К шестому классу играть в куклы я совсем перестала. Все лето просидели они чинным рядочком одетые во все зимнее: не удосужилась даже переодеть. В конце августа стрясла с кукол пыль, сложила их в ящик и задвинула его под кровать. А что я еще должна была с ними делать? Куклы были прекрасно образованы и отличались спартанской выносливостью. Ничего большего я им дать уже не могла. Всё, этот этап детства остался позади.
Каникулы напролет я чертила какие-то планы местности, выращивала кохии и циннии, насушила целый стог травы и делала из этого добра гербарии. По всему дому лежали атласы и книжки из серии «Знай и умей», на стенках висели самодельные рисунки цветов в разрезе, а на столе стояла коробка с гордым названием «Минералы». В этой груде камней была пара интересных экземпляров: здоровенный, с тонюсенькой корочкой твердой грязи с одной стороны, осколок каменной соли, привезенный мною из экскурсии на Троицкий сользавод, кусок каменного угля, найденный прямо на нашем огороде и с палец толщиной пластинка слюды, обнаруженная в куче речного песка. Слюду, вероятнее всего, принесла откуда-то река, а вот как, в населенный пункт, где никто никогда ничем кроме дров не топил печи, попал на огород каменный уголь, было загадкой. Я нашла для себя единственное внятное объяснение этому явлению: Канско-Ачинский угольный бассейн в сотне километров. Там уголь лежит очень близко к поверхности, и добывают его открытым способом. В основном это бурый уголь, но есть и каменный и уголь переходной стадии, который выглядит тоже черным. Вполне возможно, что месторождение распространяется и севернее Канска, да только уголька там мало, и ни о каких разработках не может быть речи. Но это, повторяю, моя версия.
Вернемся, однако, к моим тогдашним увлечениям, точнее к их происхождению. Причина моих предпочтений была «прозрачна»: учителя (о них я уже рассказывала) и друзья-подружки. Верно ведь говорится: с кем поведешься – от того и наберешься. А в детстве – особенно.
В пятом классе я «повелась» сразу с двумя: с Галкой В. и с приехавшим из деревни Глинная двоюродным братом Володей. Начну с Галки. Она была на два года старше меня, отлично училась, была председателем совета пионерской дружины, как лучшая из лучших ездила в «Артек», играла в школьном ансамбле на баяне и пела в хоре. Но вряд ли бы она меня тогда даже заметила, если бы ей не нравился мой брат, с которым она познакомилась благодаря баяну. Вот тут я должна сделать отступление и рассказать о художественной самодеятельности в нашей школе, что практически значит – рассказать о своем отце. Я очень постараюсь быть объективной, хотя мне это совсем нелегко, ведь это мой папа, я его люблю и склонна идеализировать.
Итак: Петрушка Михаил Владиславович. С детства самозабвенно любил животных, а отец (мой дед) отправил его к еврею учиться игре на скрипке, и строго наказывал, если урок не был тщательно выучен. Старания деда не прошли даром: к семнадцати годам отец стал отличным скрипачом. Но тут в его судьбу вмешался Сталин и к восемнадцати, вместо консерватории, мой папа был в ГУЛАГе. А там, сами понимаете, другие «университеты». Потом колхоз, Тасеевский РДК и, наконец, школа. Уже в клубе он начал учиться играть на аккордеоне. А когда пришел в школу, то разобрался во всех духовых инструментах и создал школьный духовой оркестр. Потом освоил баян, стал учить детей играть на аккордеоне и баяне, и собрал ансамбль. Тридцать учеников играли довольно сложные многоголосные произведения, причем аранжировки делал тоже мой отец. И это происходило не в музыкальной, а в самой обыкновенной общеобразовательной школе. Но и это еще не все: он создал огромный, человек в сто, хор. Сейчас большинство из читающих вспомнят свои школьные годы и то, как их «загоняли» петь в хоре. Так вот, ученики нашей школы ходили за Мисавичем (так называли моего отца и учителя и ученики) «хвостом» и уговаривали его разрешить им прийти на репетицию, которая длилась не менее двух часов при «железной» дисциплине. Что это значило? Не отвлекаться ни на что, разучивать партию стоя, петь по нотам. Для подростков это было непросто, зато почетно. Потому что победа на смотре художественной самодеятельности всегда была за нашей школой. А качество хорового пения в смотре играло всегда весомую роль. И наши четырехголосные хоры всегда были самыми чистыми. Да и на подест мы «всходили» не стадом, а красивым строем. Т.е. от начала и до конца производили впечатление высокого качества.
