«Арион» и рука, целованная Рейном
В залах областной библиотеки гудел студенческий улей. Но это никак не было связано с приездом московских поэтов, хотя об этом сообщала ярко-оранжевая афишка. Просто ажиотаж в период сессии. К тому же уличная жара погнала народ за город, субботний день, посему на поэтов пришло не больше ста человек. Терять было нечего. Сердце отчаянно и громко билось, заглушая внешние шумы. Я видела в читальном зале областной библиотеки лица знаменитостей – прославленных врачей, спасавших жизни, заслуженных учителей, воспитавших лауреатов, художников, музыкантов, известных за рубежом, видела многих своих знакомых, в том числе Макарыча, как неофициально называли мы Юрия Макаровича Леднева... только вот других вологодских писателей не обнаружила. Ведущий - известный профессор Игорь Шайтанов - на фоне заставки "Скачущие кони на просторах России" – сказал, что все кончается в этом веке – ушли Прасолов и Рубцов, но грядут другие. А кто они, другие? Вот совсем недавно к именам Евтушенко и Вознесенского легко было найти пару: это Рубцов и Куняев. А теперь мир перестал быть биполярным, зато стало так много групп. И адепт каждой группы клянется, что правда на их стороне…
В России всегда слишком верили печатному слову. И при этом никогда раньше не было чисто поэтического журнала в России - большинство толстых журналов многожанровые. Но теперь он есть, это журнал «Арион», и вот его авторы и редактор. В Вологду пригласили Владимира Строчкова, Евгения Рейна, Татьяну Бек и Алексея Алехина(поэт и редактор в одном лице). Ежели хотите крикнуть всем что-то оскорбительное, что сильное выберете для поношения? Конечно же, это Бродский… На него реагируют безошибочно.
«Да! - мелькнуло в голове, – это так, в союзе его ненавидят, но андеграунд наоборот, любит, распечатывает, поет…»
Но тут же профессор объявил, что знает поэта, который незаслуженно обойден и закрыт тенью Бродского – это его учитель и друг Евгений Рейн, издавший пятнадцать книг, пишет пятьдесят лет из шестидесяти, это поразительная поэтесса Татьяна Бек, кроме стихов она пишет умные статьи и преподает в литературном институте – вот статья, я переснял, и вот она сама… кстати, они давние друзья с Рейном, правильно я говорю? Знаменитые поэты кивали, это было так задолго до трагической истории с переводами, задолго до травли Татьяны Бек...
Вначале выступали новые поэты с новым языком - Алехин и Строчков, они своей крутизной просто ошеломили, и, поскольку они читали непонятно совсем, я умоляюще думала – ничего, я потом пойму, а сейчас начнется любимое, так я уже не стану отвлекаться… Да, волновалась я не зря. Случилось невероятное. Где-то за месяц-два до того я наткнулась на стих Рейна. В центральной городской библиотеке, где я тогда работала, в свободном доступе лежало множество журналов, я наугад раскрыла один из них... и загляделась, притянул один стих. Почти сразу получилась песня.
Господи! Рейн. Чтение его стихов напоминало ревущий водопад. Падая в этот бурлящий
- поток, я не в силах была выбраться, эмоции сотрясали, выпуклость и фактурность гремящих строф не давали переключиться на окружающее, и только сильнее тащили по течению. И вроде бы никаких поворотных событий там не было, просто – дома, реки, деревья, балконы, все, куда ни падал взгляд поэтов, попадало в мешанину стиха и впечатывалось навсегда. «Подойди к подоконнику, Обопрись, закури. Теплота потихонечку Растворится в крови. Все тесней и мучительней, все сильней и больней, глубже и возмутительней, Лучше, больше, умней». В стихах оживало множество людей, среди которых – и просто друзья, и Ахматова знаменитая - «три могилы - Илюши, Володи и Анны Андреевны…»
Низким прокуренно-сладким голосом Татьяна Бек читала стихи... из моего маленького затрепаного блокнота. Туда были вписаны любимые строчки по старой институтской привычке, только я тогда не знала, что среди них есть стихи Бек. И поскольку это было освоенное в течение нескольких лет пространство, и я оказалась в нем не одна, я поняла, что всю жизнь люблю эти стихи, выдохнутые душой этой большой, некрасивой, сильно любившей женщины. Шляпка! Да по этой шляпке я ее и узнала. Некоторые строчки я повторяла за ней, шевеля губами.
«О родина, где я росла, ветвясь…» - это же про меня, про то, как меня не оценили в этом городе. «Бросила, бросила, бросила петь…», «Где ты, в какой пропадаешь пивной?!» - это про друзей, сгинувших от пития, «Ни обиды, ни мести, Лишь пение тайных волокон, Вот и снова мы вместе, На маленькой кухне без окон» - про наши бедные полуподпольные лито.
А когда медленная, грузно-высокая поэтесса прочла обжигающее «Безжалостно, сердечно сухо… Я буду честная старуха!» - зал зааплодировал. И вместе со всеми аплодировал блестящий профессор, член букеровского жюри - и артистично склонял голову. И потом сама поэтесса говорила о Рейне, что это - как бы центральный защитник.
