Жила -была Варвара. Нет, жила была я, а Варвара существовала в другом измерении - в семье моих дальних родственников. Семейство это составляли три женщины. Мама была меня на добрый десяток лет старше, дочка, соответственно, на столько же младше, а для самой последней я считалась крестной матерью. Это, конечно, накладывало, определенные обязательства, в основном, финансовые: крестнице, случалось, нужны были новые ботинки, или фигурные коньки, или еще что-нибудь в этом роде, но совершенно необходимое. Но особых общих интересов как-то не было, и их гостеприимством я не злоупотребляла. Если же приходилось посещать семейство, то разговоры велись преимущественно вокруг Варвары. В три голоса мне наперебой рассказывали о ее необыкновенных талантах. Сама Варвара меня игнорировала. Встречая в дверях, демонстративно отворачивалась, надменно проходила мимо, и ее спина источала холодное и абсолютное презрение. Каюсь, я платила ей тем же.
Свое имя она получила за излишнее любопытство и стремление постоянно находиться в курсе всех событий. За что и поплатилась. Определенная часть тела у нее была неестественно короткой: прищемили дверью и потребовалось оперативное вмешательство. С годами любопытство Варвара несколько подрастеряла, зато приобрела железобетонное чувство собственного достоинства и поразительную уверенность, что все вокруг обязаны поступать согласно ее представлениям о жизни. Она была невероятно чистоплотна и отличалась маниакальной страстью к порядку. За небрежно сброшенные у порога туфли или оставленную не на месте вещь карала жестоко и изобретательно.
В общем, я, человек безалаберный, была довольна, что наши жизненные пути не пересекались, и была уверена, что не пересекутся никогда.
Но человек предполагает… Обретение Казахстаном суверенитета весьма ощутимо долбануло по «этническим русским», пару столетий считавших эту благословенную землю своей Родиной. Помыкавшись без достойной работы (НИИ, где работала Марина, моя средняя родственница, развалился, два ее высших образования– геолога и патентоведа –оказались ненужными), растеряв друзей и родных, решившихся на эмиграцию, хлебнув проблем с казахским языком, неотвратимо становившимся государственным, семейство решило, что здесь (читай:- в Алма-ате) делать больше нечего и надо переселяться в Питер, где проживала старшая сестра Марины, и, соответственно, родная дочь Антонины Георгиевны. Съездив на разведку, Марина отправила вещи контейнером, забрала дочь, которую надо было определять в школу, а мать оставила продавать квартиру и получать гражданство. Антонина Георгиевна на пару месяцев поселилась у меня.
Это была фантастически целеустремленная и организованная женщина. Каждое утро она начинала с часовой зарядки, кухня и вся квартира блестела, по возвращении с работы меня ждал вкуснейший обед. Таких кулинарных изысков я не пробовала, наверное, ни разу в жизни. И это при том, что ежедневно она бегала по всевозможным учреждениям, собирая необходимые справки, и в свою пустую квартиру, ожидая там возможных покупателей. Однако чем ближе к завершению был процесс продажи квартиры, тем мрачнее она становилась. Причиной была Варвара. Что с ней делать?
Мне довольно трудно сказать человеку нет, но в данном случае я категорически отказалась брать на себя за нее ответственность .
Антонина Георгиевна так и этак подступала ко мне с этой проблемой, однако я была непреклонна. Варвара мне не нужна, я не хочу, чтобы она появлялась в моем доме.
Наконец, квартира была продана, и достаточно удачно. Вернувшись домой, я застала Антонину Георгиевну за любопытным занятием: она пересчитывала деньги, раскладывая их по кучкам, видимо, соображая, как лучше ими распорядиться. Она увлеченно принялась рассказывать, как удачно все сложилось, но глаза от меня прятала.
– А как с Варварой? – Я почувствовала неодолимое желание заглянуть под кровати.
– Она… ушла.
– Куда?
– В подвал… Ты прости, я не могла ее бросить и привезла сюда. Но она не захотела заходить в квартиру и убежала в подвал.
– И что теперь?
– Не знаю… Из глаз Антонины Георгиевны потекли слезы. – Мне , наверное, придется ее усыпить. Помнишь, ты рассказывала про Бони, подскажи, как это сделать.
