- Открывай, Нюра! - Василий снова забарабанил крепким кулаком по двери обветшалого бревенчатого дома, стоящего на самом краю деревни, и весело подмигнул Катюшке. Сонная и насупленная Катюшка, его младшенькая, широко улыбнулась отцу и дернула его за палец.
- Может, уехали куда? - спросила она.
- Куда ж они могли уехать? Спя-ят! - уверенно протянул он.
Словно подтверждая его слова, в сенях послышалось торопливое шлепанье босых ног по скрипучим половицам. Звякнула щеколда, и в дверную щель осторожно просунулась встрепанная голова зятя.
- Фу-у, никак Василь Григорьич? - с видимым облегчением выдохнул зять. - Здоровы будете! Чего это ты, ни свет ни заря? - пробурчал он, впуская гостей.
-Здравствуй, Коля, - сдержанно поздоровался Василий. - Неприветливо гостей встречаешь! Нюра-то дома?
- Где ж ей быть? - ответил тот и, обернувшись, крикнул: - Нюрка, вставай сей же час! Батяня твой заявился, с Катькой... Проходите в избу, чего на пороге мнетесь? - обратился он к гостям. - В ногах, чай, правды нет.
- Да встала уж давно, чего разорался-то? Шурку разбудишь! - донесся до них хрипловатый женский голос. - Иду, иду! - В голосе проскользнули явные нотки недовольства.
- Ну здравствуй, тятенька, и ты, сестренка!
Из летней комнатушки появилась заспанная молодая женщина с неряшливо подобранными волосами. Она потянулась губами к свежевыбритой отцовской щеке.
- Ну как вы там, в городе, поживаете? - спросила она, позевывая. - Как маманя? Поди, выздоровела уже?
- Здравствуй, доченька! - Глаза Василия радостно блеснули. - Поправилась моя Акулина. Уж месяц тому минул. А ты так и не приехала мать-то проведать, - ласково упрекнул он ее.
- Когда приедешь-то, когда? Свинью не покорми вовремя - так всю деревню переполошит, да и куры тут, огород... - Нюра подошла к печи и стала шуровать в ней, громыхая заслонками.
- Да ладно, чего уж там. - Отец нахмурился и перевел разговор на другую тему. - Поздновато встаете, дети. Хозяйство ведь пригляда требует.
- А чего надрываться-то? - зло прищурилась Нюра. - Нам на прокорм хватает. А лишнее заведетсятак недолго и загреметь. Туда, где Макар телят не пас. Понаедут тут... эти, в штанах кожаных, выгребут все - и прощевайте, господа-товарищи! Не-ет, уж лучше мы в бедноте ходить будем, чем в кровососах-то. Правда, Коль?
Тот, выпустив изо рта и ноздрей сизый едкий дым, молча кивнул.
Василий недовольно свел брови.
- Катерина, подь на двор! Нечего тебе тут с нами сидеть. - Василий взглядом проводил ее до выхода. - А ты, Нюрка, не распускай язык! У стен уши найдутся, не беспокойся об том. А при ребенке - тем паче!
- Ребенок! - фыркнула Нюра. - Девахе одиннадцатый, женихов вот-вот отваживать станешь, а ты - ребе-енок!
Разговор не клеился. Василий поднялся из-за стола и подошел к мутному, засиженному мухами окну. За окном он увидел свою Катюшку. Та сидела на крыльце, поджав под себя ноги, и с любопытством наблюдала, как дерутся две хохлатые курицы. Встопорщив по-петушиному перья и грозно кудахтая, обе с остервенением сшибались грудью друг с другом. К драчуньям подбежал бело-желтый петух с громадным красным гребнем и протиснулся между повздорившими хохлатками. На своем петушином языке он взволнованно и сердито стал втолковывать что-то обеим курицам, а те, замерев, послушно внимали своему господину.
“Совсем, как люди”, - хмыкнул про себя Василий и отошел от окна.
Посреди стола уже красовалась крынка, доверху наполненная топленым молоком с аппетитной коричневатой пенкой. Толсто нарезанные ломти ноздреватого ржаного хлеба, аккуратно сложенные подле крынки, вызывали осторое желание поскорее впиться зубами в их душистую мякоть. Василий сглотнул слюну.
