Боль. Повсюду только боль. В мышцах, в костях, в суставах, в легких. В каждой клеточке организма. Но самое ужасное – в душе. Болят десятки ран и мелких травм. Но боль физическую в разы перекрывает агония души. Словно прижизненный ад, она сгорает в вечном огне горя и печали. И ничто не сможет унять эту боль. Раны на теле затянутся, сломанные кости срастутся. Но кровоточащие раны на душе ничто не излечит. И проклятая память не хочет вычеркивать воспоминания о том, что случилось. Нет душе покоя. И не будет никогда, пока жизнь еще теплится в его теле. Пока он будет способен думать, ему никогда не забыть. А значит этот ад никогда не кончится. Пока смерть не заберет его…
Нет уж, пусть вновь будет битва. Лишь там, в сражении он может забыться. Там, в этом танце мечей, один на один со смертью, он может найти для души секунды покоя. Не думать, не размышлять, а только сражаться и убивать, словно заведенный повторяя слова молитвы. И каждый раз надеясь, что этот бой будет последним. В сражении нет места воспоминаниям, там ты живешь только настоящим. Только ты и противник, ты или тебя – все остальное попросту исчезает. Нет места сожалениям, нет места состраданию и жалости. Все тонет в кровавой мгле, в вихре битвы. Вечная битва – это все что у него есть. И никогда ничего больше не будет. Только эти постоянные свидания со смертью, кровавая пляска и вечные молитвы к Всевышнему, чтобы тот, наконец, оборвал эту бессмысленную даже не жизнь, а существование от одного сражения до другого. Но Небеса глухи к молитвам обреченного. И мучениям этим не будет конца….
…Наконец-то стены замка поддались обстрелу осадных орудий и с грохотом осели, образовав широкий пролом по всей длине внешней стены. Тут же раздался звук боевых рогов, сигнализирующий о начале финальной стадии штурма этой цитадели.
- В атаку! – прозвучал приказ.
- В бой, братья! – подняв меч, воскликнул Гроссмейстер их ордена, увлекая их за собой.
Они ринулись вверх по склону холма, на котором стоял замок, чтобы первыми ворваться в пролом и в яростной рукопашной схватке опрокинуть защитников этой твердыни. Так было всегда. Кровавые Храмовники иначе воевать не умели. Они всегда были на острие атаки, в самой гуще сражения. Их не зря называли Орденом Обреченных, ведь из-за их манеры воевать смертность в этом ордене всегда была самая высокая. Но никого из братьев-храмовников это никогда не волновало. Так и должно было быть. Ведь в этот орден вступали те, кому в этой жизни было нечего терять. В него вступали, чтобы умереть.
Ардор Флагранс был таким же. Он жаждал смерти для себя и другого пути не видел. Для таких как он, другого пути и не было. Только смерть, как путь в забвение. Как единственный способ уйти от агонии души. Не важно, кем он был и что имел в прошлой жизни. Теперь он был одним из смертников ордена Кровавых Храмовников. И теперь он вместе со всеми мчался вверх по склону к очередной битве. Чтобы в ней забыться, быть может, навсегда…
Они быстро преодолевали подъем к пролому в стене. Стрелы вовремя опомнившихся защитников собрали богатый урожай среди воинов в кроваво-красных балахонах, накинутых поверх доспехов, пока те бежали к стенам. Но это ничуть не остановило их продвижения и, преодолев последние метры, они, опьяненные жаждой смерти, будто кровавый ураган, ворвались в пробитую брешь. Ярость обреченных ошеломила защитников замка, но так легко сдавать свои позиции они не намеревались. Завязалась жестокая рукопашная. Кровавые Храмовники дрались отчаянно, не прося и давая никому пощады.