Бони - это собака, большой белый пудель, похожий на карликового белого медведя. Она прожила у меня от силы месяц. Узнав, что я хочу завести собаку, знакомые собачники привезли мне ее за символическую цену, поскольку старые хозяева срочно хотели от животного избавиться, якобы в связи с отъездом. Собачники же взяли надо мной шефство: дали рекомендации по содержанию, а, главное, привели собаку в порядок: ее свалявшаяся шерсть была в ужасном состоянии. Больше трех часов псину стригли, уложив на стол. В итоге шерсть кучей лежала на клеенке, собака приобрела благородную форму, а на задних ногах обнаружились следы уколов. Тогда я не придала этому значения ( о собаке я мечтала с детства и с восторгом предвкушала, как буду дальше жить с этим очаровательным существом)
А через неделю Бонька, к которой я успела по страшной силе привязаться, свалилась с жесточайшей формой нервной чумки. Лечение не дало результата (хотя я и научилась виртуозно делать уколы). Припадки становились все чаще. Несчастное животное непрерывно скулило от боли, отнялись ноги, и консилиум собачников принял решение ее усыпить. Меня снабдили необходимыми препаратами и, обливаясь слезами, я ввела ей снотворное, а затем остановила сердце. Выражение собачьих, все понимающих глаз, я, наверное, не забуду никогда в жизни. Три дня я не могла работать– был нервный срыв– а придя в себя, решила: больше – никакой живности. Тем более, кошек. Им ведь еще и песочек менять приходится.
В общем, я ушла в свою комнату, хлопнув дверью, и предоставив Антонине Георгиевне самой разбираться со своими проблемами.
Несколько дней мы о Варваре не говорили: я пресекала всякие попытки завести о ней разговор. Получение гражданства задерживалось, и Антонина Георгиевна продолжала у меня жить, восхищая обедами и ужинами.
Хорошо помню, что в воскресенье я позволила себе поваляться подольше и проснулась оттого, что в дверь скреблась Антонина Георгиевна.
– Иди, посмотри, – шепотом позвала меня она. Недоумевая, я потащилась за ней в свой совмещенный санузел. Дверь была чуть приоткрыта и, подтащив меня к щели, Антонина таинственным шепотом сказала: Смотри!
На унитазе боком восседала Варвара. Взгляд у нее был отсутствующий, как у всех кошек, отправляющих естественные надобности. Закончив свое грязно дело, кошка , балансируя на боковине, поднялась на задние лапы и всем телом навалилась на рычажок сливного устройства. Проводив взглядом массу воды, с ревом исчезнувшую в сливном отверстии, она соскочила на пол и принялась исступленно вылизываться.
– Видишь, она не доставит тебе хлопот! – с победоносной улыбкой провозгласила Антонина Георгиевна. – Ну, пусть она останется, а ?
Потрясенная, я закивала головой.
Оказывается у же несколько дней Варвара жила в моем доме, скрываясь в комнате Антонины Георгиевны, и благоразумно не подавала голоса. После премьеры она осмелела, не отходила от хозяйки, но не следовала за ней по пятам, а как бы предвосхищала ее движения. Она вела ее по утрам в зал, где та делала зарядку; усевшись на стол, пристально наблюдала за ее движениями. Затем отправлялась в ванную и, вскочив на стиральную машину, ждала, пока та примет душ. Куда бы и зачем ни направлялась Антонина, впереди шествовала Варвара. При любом удобном случае запрыгивала к ней на колени и благостно урчала, получая свою порцию поглаживаний. Антонина Георгиевна почти перестала со мной общаться – она разговаривала с Варварой. Их трогательное единство умиляло и несколько пугало меня: гражданство было наконец получено и мне предстояло остаться С Варварой, которая по прежнему считала меня предметом обстановки, тет-а -тет.
Когда, посадив в вагон Антонину Георгиевну, я вернулась домой, Варвара встретила меня у двери. Требовательно и вопросительно мяукнув и получив ответ, что хозяйка уехала, она мне не поверила, и принялась скрести дверь когтями, требуя открыть. Убедившись, что за ней никто не скрывается, кошка горестно мявкнула и удалилась в комнату, где спала раньше Антонина.
Утром она оттуда не вышла, не встретила меня после с работы, а заглянув на кухню, я увидела, что к оставленной еде никто не прикоснулся. Обеспокоенная, поспешила в опустевшую теперь комнату. Варвара, скорчившись, сидела на кровати. Безумная надежда, мелькнувшая в ее взоре, сменилась тупым равнодушием, а попытка прогладить привела к тому, что, остревенело зашипев, она вывернулась из-под руки и сиганула под кровать.