- Откуда ж молоко, дочка? У тебя, помнится, не было коровы.
- На яйца сменяла. Да видать, скоро ни молока, ни яиц не будет.
- Как так?
- А так! - Нюра со всего размаха грохнула пустыми кружками об стол. - Прослышали мы давеча, налог будет с кур. Имеешь кур - вынь да выложь по три яйца в день с каждой. А ежели она не способная столько снести, а? А ежели петух сдохнет? Да и нам что останется, даже если она и начнет как ненормальная нестись? Так вот: если те слухи - правда, зарежем всех кур к чертовой матери! И петуха заодно, чтоб не маялся бобылем, бедолага.
- Мы ведь даже яблоньки все порубили, вмешался Николай. - А были сажены они моим батькой, а которые и дедом. Жалко сад, а что поделаешь! Мы столько яблок не собираем, сколько всякий год сдавать обязаны. А не сдашь - штраф. Вот она - власть Советов! И зачем только кровушку за нее проливали с белобандитами? - зло сплюнул он. - Недавно вот уполномоченный заходил с двумя горлопанами из города. Огород, спрашивают, имеешь? Имею, говорю. А раз имеешь - налог с тебя шерстью. Какой еще шерстью, спрашиваю, у меня ж овец нет и отродясь не было. А они, хоть кровь из носу, на своем стоят: давай им шерсть, и все! Тут моя Нюрка задирает подол и говорит, охальница: стригите, мол, так и быть, а муж меня и без шерсти любить будет. Можете, мол, и у него лишнюю шерсть состричь, ежели он вам позволит. От такого оборота мужики эти закраснелись, будто девицы на выданье, плюнули, да и вон из хаты. Я Нюрку побил, правда, после того - нечего охальничать.
- В городе голод, - смущенно кашлянул Василий. - Катюшка вон, почитай, года три как молока не видела.
- А мы до этой самой власти не голодали, - съязвила Нюра. - Или забыл? Уж мы-то чуть не каждый день парное молочко пили.
За спиной неожиданно скрипнула дверь, и женщина замолчала. В комнату стремительно влетела хозяйская дочка Шурка, ровесница Катюшки. Резвушка, не в пример тихой Кате. Нюра улыбнулась ей.
- Ладно, хватит этих разговоров - без толку все! Зови свою Катерину, пусть молочка напоследок попробует. А ты, Шурка, давай побыстрей умывайся да за стол!
За завтраком больше молчали. Катюшка, та набила полный рот хлебом и жадно запивала его вкусным молоком, не замечая косых взглядов хозяев. Василий же, съев один ломоть и не прочуствовав, как следует, его вкуса - настолько быстро он провалился в желудок, - второй жевал с непередаваемым блаженством, полузакрыв глаза. Только Шурка, зажав в руке хлеб, ерзала на табуретке, порываясь о чем-то спросить то дедушку, то полузабытую городскую подружку. Нюра легонько шлепнула ее, чтобы та перестала вертеться.
- Надолго к нам? - обратилась она к отцу. - А то в самую сенокосную пору приехал, поможешь нам.
- Отчего не помочь! Побудем дней пять, - встрепенулся Василий и заглотил последний кусок. - А у нас новости, - похвастался он.
- Какие ж? - равнодушно поинтересовался молчавший до сих пор зять, цыкая зубом.
- Да лет десять назад - я тогда еще молодым был, как Коля вот сейчас - подписывали всех заводских на государственный займ. Хочешь-не хочешь, подписывайся - и баста! Я, помнится, расстроился тогда. Денег мало, жена на сносях, а тут выкладывай денежки за здорово живешь. Ну и вот, выдали мне облигацию... вот она, родимая, - Василий вытащил из внутреннего кармана вдвое сложенную бумагу и аккуратно разгладил ее на столе. - А недавно прочитал я в газете, что моя облигация оказалась выигрышной.
-Ух ты-ы! - Шурка с грохотом отодвинула табуретку, подбежала к дедушке и с любопытством заглянула в облигацию.
- Три тыщи...
-Три... сколько? - с обалделым видом переспросил Николай.
- Три тыщи, говорю.
- А ты как следует-то проверил цифры? - Нюра, начав было собирать со стола грязную посуду, снова села, не сводя глаз с отца.