И, как и в десятках битв до этого, Ардор сражался в первых рядах. Здесь, на поле битвы, он мог забыть обо всем. Здесь сердце не болело, а воспоминания не терзали измученную душу. Было только здесь и сейчас. Сознание было полностью поглощено битвой, и у него не было времени мучить свою душу памятью о былом. Секунды тут имели значение. Убей как можно быстрее, потому как если замешкаешься с ударом, то убьют тебя. Никак иначе. И потому он вкладывал в это всего себя. Удар, уклонение, блок и снова удар. Он рубил и колол, убивая без промедления и сомнений. Кровь хлестала их разрубленных вен и артерий на его лицо и доспехи. Она текла из глубоких ран на телах его врагов по его мечу. Вновь мир утопал в кровавой мгле. Но к его несчастью так могло длиться только до тех пор, пока не закончится битва. Он знал что будет после – снова боль в истерзанной душе, снова агония сознания, когда воспоминания будут терзать его разум и сердце. Но сейчас думать об этом не время. Удар. Блок. Снова удар. Поднырнуть под мечом противника, а потом рубануть снизу вверх. Фонтан крови из рубленой раны на шее. Капли ее падают ему на лицо, смешиваясь с потом и стекая вниз к подбородку. Все слилось в череду отдельных картин. И вот он полностью растворяется в этой битве. Пусть так. Лишь бы не думать. Лишь бы не вспоминать о той, кого любил больше жизни. И которую утратил безвозвратно…
…Они встретились весной, во время карнавала в честь праздника Акар-Талисис в небольшом городке Мирдхельм на западе королевства. Странствующий воин, рыцарь, лишенный наследства, и юная простолюдинка, простая продавщица цветов. Казалось, сама Судьба свела вместе два одиноких сердца. Будто эта встреча для них была выписана на Небесах. Не способные поначалу облечь в слова свои чувства, но уже не способные и дня прожить друг без друга. Их любовь была как лесной пожар. Вспыхнув в одночасье, она охватила их целиком, лишив души покоя навсегда. Весь остальной мир для них просто перестал существовать. Они любили и были счастливы. Каждый день солнце светило будто для них одних. Словно этот союз был благословлен самими Небесами.
Ардор тогда забросил все и остался в Мирдхельме. Он оставил все, что могло его ждать, все свои мечты и чаянья ради своей любви к Лидии. Да и кому нужна призрачная слава, если простое, тихое человеческое счастье было здесь, прямо перед ним. Ее объятья – все, что он мог желать, а ее прекрасные глаза – все, что он хотел видеть. Ее любовь стала для него самым дорогим сокровищем, чем-то таким, что могут искать всю жизнь, но так и умереть, не отыскав. Ради нее одной теперь он жил. И ее жизнь так же принадлежала ему.
Казалось, что с этого момента и до скончания времен им суждено было быть вместе. Их любовь была искренней, и казалось, ничто на свете, кроме смерти, не сможет разлучить их. По иронии судьбы именно смерть и вмешалась, разорвав их союз и ввергнув его душу в пучину отчаянья.
Люди – противоречивые существа. Внешне благопристойные, они могут быть порой жестокими, безжалостными, завистливыми и лживыми. Порой зависть к счастью других толкает их на ужасные поступки. И самое страшное, что разрушив это счастье, они не испытывают ни сожаления, ни угрызения совести. Лишь некое злорадное и извращенное подобие удовлетворения….
…Он стоял на коленях посреди заваленного трупами проема во внешней замковой стене, опираясь на воткнутый в землю меч и тяжело переводя дыхание. Его доспехи были залиты кровью, и своей, и чужой, а багровый балахон заляпан грязью и порван во многих местах. Живой. Он снова живой. Битва уже позади, а он все еще продолжает дышать. Он все еще смеет жить. А смерть и на этот раз отказалась забрать его.
Бой за внешние стены завершился, и теперь их войска волнами вливались внутрь цитадели через захваченную брешь. Атака Храмовников, не смотря на чудовищные потери, как всегда оказалась до ужаса эффективной. Мало что в этом мире могло остановить продвижение Обреченных. Так что участь защитников цитадели была предрешена. Королевство Аргоста вновь потерпело сокрушительное поражение, потеряв еще одну твердыню. После взятия этого рубежа оно уже было обречено. Войска империи вливались внутрь, захватывая один за одним бастионы и внутренние стены. Впереди солдат регулярной армии ждала еще целая ночь грабежей, мародерства и насилия. Храмовников же это не интересовало. Они сражались, чтобы умереть, а не ради наживы и сомнительных трофеев. А потому те, кто выжил в этой мясорубке, по одному покидали цитадель, чтобы после отправиться обратно в их храм на горе Мордекайн.