Смотр школьной художественной самодеятельности всегда проходил в конце марта во время весенних каникул. Танцы и театральные миниатюры были на совести других учителей, все остальное готовил мой отец. Это значит, что, проведя уроки пения в двух сменах (он был единственным в школе учителем музыки), он каждый день часов до десяти вечера репетировал либо с хором, либо с ансамблем, либо с оркестром, либо с чтецами, либо с солистами, либо с трио аккордеонистов и т.д. После смотра репетиции тоже не прекращались, потому что в апреле и мае школа-победительница ездила по клубам района и давала концерты, следовательно, расслабляться было некогда. Вот теперь и прикиньте, как часто наш папа бывал дома? Хорошо еще, что мы с братом учились в той же школе. Хоть на уроке пения и на всевозможных репетициях с ним встречались. Не то бы и вообще забыли, как он выглядит.
Ну вот, вроде бы не слишком субъективно получилось. Теперь о Галке, с которой меня свела судьба благодаря ее симпатиям к моему брату, а точнее, благодаря тому, что мой брат этих симпатий не разделял – другая у него была на уме – Вера. Вот чтобы быть поближе к предмету своих воздыханий и завела Галка со мною дружбу. Время показало, что эта ее «жертва», принесенная на алтарь любви, была бесполезной: брат, не отвлекаясь по сторонам, дружил с Верой. На меня же отношения с Галкой оказали определенное влияние. Она уже тогда знала, что хочет стать врачом, потому грызла гранит естественных наук и приохотила меня к биологии и географии. Да и вообще, у Галки много чему хорошему можно было научиться, например, порядку на рабочем столе. В любое время дня и ночи все ее книжки и тетрадки лежали строго по линеечке, карандаши были подточены и стояли в стакане острием вверх, нигде не было ни одной пылинку, не говоря уж о чернильных пятнах или засохших лужах клея, как это вечно имело место на моем столе. Должна признаться, что все мамины многолетние старания приучить меня к аккуратности не дали такого результата, как дружба с Галкой. Я ей во всем подражала. А когда пошла в шестой класс, появилось обстоятельство, которое нас еще больше сблизило: меня, как двумя годами раньше ее, тоже наградили путевкой в «Артек». Лучшего консультанта в таком тонком деле, как первая, и к тому же столь дальняя, поездка без родителей, я не могла себе и желать. Галка столь подробно описала мне быт, режим и традиции этого «элитарного» пионерского лагеря, что я оказалась, пожалуй, самым подготовленным ребенком во всей дружине «Лазурная». Короче говоря, в то время, когда юные пионеры, впервые оторвавшиеся от маминой юбки, испытывали стресс и худели, я за четыре недели поправилась на два килограмма. Это, ей богу, подружкина заслуга. Жаль, что после того, как она убедилась, что сердце брата ей не завоевать, пути наши разошлись. Но это случилось значительно позже – Галка и в этом была чрезвычайно целеустремленной. Кстати, она стала очень хорошим врачом-хирургом и, по последним сведениям, живет и работает в Красноярске.
Такой была Галка. Совсем другое дело – Володя. Во-первых, он был мальчиком, во-вторых, кузеном. То есть этакая смесь друга и брата. Причем именно в этой последовательности – сначала друг, потом брат. Возраст нас, конечно, тоже сближал: он всего на полгода старше меня. Но вот по способностям – полная мне противоположность. Математик до мозга костей, как наши с ним бабушка и дедушка, и как тот, расстрелянный в 38-ом бабушкин брат Володя, в честь которого и получил мой кузен свое имя. Впрочем, я думаю, что и его мама (моя тетя Тая, которая, вообще-то, Тея) тоже была не без искры божией в точных науках, да ей учиться не довелось.
Сначала Володя был учеником Глинской начальной школы, а в пятый класс пришел к нам. Жил он несколько лет у бабушки. (Семья тети Таи переехала в Тасеево позже.) Каждое утро мы встречались с ним на замерзшей реке и шли дальше в школу вдвоем. Потом весь день сидели за одной партой. Потом вместе шли домой, потом на репетиции. У него был замечательный слух, и он пел в хоре и играл на аккордеоне. Возвращались с репетиций тоже вместе. Ну, и, конечно же, я часто бывала у бабушки и там мы тоже общались. Вы спросите, а не надоедали ли мы друг другу? Наверное, нет, потому что, стоило только однажды нашей классной руководительнице посадить нас с отстающими учениками (ради повышения их успеваемости), мы тут же, не сговариваясь, объявили Нине Александровне бойкот. Ей, бедной, ничего не оставалось сделать, как вернуть нас на прежнее место. Не то, что б мы не хотели помогать отстающим. Да, ради бога, и всегда пожалуйста. Но сидеть при этом мы должны были вместе. Потому что по своим способностям мы были в тот момент единым целым. Даже когда я еще не была увлечена русским языком и литературой, в математике я была полным нулем, а естественные и гуманитарные предметы давались мне легко, и я в них запросто за время контрольной могла выполнить две порции заданий. А Володя то же самое делал на алгебре и геометрии. Не думаю, что учителя были столь наивными и ничего не замечали. По-моему, они были просто очень умны и правильно рассудили, что у каждого своя стезя, и ничего плохого в том не будет, если я, «за себя и за того парня» попрактикуюсь в написании сочинений, а Володя решит еще один вариант контрольной по физике. Ведь оттого, что они бы нас «уличили», Володя не стал бы гуманитарием, а я – математиком.