- А то как же! - ответил Василий. - Проверял два раза, да и жена тоже. Все совпало.
Хозяева переглянулись.
- Что ж не выбрал выигрыш? - дрогнувшим голосом осведомился
Николай.
- А, - отмахнулся тесть. - У себя в городе выбирать, так от любителей выпить отбоя не будет. А мы с Акулиной на дельное хотим деньги потратить. Вот и порешили мы с ней: я с Катюшкой погощу у вас малость, помогу, чем смогу, и деньги заодно получу в райцентре. Имею такое намерение завтра поехать туда. Лошаденку-то дашь, Николай?
Некоторое время тот соображал что-то про себя, прикрыв глаза.
- После обеда, пожалуй. Утром лошадь во как нужна, - резанул он ладонью по горлу.
Нюра удивленно посмотрела на мужа, но смолчала.
- После обеда... Когда ж я вернусь? Вечером через лес с деньгами небезопасно ехать.
- Не боись, Василь Григорьич! - осклабился Николай. - Так и быть, с тобой поеду.
- Что ж, - подумав, согласился Василий. - Вместе так вместе.
Весь день до позднего вечера и утро следующего дня прошли в работе. Мужики косили, а Нюра с маленькими помощницами ворошила ранее скошенную и уже подсохшую траву. Над головой, трепеща крылышками, ликующе распевали жаворонки; запахи свежей луговой травы и сена своим ароматом пьяняще кружили голову. Василий радостно отдавался привычной для него работе, и, когда пришло время ехать в райцентр, с большой неохотой отставил косу.
Наскоро пообедали. Николай запряг лошадь и засунул под сено топор. “На всякий случай”, - коротко ответил он на вопросительный взгляд тестя.
- До свидания, доченька! - Василий на минуту прижал к себе светловолосую Катюшкину голову. - Не скучай! Если припозднюсь, не жди меня, ложись спать.
Он уселся на телегу. Зять чмокнул и шевельнул вожжами, слегка ударив ими по сытым бокам пегой лошадки.
Катюшка махала отцу, пока лошадь и телега не скрылись из виду в мрачноватом еловом лесу. Шурка стояла рядом и тоже махала рукой.
- Ну, размахались, ветряные мельницы, - раздался позади Нюрин голос. - Пойдемте-ка на огород, гряды сплошь сорняком заросли. Кушать-то все любят, а как работать, так никто.
Катюшке показалось, что та смотрит прямо на нее, и ей почему-то стало стыдно. Шурка недовольно глянула на мать, но, обреченно вздохнув, покорно поплелась на огород. Катюшка пошла за ней.
К вечеру у нее разболелась спина, и она со стоном разогнулась. Руки, ноги, даже нос - все было в земле.
- Ты что, носом землю пахала? - рассмеялась Шурка, глядя на нее.
Катюшка с завистью посмотрела на подружку. Нос у той был чистым, а спина, похоже, вовсе не разламывалась от боли.
- Я больше не могу, - пожаловалась Катюшка.
- А я могу. Я во какая сильная!
Шурка согнула в локте руку и дала пощупать вздувшийся бугорок мышцы. Катюшка с уважением пощупала.
- Да-а, - вздохнула она. - А нам еще долго тут полоть?
- Не-а. Вон уже солнце садится за лес. Счас мамка ужинать будет звать.
И действительно, от дома вскоре донесся Нюрин крик, зовущий на ужин.
-Айда на речку умоемся!
-А твоя мама не будет ругаться?
- Да она все равно не пустит нас за стол такими чумазыми, - хохотнула Шурка.
До речки было совсем недалеко. По проселочной дороге навстречу им торопились домой коровы, осторожно неся полные вымена молока. Катюшка опасливо поглядывала на них, идя по обочине дороги. Неожиданно одна из коров, взбрыкнув, галопом помчалась на нее. Девочка испуганно шарахнулась в сторону.
- Ты глянь, глянь! Во ненормальная! - закатилась Шурка, глядя на галопирующую корову.
Ненормальная корова высоко вскидывала на бегу ноги, словно беговая лошадь на короткой дистанции. Вымя ее раскачивалось маятником и ударялось то об одну ногу, то о другую, вовсю поливая дорогу драгоценным молоком. Вымя тощало прямо на глазах.