Через пару дней кошка начала есть, но разочарованно мявкала при моем появлении и ни на какие контакты не шла. Через неделю ночью явилась ко мне в спальню и залезла под одеяло, устроившись в ногах. Делить постель со снизошедшей до меня кошкой, я не собиралась, и неделикатно спихнула нахалку на пол. Без малейшего звука она повторила попытку, которая тоже не удалась. Потом еще, и еще , и еще раз. Разозленная, я встала и выставила ее, захлопнув за ней дверь. В конце концов, должно же животное знать свое место!
Проснулась я оттого, что кто-то резко толкнул меня в грудь, а затем чем-то мягким настойчиво бьет по щеке. В недоумении я открыла глаза. Варвара! Этого только не хватало! Увидев мои открытые глаза, она удовлетворенно муркнула и спрыгнула на пол, направившись к (отрытой!) двери. Вот зараза! Как же она ее открыла?
Нащупала на тумбочке будильник. Скотина! Разбудила – я могла бы еще спать целых полчаса. Повернувшись на другой бок, я закрыла глаза, намереваясь подремать.
Ага! Размечталась! Варвара с требовательным мявом вскочила мне на плечо. Господи, чего ей надо? Есть что ли хочет или я забыла и оставила закрытой дверь в туалет? Пришлось подниматься. Поощрительно мяукая, Варвара привела меня … в зал. И не просто в зал. Она застыла перед магнитофоном, словно чего-то ожидая! Я недоуменно уставилась на нее. Потом проверила дверь в туалет - открыта, на кухне полная чашка китеката, в блюдечке свежая вода. Ну да, я же перед сном ее чашки вымыла (Антонина предупреждала, что Варвара из грязной посуды не ест). Варвара противно и требовательно орала. Заболела она , что-ли?
–Чего тебе надо?
Варвара вновь привела меня в зал и остановилась перед магнитофоном. Музыки, что ли требует? Ну давай, включу. Из магнитофона полилась мелодия, под которую Антонина делала свою зарядку. Варвара удовлетворенно фыркнула и вскочила на стол, приняв хорошо знакомую созерцательную позу.
– Господи, – дошло до меня, – да она же привела меня делать зарядку! Вот дуреха! Я же не Антонина, с ее правильностью. Посмеиваясь, я развернулась, чтобы пойти в спальню, но грозное М я-я-у! заставило меня переменить решение. Спать уже не хотелось. Время есть, можно и подрыгать руками и ногами под зажигательную музыку.
Так был сделан первый шаг к капитуляции. Дальше уступки покатились лавиной.
Брошенные вещи приводили Варвару в неистовство: она рвала когтями свалившиеся со стула итальянские колготки, интимные предметы дамского туалета, оставленные в спешке на полу, отыскать сходу было невозможно. Разве что во время генеральной уборки я могла найти их под диваном или за шкафом. Неубранная постель ( Ну чего ее убирать, если вечером придется расстилать снова! ) превращалась в какой-то сбитый комок, немытая посуда, оставленная на столе, неизменно оказывалась на полу, хорошо, если не разбитая на кусочки. По- моему, чистоплюйка саркастически улыбалась, глядя как я, чертыхаясь, привожу все в порядок.
За хорошее поведение меня ждала награда: Варвара вскакивала ко мне на колени, выгибала спину и позволяла себя погладить.
Спала она теперь исключительно у меня под одеялом, попытки ее выгнать, успехом не могли увенчаться по определению. Одна спать она не желала, открывала любые двери, кроме входной - запертой на засов: подсовывала лапу или наваливалась на дверь всем весом. И ложиться спать приходилось не позднее двенадцати. Варвара просто не давала мне сидеть за компьютером дольше: покровительственно урча, вскакивала на стол, топталась по клавиатуре, вертела перед носом коротким хвостом, закрывала дисплей. Кричать на нее, скидывать со стола было бесполезно - ее воля была значительно сильнее моей.
Гостей моих она тщательно обнюхивала, благосклонно укладывалась на ноги, если они ее устраивали, разрешала почесать шейку. Она даже деликатно удалялась, когда расстояние между мной и гостем становилось столь малой величиной, что ею можно было пренебречь.
Если же человек ей не нравился, особенно если от него попахивало перегаром, она начинала истошно орать, не давая даже разговаривать. Когда это не действовало, принимала крутые меры: ботинки гостя оказывались подозрительно влажными и весьма специфически пахли, причем бесполезно было прятать их в тумбочку - тумбочку она тоже умудрялась открыть, просачивалась внутрь и расправлялась с неугодной обувью. На крайний случай в ее арсенале имелось крайнее средство - когти, которыми она успешно полосовала брюки и колготки, а могла оставить глубокие кровоточащие следы и на голой коже. В конце концов в друзьях у меня остались только тщательно отсортированные особи.