«Он с барственной кротостью и гордым смирением разделял общую участь. Его протест тоталитарной доктрине выражался в лукаво-юродивой неподчиняемости тому самому идеологизированному сознанию, которое…» У меня стоял в глазах клубящийся туман.
Похоже, романтика застила ей глаза так же, как и мне, и много позже центральный защитник перейдет в нападающие... Но тогда был праздник, были живые поэты. Это были люди с одной и той же «кухни без окон», только их кухня вмешала десятки и сотни людей. Незримое братство людей одной крови. Такова власть золотых словес.
Но от меня просто так нельзя было отделаться. Я почти одна задавала вопросы поэтам, и был там панегирик-открытие для Бек, и был особый вопрос для Рейна: «А правда ли, что вы в одной поэме говорите о лица своих кумиров?» И Рейн ответил – да, правда, в поэме «Голоса» я оживил Гумилева, Мандельштама, Кузьмина, и Довлатова...
Я потом стала интересоваться и нашла книжку Рейна «Мне скучно без Довлатова». И увидела через Рейна целую неизвестную, но милую эпоху шестидесятников.
Под конец встречи мне предложили спеть под гитару песню, поскольку гитара стояла тут же, неподалеку. Я знала одну, только песню на стихи Рейна, ту, которую сложила сама, и долго извинялась перед публикой за свою самодеятельность, но, наконец, ее спела – «Укроемся в лесах Пицунды»: «Прожектор на твоем лице, И все находится в конце – Укроемся в лесах Пицунды… Затеем плутовской роман, Запрячем в чаще шарабан, И будем вовсе неподсудны…» Есть там леса или нет, но то, что будет побег, это точно… И мне отчаянно подпевали девочки из библиотеки. Была в этой незатейливой песенке как бы присущая поэту легкомысленность, смелость и озорство, была энергетическая волна, не без грусти, конечно...
После аплодисментов, когда лицо мое пылало, кругом был грохот стульев и шарканье ног, я подошла к Бек, как во сне, и Бек улыбаясь спросила - а что же на мои стихи не прозвучало? Я сбивчиво обьясняла, что я только теперь поняла, что у меня есть ее стихи. Но она не сердилась, а подарила свою книжку "Смешанный лес"! О…
А Рейн, тоже улыбаясь, смотрел, склонил голову к плечу, и вдруг жена его сказала: «Поцелуй девушке ручку, Женя, не правда ли, она заслужила…» И божественный, маленький ростом легендарный поэт Рейн поцеловал мне руку! Боже мой. После чего я, окончательно обалдевшая и сбитая с толку, уставилась на руку, целованную Рейном, держа в другой книжку и гитару. И я так стояла, пока все выходили. Неужели вот эта рука, просто рука с серебряным колечком, удостоенная губ великого поэта, обречена только стирать и готовить? И не допущена даже бегать по клавиатуре, чтобы запечатлеть пеструю радостную жизнь? Да не может быть... Это был хороший столбняк, правильный.
Оттого и появились в газете "Вологодский подшипник" мои смелые слова: «Они приезжали ко мне». А что? Песню пела я, Бек "узнала" я, и вопросы задавала я. Другие же молчали , а я не могла, я купалась в этом празднике, поэтому появилась такое чувство - это было только для меня.
И все же слова Татьяны Бек меня невольно ранили. Я думала про песни на ее стихи и никак не могла их спеть-сыграть, сбивалась от пиетета. Потом у меня в лито появился милый мальчик Данил Файзов, поступил в Литинститут на семинар Бек. И она через него написала: "Галя, спасибо за Файзова". Она успела поддержать и еще одного моего студийца - Диму Гасина, написала послесловие к его первой книге стихов "Аптечка". Последовал и подарок - составленнная ею книга "Акмэ". Несколько писем я написала ей, пару писем и открыток - она. Я бюрократически пыталась выудить из нее какие-то рецензии, но она неизменно отвечала - "давайте без зауми, давайте -так просто". И рисовала свой известный "носатый" автошарж.
После внезапного ухода ее из жизни я чувствовала себя такой обездоленной, что сделала отдельный вечер памяти в Доме Самарина в декабре 2005 года. Обнаружила в интернете, прямо в Живом Журнале - подругу Т.Бек Ирину Василькову, девочку Катю Березовскую, студентку, написавшую потрясающие стихи на уход Татьяны Александровны, откликнулись и приехали Даня Файзов и Юра Цветков (группа "Культурная инициатива" из Москвы), они привезли новые книги Бек "Сага с помарками" и большой том "Она и о ней". Выступали и местные литераторы В.Архипов, С. Донец, В. Старкова, мои дети из студии «Лист»... Я пела песни на стихи Бек, только она-то их уже не слышала, понимаете, так больно это. А может, слышала...
Вот в такую удивительную историю переросла встреча с поэтами на "Открытой трибуне". А в газете «Вологодский подшипник» статья про «Арион» появилась, видимо лет десять назад.
1996-2006