- Ох и попадет ей от хозяйки, - покачала головой Шурка. Вспомнив, что за опоздание ей тоже может влететь по первое число, она потянула Катюшку за руку.
Речка оказалась мелким, до колена, илистым ручейком. Наскоро сполоснувшись в теплой воде, они помчались назад.
Нюра, поставив на стол чугунок с дымящейся картошкой и две кружки с парным молоком, резала хлеб.
- А что, тятя еще не приехал? - озираясь, спросила Катюшка.
- Не приехал! - отрезала Нюра.
- Ты что, мамань, с нами есть не будешь? - Шурка уже восседала за столом и торопливо выкатывала из чугунка поближе к себе горячие картофелины.
- Нет, Шуренок. Подожду наших мужичков. С ними и поем.
Шурка трахнула кулачком по картофелине и развалила ее пополам, обнажая дышащую паром крахмальную рассыпчатость.
- Ты чего не садишься? - прошамкала Шурка набитым ртом, оглянувшись на заробевшую подружку. - Давай, не стесняйся!
- Долго не рассиживайтесь тут. Поедите - и марш спать! - не терпящим возражения голосом произнесла Нюра и, взяв другой чугунок с запаренной картошкой, вышла из дома.
- Еще чего! - возмущенно фыркнула ей вслед Шурка и скривила рожицу.
Когда Нюра вернулась, девочки тихо стояли у окна и любовались быстро темнеющим небом. Бледные звездочки постепенно разгорались все ярче и ярче, будто кто-то невидимый раздувал внутри них огонь.
- Маманя, ну еще полчасика, - заканючила Шурка.
- Кому сказано - марш в кровать! Нечего керосин зря жечь.
- И ладно! - Шурка решительно взяла Катюшку за руку. - Пошли, Катька! Только я, чур, у стенки - как вчера.
- Как хочешь, мне все равно, - отозвалась девочка.
В постели Шурка еще долго о чем-то оживленно рассказывала, но уставшую и сытую Катюшку быстро сморило. Вскоре затихла и Шурка.
Ближе к полуночи в сенях громыхнуло пустое ведро и кто-то приглушенно чертыхнулся. Нюра, сидевшая до этого в напряженном ожидании, вскочила с места и замерла, не решаясь подойти к двери. От сильного толчка дверь распахнулась, и на пороге возник с искаженным, страшным лицом ее муж. Шапку он, видно, где-то обронил, и волосы слипшимися грязными прядями падали на лоб и глаза. Бросив топор за печку, он тяжело подошел к столу и бухнул на него увесистый газетный сверток. Руки его заметно тряслись. На немой Нюрин вопрос он с трудом разжал губы:
- Деньги это... те самые - три тыщи.
- А где... отец-то где? - побелела Нюра.
- В лесу остался, - криво усмехнулся Николай. - Я его засыпал малость землицей, не найдут.
- Царствие ему небесное! - торопливо перекрестилась Нюра и жадно развернула сверток. - Деньжищ-то, а?
Резкий скрип двери за спиной заставил ее вздрогнуть. Инстинктивно она прикрыла руками груду бумажных купюр и застыла, скосив глаза на мужа.
- Тебе что? - угрюмо буркнул Николай, увидев Катюшку.
- Я... я пописать.
- Ну так беги, чего стоишь, глазами лупаешь?
- А где тятя? Почему он не приехал с тобой?... - с тревогой спросила девочка. Взгляд ее невольно упал на груду денег на столе, и девочка прикусила губу. Николай проследил за ее взглядом.
- Иди, куда шла, - зло бросил он. - Батька твой в городе остался. Ну что уставилась?
Катюшка рванулась в сени, где был сооружен немудрящий туалет. Николай проводил ее долгим взглядом.
- Растапливай, жена, печь, - медленно произнес он.
- Летом-то? Очумел, что ли? - не сообразила Нюра.
Николай покосился на дверь в сени и, наклонившись к уху своей тугодумной жены, прошептал ей нечто такое, от чего она снова побледнела и отшатнулась от мужа, даже не обратив внимания на пробежавшую мимо нее девочку. Николай, дождавшись, пока дверь за той не закроется, нервно прошипел:
- Нам свидетель ни к чему. Она же все поняла, когда увидала деньги. Ну а ежели она все слыхала... В общем, не должна она выйти отседа, иначе...