Лишь Ардор оставался на месте, все еще тяжело дыша. Почему? Этот вопрос бился в его голове, заставляя в бессильной злости сжимать кулаки и стискивать зубы. Почему он еще жив? Сколько еще ему страдать? Неужели после трех лет беспрерывных душевных мук он не заслужил покоя? Сколько раз он молился Всевышнему, чтобы тот позволил, наконец, ему умереть. Он молил Его, чтобы вечная ночь в конце концов сомкнула свои объятья над его душой. Неужели Создатель глух к его молитвам? Или, может, Он считает его, Ардора, недостойным своего внимания? Скольких же еще он должен убить, чтобы его заметили? Сколько еще он должен выстрадать?
Словно в ответ на его беззвучные молитвы, на его ярость, отчаянье и боль в небесах раздались раскаты грома. После чего, словно плач тысяч ангелов, они низвергли потоки дождя на истерзанную и залитую кровью землю. Небеса будто оплакивали вместе с ним его утрату, его горе, его печаль, одновременно давая ему понять, что над человеческой жестокостью и несправедливостью даже Всевышний не властен.
Ардор скинул потрепанный капюшон своего балахона и подставил лицо под холодные струи дождя, позволяя им смыть с него всю грязь, пот и кровь. Он все понимал. Бессмысленно винить в чем-то Небеса или Бога. Не они отняли у него любимую. Это сделали люди. Их коварство, зависть и злоба отняли у него ту, без которой теперь ему не мил весь белый свет. Нет суда человеческого для таких мерзавцев. А суд божий настигнет их только после смерти.
А потому ему ничего не оставалось, как возвращаться обратно в храм, пока их вновь не призовут на войну. Это означало вновь один на один с призраками прошлого. Вновь он запрется в своей келье, и его братья по ордену время от времени будут слышать в узких переходах храма-крепости горестные стенания и иступленный шепот, будто призрачную молитву, реквием по себе же. Вновь он сквозь слезы будет просить забрать его жизнь. Господи, пусть жизнь его оборвется в следующем сражении. Пусть следующий бой для него станет последним. Он будет повторять это вновь и вновь с надеждой, что его молитвы все же будут услышаны. Большего ему не дано.
И теперь, стоя на коленях под холодным ливнем, посреди груды изувеченных тел, он молча молился, держа в руках единственное, что ему осталось от любимой – маленькая серебренная звездочка на цепочке. Ее последний подарок ему. «Она будет хранить тебя – так она сказала. – Пусть она всегда будет с тобой, как моя любовь к тебе». Они тогда обменялись подарками. В ответ на ее серебреную звезду Ардор тогда надел ей на палец довольно дорогое кольцо из золота с небольшим рубином. После того, как ее казнили, ему так и не удалось вернуть его обратно. И потому эта звезда была единственной вещью, оставшейся ему на память о его потерянной любви…
…Ведьма. Так они сказали. Так назвали ее те, кто завидовал ей. Ее красоте, ее жизнерадостному нраву, ее простому человеческому счастью. Кто именно это придумал, уже не выяснить. Да это и не имело значения. Для охотников на ведьм – тем более. Им, словно псам, достаточно было указать на жертву и сказать «фас». Никого не интересовался подробностями, никто не собирался искать доказательства. Достаточно было лишь слов. Чьих-то лживых и завистливых слов.
Он ничего не мог сделать. Хоть и пытался. Пытался бороться, пытался доказать ее невиновность. Но в этом он был один. Никто не хотел помогать ему. Всем было плевать на его горе, плевать на творящееся беззаконие. Кому какое дело, если сожгут невиновную? Сколько раз уже так было. Главное, что их лично это не касается. А он все продолжал бороться до самого конца. Хотя то, что он проиграл, было ясно с самого начала. Даже когда ее повели на костер, он все еще не мог поверить в происходящее. Почему люди так жестоки? И почему Господь допускает все это? Ответов на эти вопросы у него не было.
