Счастье неговорливо - глава 13

 

Ф.И.О. автора: Белый Дмитрий Сергеевич.
Название произведения:   «Счастье неговорливо».
Жанр:   любовный роман/современная проза.
Объем:   8-мь авторских листов.


Посвящается K.S.


Аннотация:
    Главному герою книги через полтора года исполнится тридцать лет. Он живет в Москве. Его работа скучна и однообразна. Жизнь вяло, в полудреме проходит мимо. Внутри него - пустота. Он мечтает написать роман, но все попытки оказываются бесплодными. До того дня, когда он посмотрит тот самый фильм…
    Представленная вниманию читателя книга пропитана юмором, красивыми образами и самыми настоящими, неигрушечными чувствами. Прочитав роман до конца, вы узнаете, как важно порой сделать правильный выбор. Тем более, когда вариантов всего лишь два: найти или потерять.





Глава 13


     Жаркий небоскребный Лос-Анджелес принял меня вполне радушно: отличной погодой, приветливыми людьми и забавным таксистом, который каждый раз, когда машина сбрасывала скорость, таранил пузом непроницаемый руль. Он отвез меня в гостиницу: ухоженное, десятиэтажное, современное здание. Мой номер полностью соответствовал трем звездам, нарисованным на входной двери отеля: серенький, скромненький, но вполне уютный, с забитым до отказа мини-баром. Я распаковал чемодан, без особого внимания изучил схему противопожарной эвакуации на одной из стен и запрыгнул на пружинистую кровать.
     С мыслью о том, что я все-таки решился и прилетел в эту страну, еще предстояло свыкнуться. У меня не было ни плана, ни в деталях проработанного списка действий. Я прибыл налегке, и я не имею в виду сейчас непомерную тяжесть своего чемодана.
Но перед тем как перейти к реализации главной цели поездки, я решил взять небольшую паузу: посмотреть город, почувствовать его настроение. Быть может, в это же самое время мне удалось бы придумать что-нибудь стоящее относительно того, как стоило вести себя дальше.
     Лос-Анджелес – город кино, поэтому я не стал оригинальничать и первым делом направился в Голливуд. Там я прошелся по Аллее звезд, ступая по длинной цепочке из знакомых имен (на кого я только не наступил!) и запечатлел на пленку памяти размашистый вход в театр «Кодак». Тот самый, где каждый год вручаются очередные порции отполированных до блеска «оскаров». И хотя я никогда не являлся ярым поклонником американского кино, заштампованного и прилизанного по крайней мере в своей многомиллионно-бюджетной массе, я не мог не почувствовать особую атмосферу, царившую вокруг. Как будто весь этот мини-город существовал только на кинопленке, и, вступая на его улицы, переходя отделявшие его от остального мира границы, ты и сам оказывался запечатленным на той же самой пленке. Становился актером и ожидал, когда тебе принесут следующую часть сценария, и ты будешь ее репетировать, и если повезет, то в обнимку с какой-нибудь сияющей глазами актрисой. А ведь дело могло дойти и до поцелуев, так как их тоже порой стоит отрепетировать.
     Затем я прогулялся по роскошным улицам района Беверли-Хилз. По левую и правую руку от меня чередовались особняки голливудских звезд. Они блестели, как только что отчеканенные монеты. Еще пуще блестел бульвар Уилшир, напичканный дорогими магазинами и ресторанами. Он буквально пахнул деньгами, ведь тут они тратились в приличных количествах, энергично перебегая из одних кошельков в другие. Dolce & Gabbana, Gucci, Dior, Richmond, Armani, Prada… Мой взгляд останавливался то на роскошно одетой даме, то на покрытых бликами, словно больных солнечной ветрянкой, дорогих авто.
     Вскоре от этой роскоши у меня в глазах стало рябить, и я решил дать им немного отдохнуть. Гриффит-парк для этой цели подошел наилучшим образом. Я прогулялся по его пышным садам, посетил вечный отель для животных, который мы буднично величаем «зоопарком». Покормил ненасытных обезьян, поме`рился тяжестью взгляда со смотрящим на меня в упор лохматым львом и попытался пообщаться с двумя огромными крокодилами, но их взгляд говорил мне: «Пошел бы ты…». И я пошел…