- Поняла, все поняла, - засуетилась Нюра и стала хлопотать у печи.
А в это время перепуганная Катюшка нырнула под одеяло и тесно прижалась к стенке, оттеснив сонно дышавшую Шурку. От страха сердце ее колотилось как бешеное и глухим набатом отдавалось в подушку прямо под ухом. Девочка сползла пониже и замерла, ожидая прихода страшного дяди Коли. Но никто не приходил, и Катюшке неудержимо захотелось спать. Рядом сладко и безмятежно посапывала подружка, из-за двери доносилось прежнее “бу-бу-бу”, и глаза ее сами собой закрылись.
Примерно через час к постели, осторожно ступая, приблизились хозяева.
- Надо было свечу прихватить, - с досадой прошептал Николай. - Хоть глаз выколи, ничего не видать.
- Зачем тебе свет? С краю она.
- Точно с краю?
- Да точно, точно. Не волнуйся.
Николай нащупал край постели и, откинув одеяло, осторожно приподнял легкое тельце. Девочка продолжала спать. Николай, пятясь, вышел со своей ношей из комнаты. Нюра осталась, чтобы ги видеть, ни слышать того, что должно было произойти сейчас в сенях. Она поправила одеяло и села на подрагивающий пол. Вскоре дверь тихонько приоткрылась.
- Иди, все готово, - послышался свистящий шепот.
Нюра с трудом приподнялась и на ослабевших вдруг ногах прошла в соседнюю комнату. У печи уже стоял таз с окровавленными кусками мяса. Нюру затошнило. Преодолевая дурноту, она отвернулась и принялась бросать в жарко натопленную печь скользкие куски, бывшие когда-то девичьим тельцем. Комнату заполнил смрад от горелого мяса и костей. Сажа жирными хлопьями садилась на потолок и стены и назойливо лезла в нос, в рот, забивала все поры.
- Коля, открой же окно, дышать ведь нечем, - крикнула Нюра, не отрываясь от своей страшной работы.
Выпущенный на волю смрад полетел по деревне. Николай простонал:
- Ах, черт возьми! Ветер-то прямиком на деревню. Хоть бы не вышел кто до ветру. Сразу ведь унюхают... Ты скоро там кончишь? - озлился он вдруг.
- Дык не поленья сжигаем! Ты бы лучше глянул на трубу - идет там дым аль нет? Кухня-то вся насквозь продымилась.
Николай выскочил во двор.
- Дымище валит, как из паровоза, - крикнул он оттуда, - да все на деревню относит, черт бы побрал этот ветер! - Он схватился за голову и уселся на порог.
- Эй, что там у вас горит? - окликнул его знакомый голос Федота, дальнего родственника жены, жившего через три двора от них. Федот перемахнул через плетень и подошел к крыльцу. - Пожар али что?
- Свинью спалили. Заразной она оказалась, - спокойно пояснил Николай.
- Свинью?... - недоверчиво переспросил сосед. К дому он подошел задами и явственно слышал, как тихонько похрюкивает Машка, Колькина свинья. - Свинью, говоришь... - Федот сдвинул на лоб мятую кепку и почесал затылок. - Ну-ну... А чего ночью-то?
- Когда хотим, тогда и палим! Чего ко мне привязался? - озлобился Николай. - Ночью спать надо, а не принюхиваться к чужим избам.
- Оно конечно, - согласился Федот. - Да только естество-то нас не спрашивает. Приспичило мне, понимаешь, посреди ночи по малой нужде, вот я и вышел. Чую, дым какой-то нехороший, вроде горит что. По запаху и пришел сюда. Думаю, может, помочь людям надо.
- Нужду-то успел справить? - усмехнулся Николай.
- Не-а, - качнул головой Федот.
- Вот и дуй отседа. Справляй, где хошь, но только не на моем огороде.
- Какой-то ты нынче неприветливый, а? Ладно-ладно, ухожу, - заторопился Федот, прочитав неприкрытую угрозу на перекошенном лице родственника.
Как только Федот ушел, на крыльцо вышла Нюра с полным ведром грязной воды.
- Кого это к нам принесло? - встревоженно спросила она.