Последний раз он увидел ее, когда ее везли на телеге к месту сожжения, прикованной к столбу железными кандалами. И во взгляде ее не было ни ненависти, ни злости на окружающих за несправедливость. Она смотрела на всех, даже на своих палачей, с искренней и немного грустной улыбкой. Даже в такой момент она отказывалась их ненавидеть. Она молча прощала людям все их грехи. Даже когда пламя вспыхнуло и стало пожирать ее плоть, она не ругалась и не слала никому проклятий. Она только смотрела с немым укором на людей, будто мать, смотрящая на нашкодивших детей. И перед самой смертью, найдя его взглядом в толпе, она что-то прошептала разбитыми губами. Что именно, он не услышал. Но только сейчас ему стало казаться, что он понял.
После всего этого он покинул королевство Аргоста и ушел далеко на восток, в империю. А спустя год вступил в имперскую армию, поскольку начиналась война. Для начала он просто хотел отомстить. А потом уже просто, чтобы умереть…
…Они пришли к нему на седьмой день после окончания той битвы, застав его за молитвой стоящим на коленях. Троица из внутреннего круга ордена. Зачем именно, он понял не сразу…
- Сегодня скончался Гроссмейстер нашего ордена, Митис – сообщил один из пришедших. – Раны, полученные им в последнем сражении, оказались слишком тяжелыми, и сегодня он достиг своей цели. Душа его, наконец, обрела покой. И перед смертью он велел нам назначить тебя его приемником. Последнюю просьбу умирающего мы отклонить не в праве, тем более что ты действительно достойный продолжатель идеалов ордена. Вставай, брат Ардор. Сегодня тебя облачат в доспехи Смерти. Отныне ты будешь вести в бой наших братьев.
Ардор, ничего не ответив на это, послушно поднялся и последовал за членами внутреннего круга. Он ничего не ощущал. По сути, для него мало что изменится после принятие сана Гроссмейстера. Да, теперь он будет вести все обряды ордена. Но это вряд ли можно было назвать обременительным занятием, тем более что все они занимали довольно мало времени. И в битвах теперь он будет всегда на передовой, ведя в бой своих братьев. По иронии судьбы, не гонясь за званиями и почестями, а просто желая побыстрее сложить голову в битве, он ныне получает самый высший чин в ордене. Он становится главой ордена потенциальных смертников. «Я стал главным среди обреченных – с горечью подумал он. – Первым среди тех, кто жаждет смерти». Как бы то ни было, ему уже было все равно. Если это приблизит его к его смерти, то так тому и быть…
…Знамя Кровавых Храмовников реяло над полем битвы, предрекая страшную смерть врагам империи. Ибо не было страшнее участи, нежели встретиться с обреченными в битве.
Ардор с безразличием взглянул на вражеское войско, нестройными рядами стоявшее на холме в двух полетах стрелы от их позиций. После чего закрыл глаза и, сжав в руке, облаченной в латную перчатку, свой амулет – ту самую серебреную звездочку, зашептал свою короткую молитву. И тихий шепот его подхватили тысячи его братьев, каждый шепча знакомые слова заупокойной молитвы по самому себе. С каждым словом голоса их становились все громче, будто нарастающая буря. В гробовой тишине прочие войска империи с ужасом и почтением слушали этот Реквием Обреченных. Это был последний ритуал битвы Храмовников. Их сердца теперь едины и бьются в унисон. Ими движет одна на всех цель, а души готовы принять ее.
Закончив молитву, Ардор медленно вытащил из ножен свой меч и поднял его над головой.
- В бой, братья! – произнес он. – И пусть вечность примет наши души в свои объятья!
Их боевой крик стал ему ответом.
Всем врагам в тот день запомнился блеск серебряной звезды, ведшей в бой обреченных…