конечном итоге не предлагаем совершенно изъять волшебную народную сказку из программ. Более того, то, что дети любят слушать и читают волшебные сказки, благотворно сказывается не только на приучении ребенка к процессу чтения. Основная функция волшебной сказки гораздо более глубинная. Сказка как фантастический текст с необъясняемым источником страха и волшебного преодоления этого страха несет важнейшую психологическую функцию - преодоления ребенком страха смерти.