- Да Федота твоего. Спрашивал, что горит. Еле отшил его.
- Ох-ох! - Нюра задумалась.
- Шурка спит? - поинтересовался Николай.
- -Славу Богу, не проснулась. - Помолчав, она уселась рядышком. - Таз вот вымыла, и пол в сенях. Где топор-то? Его б тоже обмыть не мешало.
- А как же! - Нюра, вздохнув, взялась за ведро. - Пойду, выплесну воду на грядки.
- Давай, - Николай зевнул. - Соснуть бы, да вонища в избе.
Утро застало их на крыльце. Ночь уже свернула свои черные звездчатые крылья, а белесый лик луны вовсю спасался бегством от не видимого пока солнца, которое неуклонно поднималось ввысь где-то там, за линией горизонта. Небо в том месте наливалось нежной розовостью и с каждой минутой разгоралось все сильнее. В кустах завозились и звонко зачирикали воробьи. Их веселое щебетанье разбудило мужчину. Он сел и с наслаждением потянулся, будто сытый кот. Рядом, на мешковине, лежала жена, раскинувшая во сне голые ноги, и насвистывала носом. Мужчина подкатился к ней поближе. Его вдруг охватило неодолимое желание тут же, на крыльце, овладеть ею. Грубо смяв ее в своих объятиях, он тяжело засопел и стал задирать на ней юбку.
- Фу, бесстыдник, напугал меня, - жарко засмеялась проснувшаяся Нюра и обхватила его за шею.
Испуганные воробьи примолкли, с опаской поглядывая на тесно сцепившуюся парочку, но потом успокоились и снова принялись о чем-то оживленно чик-чирикать, заглушая скрип рассохшихся половий крыльца.
Бешеный стук сердец постепенно становился глуше. Николай удовлетворенно откинулся на спину и замер, закрыв глаза. Нюра, расслабившись и привалившись к мужниному боку, медленно поглаживала того по теплому животу.
Задорное воробьиное чириканье как-то разом оборвалось, и женщина настороженно приподняла голову. Словно легкий лошадиный топоток донесся вдруг со стороны леса. Нюра резко толкнула мужа в бок и села, оправляя юбку.
- Слышь, вроде как лошадь скачет. Кого это нелегкая несет ни свет ни заря? Да вставай же. Неровен час, увидит кто срам твой...
- С Окуловки скачут, - прислушавшись, сказал Николай и поспешно встал, натягивая подштанники.
Через несколько минут из-за высоких елей вынеслась худая взмыленная лошаденка, запряженная в телегу. В телеге было трое мужчин. Николай прищурился, стараясь разглядеть их лица. Один из мужчин, не доехав сотни метров до плетня, внезапно соскочил с телеги. На мгновение Николаю показалось, что это Федот - их ночной гость. “Да нет, не может быть”, - успокоил он себя, но сердце почему-то неприятно защемило. Он покосился на жену. Та, машинально пригладив взлохмаченные волосы, ухватилась за один из столбиков, поддерживающих навес над крыльцом.
Лошаденка въехала во двор и остановилась. Мужчины соскочили с телеги и принялись разминать ноги, притопывая по земле забрызганными грязью сапогами. Оцепеневшие от страха хозяева не сводили глаз с синей милицейской формы непрошенных гостей.
- Здоровы будете! - Один из милиционеров подошел наконец к крыльцу и тронул под козырек. Его напарник молча обтирал заморенную лошадь и как бы невзначай обстреливал двор острыми взглядами.
- И вам того же, - сухо обронил Николай. - Чем обязаны?
Милиционер не успел ответить. Тихой мышкой проскользнув мимо оторопевших хозяев, к нему кинулась заплаканная девчушка лет десяти и худыми ручками вцепилась в портупею.
- Дяденьки, заберите меня отсюда! Я их боюсь.
- Катька! - помертвевшими губами охнула Нюра, дикими глазами уставясь на живую Катюшку, словно на привидение. Страшная правда вдруг раскрылась перед ней своей пронзительной ясностью. Шурочка... - прошептала она, медленно сползая на пол.
Николай остолбенел. Мгновение он тупо смотрел на девочку, затем взревел словно раненый бык и ринулся в избу. Легонько отстранив от себя Катюшку, милиционер решительно шагнул следом.
1991 г.