Когда я однажды я не пришла ночью домой, (ну мало ли по каким причинам свободная и взрослая женщина не ночует дома) Варвара устроила мне подлинный бойкот - отказалась есть.
Короче, опекала она меня с подлинной страстью и через пару месяцев выдрессировала. По правде сказать, пользы от нее было больше, чем неудобств.
Голова довольно быстро переставала болеть, если она укладывалась на нее, урча как трактор. Когда начались боли в суставах, приноровилась спать на бедре, что дало мне возможность засыпать без анальгетиков.
Варвара караулила чайник: увлекшись работой, я забывала его на плите, все как-то не удосуживаясь купить новый, со свистком. Она являлась в комнату, и многозначительно мяукнув, требовательно вела безответственного человека в кухню, наполненную паром.
Варвара следила, не протекает ли где-нибудь вода. До ее появления у меня были серьезные неприятности с нижними соседями: дом старый, и прорвавшийся шланг или протекающий бачок служили поводом для бурного скандала. Остановить его ни извинения, ни посулы оплатить ремонт были не в состоянии.
Дважды она спасала меня от пожара. Как-то раз, когда отключили газ, я опустила в кухне кипятильник в литровую банку с водой, – очень кофе захотелось, – села поработать и вспомнила о нем только , когда в комнату ворвалась Варавара, с вытаращенными глазами и безумным завывающим мявом. Вода из банки вся выкипела, и кипятильник начинал потихонечку светиться зловещим красным светом. В другой раз, поджигая газ, я небрежно швырнула спичку в мусорное ведро и сразу же ушла в комнату : зазвонил телефон. Очевидно, спичка не потухла. Бумаги, которые я сама запихала в ведро полчаса назад, вспыхнули и … Благодаря Варваре обошлось все обгоревшим краем пластикового подоконника, стекавшего горящими каплями в несчастное ведро. Правда, в доме еще долго противно воняло.
Однако было одно «но». Расписывая достоинства Варвары, Антонина забыла упомянуть об одном обстоятельстве. Варвара была кошкой, а кошки... Дважды в год на Варвару находило любовное томление. Она начинала сладострастно кататься по ковру и завывала перед входной дверью, требуя, чтобы ее выпустили. Вернувшись через пару дней, неимоверно грязная (ее белая шерстка наглядно иллюстрировала оттенок, известный под названием "мокрый асфальт"), она безропотно соглашалась вымыться в ванной. Не возмущалась, когда я мыла ей морду шампунем, только дергала ушами; стонала, но терпела поливание душем. После процедуры фыркала и норовила встряхнуться, не дожидаясь полотенца, брезгливо трясла то одной, то другой ногой, щедро поливая водой и меня, и зеркало, и кафельный пол. Укутанная в полотенце, терпеливо ждала, когда я включу фен и начну ее сушить, хотя и не старалась скрыть, что это не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Потом укладывалась на свое любимое место под настольной лампой и удовлетворено урчала, вызывая ассоциации с завыванием трактора, то обрабатывающего ровное поле, то ползущего в гору.
Через пару месяцев Варвара производила на свет пару котят, неизменно принося их мне в постель и только в результате долгих уговоров соглашаясь вернутся с ними в шкаф, где под висящими платьями я устраивала для нее и ее потомства из старой шубы что-то вроде логова. Каюсь, я оставляла только одного котенка. Избавляться от остальных мне помогала моя приятельница.
Когда я звонила ей, она понимающе спрашивала: что, опять? – Опять,– со вздохом соглашалась я. Слава богу, она не знакомила меня с подробностями своих манипуляций. Оставшийся же котенок доставлял мне искреннюю радость своими выходками, ( Варвара оставляла меня ненадолго в покое, перекдючаясь на опеку над ним) пока наконец не находилось кого-нибудь, кто соглашался принять на себя заботу о его дальнейшем существовании. Пару раз пристроить кота не удавалось, и я долго жила с двумя кошками в доме. Хотя, надо признать, ни один из котят не дотягивал по интеллекту до матери. Или это я плохая воспитательница?
Варвара прожила у меня лет 10. Морда у нее поседела, на подъем она стала тяжела, деспотизм сменился апатией. Больше лежала под лампой, которую пришлось переставить на пол. Под конец потребовала открыть дверь и с трудом спустилась по лестнице в сопровождении собственного сына. Димон через пару часов вернулся. А Варвару я больше не видела.
Если учесть, что в семье моих родственников она прожила не меньше семи лет, умерла она в глубокой старости.