Все началось с утра. Уже по дороге на работу я ощетинилась на свою должность музейного смотрителя. Я эту должность ненавидела и поэтому писала стихи, прозу и картины.
Они рождались почти непроизвольно, мучая меня своим натянутым, глухим и страшным напряжением. Каждый день я шла на работу и сознание мое погружалось в глубокий беспробудный сон, от которого гудела голова и конечности становились ватными. Характер должности держал меня в невольной обездвиженности, что заставляло еще больше желать потока движущихся мыслей. Картины гипнотизировали меня, давили своим грозным и вечным величием. К концу второго года на этом месте я дошла до того, что целый день вязала носки, перчатки, шарфы и улыбаясь пожилым коллегам, говорила с ними на бытовые темы. Я перестала смотреть на себя в зеркало, носила длинные юбки и даже голову иногда повязывала платком.
И как могло случиться так, что в одно прекрасное утро я встретила человека, который шел именно в музей, и именно ко мне. Хотя наша встреча могла показаться случайностью. Ведь мы столкнулись на улице, внезапно опустевшей, отодвинувшей мир за кулисы этой сцены.
Он был старше меня лет на тридцать. На худом лице была печать дорог, болезней и тоски. Он остановился и, посмотрев на меня, сказал:
- Ну, здравствуй, великая художница и поэтесса.
- Здравствуйте, великий художник и поэт. – ответила я, не растерявшись.
Так мы стали общаться на расстоянии. Художник улетел в Венецию. А меня тут же повысили в должности и перевели в другой отдел. С того самого момента мои неистово движущиеся мысли нашли свое применение в работе над научным описание картин, что и привело к еще более бурным творческим порывам над своими собственными работами. Художник писал мне письма, но не отправлял их. А я писала и отправляла. Писала стихами, порывами, жалобами на свое бессилие создавать картины лучше, чем они получались на самом деле.
В один прекрасный день в мой кабинет кто-то постучался.
- Войдите! – крикнула я.
Курьер протянул мне корзинку с цветами и удалился. Я сначала подумала, что этот молодой человек ошибся дверью. А потом вспомнила о своем новом друге. Точно! Желтые цветы… Желтые лилии, а в них вложена телеграмма: «Скоро вернусь Россию». Я поставила корзинку на стол и дрожащими пальцами стала писать ему очередное письмо: «Вы не любите меня! Не любите! Я плачу и рыдаю, предчувствуя разлуку с вами. Ведь мы обязательно расстанемся. Почему? Потому что я не могу находиться рядом с вами. Я боюсь вас, понимаете, боюсь. Меня пугает небо, которое вы пишете. Оно такое желтое, сияющее – а там вы… вы сами. Как вы не понимаете, что
для меня важно то, что вы создали! Неужели вы не чувствуете, что мне больно от одного упоминания вашего имени? Как долго я жила без подобных чувств. Представляете – шесть лет без страданий. Были какие-то эмоции, плюшевые влюбленности, но я чувствовала пустоту. И знаете, что я делала? Я молилась! Молилась о том, чтобы Бог послал мне чувство настоящей любви. Не такой типо «Маша+Вася», а такой, чтобы сердце мое наполнилось до краев. Эти чувства должны были сделать из меня художника. Я просила и в то же время боялась, что просимое может исполниться…»
Каждый день был для меня ожиданием встречи. Я любила все, что было связано с ним и что его окрыжало: воздух, траву, друзей, жену, людей… И что самое важное : я стала готовиться к своей второй персональной выставке. Я сделаю это для него и ради него! Придет он, посмотрит на мои работы – и больше мне ничего не надо.
Я благодарна Господу за этот дар. Вы – целый этап в моей жизни. Желаю вам сделать то, что вы должны сделать.
…Как в «Солярисе» Тарковского…возвращение блудного сына… и снег пойдет прямо внутри храма…
Сентябрь 2006 г.