     Солнце, не переставая, теребило меня по спине банным веником из собранных в пучок жарких лучей. Мне действительно было жарко, так жарко, как обычно бывает только в бане, которую я, кстати, никогда не любил. Но эта жара не могла испортить моего настроения, умиротворенного и сладкого. От всего увиденного у меня приятно кружилась голова, а ноги не чувствовали усталости, хотя могли бы уже и начать паниковать. Я не могу сказать, что был поражен увиденным до глубины души. Мне доводилось и раньше посещать красивые и запоминающиеся места, но постоянная мысль о том, что где-то в этом городе жила она, судя по всему, умножала мои впечатления на какой-то значительный коэффициент.
     Еще через пару часов, когда в небе окончательно потух свет, и на черный атлас просыпались цирконы, я поднялся на специальную смотровую площадку в обсерватории Гриффита. С нее открывалась чудесная панорама Лос-Анджелеса, теперь уже ночного Лос-Анджелеса. Я увидел пелену низких домов, местами разрываемую высокими небоскребами, в стеклах которых отражался искусственный мертвый свет. Машины, как муравьи, на своих лапках-колесах бежали в разные стороны, а где-то там вдалеке безуспешно пытался избавиться от лишней воды Тихий океан (совсем не более тихий, чем любой другой).
     Таким запомнился мне первый день пребывания в этом улыбчивом, солнечном городе. До отеля я добрался уже не чувствуя ног, грохнулся в кровать и моментально уснул.
     На следующий же день первым делом я посетил центр города - Даунтаун, но вскоре жара вновь накрыла меня, и я решил бежать от нее на юг, поймал такси и доехал до одного из пляжей Лос-Анджелеса - Хантингтон Бич. Там я провел несколько приятнейших часов, валяясь на песке, щурясь от яркого солнца и купаясь в нежной воде. Волны вели себя очень дисциплинировано: невысоко выбрасывали тела из воды, высовывались все выше и выше по мере приближения к берегу, а затем махали людям ручкой и неожиданно исчезали (словно по мановению палочки фокусника), обставляя свое исчезновение пенистыми спецэффектами.
     Сидя на песке, я пытался вспомнить, как провел свой последний отпуск. Сначала я потратил уйму времени на то, чтобы вспомнить, когда это было, затем, продолжая рыться в скудных воспоминаниях, я смог найти лишь грязный, отполированный черной шкуркой песок, многозначительный дождь, барабанивший по голове, и одиночество, свернувшееся рядом клубком. Раньше одиночество казалось мне чем-то противным, похожим на дождевого червяка. И, как и подобных червяков, моего одиночества становилось по-настоящему много после продолжительного, монотонного дождя. Но в двадцать лет я впервые осознал, что быть одиноким не так уж и плохо.
     И тогда на смену чувству одиночества вскоре пришло новое, которое я поначалу пытался не замечать. Когда игнорировать постоянное ощущение легкого дискомфорта, неуверенной дрожжи во всем теле стало невозможно, я попытался найти испытываемому чувству название. Удалось же это только к двадцати пяти годам и оказалось: тревога, которую я ощущал, происходила от затянувшегося ожидания. Ожидания того самого утра, когда жизнь начнет течь по моим правилам… По правде говоря, я до сих пор жду. Чувство тревоги беспокоит меня не так сильно, как раньше, но не перестает напоминать о себе. Жизнь слишком обожает собственные, спорные правила и ревниво относится к чужим, да и усилий, будем до конца честны, я до сих пор прикладывал не достаточно.

     ...

     Передо мной, фыркая, пенились океанские волны, мимо проходили молоденькие красотки в купальниках в духе, а не стиле минимализма, а позади, потягиваясь, пил свой обеденный кофе приветливый город. И где-то в нем жила она… «А вдруг наступит тот день, когда она будет скучать по мне? Станет ли это утро тем самым?»
     Под звучание фанфар этой последней мысли я быстро настрочил на листке бумаги новое стихотворение, которое, правда, так и не сумел закончить. Я написал его на английском языке (ведь я же в Лос-Анджелесе!), после чего оделся и нырнул обратно в пучину городского гама. Я должен был увидеть Диснейленд, посмотреть на стадионе настоящий бейсбольный матч и … еще что-нибудь должен был…