Снова отступление (простите уж). Мои дочери, даже не подозревая о моем грандиозном опыте в этом деле, избрали точно такую же модель обучения. Однажды, поздно вечером, когда весь дом, казалось бы, уже погрузился в сон и тишину, я услышала всхлипывания, доносящиеся из комнаты старшей дочери. Естественно, я тут же пошла к ней, чтобы выяснить, что случилось – ведь мог же ребенок заболеть и нуждаться в помощи. Вот какую картину я увидела: дочь в ночнушке сидит за письменным столом, перед нею раскрытая тетрадь, на пустой странице название сочинения и большое мокрое от слез пятно. На мой вопрос: «В чем дело?», последовал монолог:
-- Вот вечно вы, глупые учителя литературы (я, значит, в том числе), задаете детям эти дурацкие сочинения, которые ни один нормальный школьник написать не может и т.д. и т.п.
«На шум» проснулась в соседней комнате младшая дочь. (Она двумя годами моложе, но училась только классом ниже, потому что в школу пошла пяти лет). Возюкая руками по заспанным глазам, она посмотрела на старшую, и тут же смекнула в чем дело:
-- По какому роману-то нужно писать? Расскажи подробненько. Напишу уж.
Оказалось, что машина давно уже запущена и действует безотказно: младшая пишет старшей сочинения по произведениям, изучать которые сама будет только в следующем году, а старшая делает за нее домашние задания по математике. И все, включая учителей, довольны. Были у меня, конечно, опасения: а как же на контрольных и экзаменах? Оказалось, все так же, как и у нас с Володей – бартер. Только с одноклассниками, а не с сестрой. Жизнь показала, что подобная практика «двойных заданий» вполне себя оправдывает: старшая дочь стала программистом и бухгалтером, младшая – филологом, Володя – замечательным радиоинженером, а ваша покорная слуга – учителем русского языка и литературы.
Только все это тоже произошло позже. А тогда мы просто росли, дружили, учились, взрослели, набирались опыта общения с представителями противоположного пола. Мне в этом плане совсем не повезло: брата, начиная с пятого класса, я видела лишь два месяца летом и две недели зимой, когда он приезжал на каникулы. Папу… Ну, об этом вы уже прочитали… Оставался Володя, который и заменил мне в этом непростом возрасте весь «мужской пол». И, должна отдать ему должное, достойно заменил. Это именно он был рядом со мной, когда я вместе с велосипедом свалилась с обрыва в Усолку (гоняла ж, как угорелая). Успокоил меня, трясущуюся от испуга и боли, и даже чем-то умудрился замотать дыру в моем колене, а потом полкилометра вел «раненного бойца» и тащил на себе разбитый вдребезги велосипед. Это он приносил мне домашние задания и объяснял математику, когда я в очередной раз сидела дома с ангиной. Это он, а не какая-нибудь подружка, был моим тайным поверенным, когда я впервые почти по-настоящему влюбилась в мальчика, который был двумя годами старше меня. Володя даже передавал туда-сюда записки, которые мы с этим мальчиком писали друг другу. Одним словом, Володя мне помогал, меня защищал, подставлял в трудную минуту плечо. Образ рыцаря в пору героев войны, пятилеток и космоса был совсем забыт. Но теперь, возвращаясь в прошлое, я могу точно сказать, что Володя вел себя по-рыцарски. Он, будучи сам еще только подростком, показал, каким должен быть настоящий мужчина. Под влиянием отношений с ним у меня сложилось представление о том, какого именно спутника жизни я хочу видеть рядом с собой. И я такого потом долго искала. И не выходила замуж до тех пор, пока не нашла. Двадцать девять лет супружества и две, выращенные в любви и согласии дочери, тому доказательство. Но кто знает, могла бы я сейчас это написать, если бы в моем детстве не «водилась» с Володей?