Исполняющая обязанности директора Мария Михайловна Матвеева, старая дева, сказала, что немецкого языка всего девять часов, поэтому она дает мне ботанику в 5-х, 6-х классах, зоологию, физику в 6-х – итого 18 часов.
-Календарные планы сдадите через неделю, - строго сказала она.
Этого я не ожидала! По немецкому языку я могу и календарные и поурочные планы писать. А как быть с остальными предметами? Полистала учебники, все знакомо, но как распределить темы по часам? Вот и первые трудности… Я обратилась к Марии Михайловне с просьбой объяснить, но она зло прошипела:
-Присылают кого попало! - и вышла из учительской.
Я расплакалась, но Тоня меня успокоила: "Вот вернется завуч из отпуска, возьмешь у нее прошлогодние планы, ведь учителя пишут по два экземпляра – для себя и для завуча". Оказывается, так просто, зачем же злая мегера плюнула мне в душу? Что же, стерплю. Тоня помогла мне устроиться с питанием. Учителя, живущие при школе, не могли дома еду готовить, так как не было плит, да и продуктов нигде не купить. Поэтому все «столовались» у местных жителей. Мы с Тоней устроились «на стол» к Мельниченко. Анна Павловна и Николай Михайлович жили одни, их дочери–близнецы были замужем. У Мельниченко полный погреб варенья, солений, так что кормили они нас хорошо, к добрым хозяевам мы попали. И стирать, и купаться в бане мы к ним ходили, и все это за 25 акша.
Уже познакомилась с учителями, большинство из них были молодые, были и семейные, особое внимание уделялось женам фронтовиков и семьям погибших. У секретаря парторганизации ТНРБ Тупициной муж был на фронте, ее старший сын в моем классе. Как–то она спросила меня об отце, я сказала, что мой отец в трудармии, а шесть моих родственников погибли в этой войне. Разговор слышали все учителя, а на следующий день ко мне вошла Мария Михайловна, она подала сверток.
-Что это? - удивилась я.
-Туфли, носите, пока тепло, а свои ботинки приберегите до холодов.
-Спасибо, Мария Михайловна!
Оказывается, никакая она не мегера, может быть, просто требовательная и чуточку нетактичная. Я впервые надевала хотя и поношенные, но еще очень приличные туфли на каблучке. Еще один добрый человек на моем пути.
На первом педсовете решали вопрос о нагрузках, о классном руководстве и назначили агитаторов. На ближний полевой стан утвердили Любу Охотникову, а на дальний - меня, туда же едут мои семиклассники. Это в тридцати километрах от Шагонара. Парторг Татьяна Ивановна объясняла мне, что нужно делать на полевом стане, но для меня это родная стихия, сколько лет подряд я убирала зерновые в родной Сосновке, и агитаторы приезжали к нам! Только теперь я должна не снопы вязать, а вести учет работы, подводить итоги соревнований между звеньями и, самое главное, проводить политинформацию, сообщать о положении на фронте, ведь радиоточек и приемников на поле не было. От полевого стана до поселка Торгалык пять километров – это меня тоже не страшит, всего два раза в неделю сходить. В первый раз я вошла в правление колхоза и была приятно удивлена. Председатель колхоза Петр Прохорович Власов, родной брат мамы Раи, узнал меня, собрал для меня газеты, нашел даже бумаги для учета соревнований и для «боевых листков». Потом повел меня домой, его красавица Луша забыла, что мы у Горевых смотрели косо на нее, она накормила меня вкусным обедом и даже предложила искупаться в бане.
На обратном пути я вчитывалась в строчки «от советского Инфорбюро», выбирала самое важное, о чем буду рассказывать людям. Истерзанные затянувшейся войной, измученные трудной работой, люди с большим вниманием выслушивали эти сообщения. Казалось, малейшее продвижение советских войск на запад придавало им силы. И тогда появлялась в «боевом листке» запись: «Я обязуюсь в честь победы под Курском выполнить полторы нормы», и подпись – вязальщица такая–то. Дед Иван Кураев, бригадир, был глуховат, он всегда подходил ко мне с вопросами.
-Скажи–ка, дочка, товарищ Сталин бывает на фронте?
-Не знаю, дедушка.
Но однажды в киножурнале показывали товарища Сталина с биноклем возле окопов, это я видела.
-Должен бывать он среди солдат, должен!
Как–то заболела одна женщина, отправили в больницу. Вязальщицы не справлялись с работой, на помощь пришла я, дело пошло на лад. В обед дед Иван сказал:
-Ай да училка! Молоток! Спасибо, дочка.
В другой раз уехала повариха, у нее дома случилось несчастье. Я согласилась заменить ее, не оставлять же всех голодными, тем более, что я в свободные минуты помогала поварихе и раньше. На двух треногах стояли два больших чугунных котла, один для чая, другой для супа. В суп клали обычно небольшой кусок мяса, но суп получался наваристым. В общем, никто не жаловался, ели все с аппетитом, я собой довольна. Дня три я успешно заменяла повариху, а на четвертый произошла осечка. Обед у меня был уже готов, оставалось заварить чай. Заварка была самодельная из сушенных трав и сушенной моркови, нарезанной мелкими кубиками. Я набрала в кладовке пригоршню заварки, выхожу и вижу, к нам подъезжает белая «победа». Начальство! Скорей подняла крышку котла и бросила туда заварку. Из машины вышел Тока, как всегда подтянутый, в темно–синем костюме и светлой рубашке с галстуком. Он поздоровался, спросил, как мы живем, потом просмотрел на стене «итоги соревнований» и «боевые листки».
-Кто у вас так хорошо рисует?
-Федя Кураев, - отвечаю я.
И тут подходит бригадир.
-Это мой внук художничает.
Они начали говорить об урожае, а я скорее к котлам. И только теперь я обнаружила, что заварку я бросила в суповой котел. Что я наделала? Вдруг кто–то захочет пообедать здесь? Ко мне подошла тетя Мария Шведова: «Что ты так волнуешься?». Я ей рассказала о своей ошибке. Она взяла ложку, попробовала суп и успокоила меня:
-Получился суп с морковной приправой, очень вкусный.
Бригадир пригласил Току пообедать с бригадой, но он выпил только кружку чая. Потом он беседовал как-то по-родственному с колхозниками, говорил о положении на фронте, о необходимости до холодов убрать хлеб и сообщил важную новость. Малый Хурал обратился в Верховный Совет СССР с просьбой принять Туву в состав Союза. Вот бы научиться так говорить с народом!
Приехал председатель колхоза, привез свежие газеты. Я увидела, что газета за 8 сентября. Как же так? Я в работе не заметила, как прошло первое сентября – начало учебного года. И только 23 сентября после окончания хлебоуборки нас вывезли в Шагонар, учебный год у меня и у семиклассников начался 24 сентября.
11 октября 1944 года в Шагонаре, как и во всей Туве, проходил митинг по поводу принятия Тувы в состав Советского Союза.
В школе у нас появилась новая директриса Кузнецова Тамара Васильевна. Я пошла к ней представиться, она сказала, что я похожа на ее старшую дочь, которая учится в Московском пединституте. Еще новичками были географ Борис Николаевич Николаев, москвич, и физрук Сопляковский Степан Акимович, белобрысый парень с култыжкой вместо левой руки. Девчата хихикали над его фамилией, но он вскоре женился и стал Городнянским, взяв фамилию жены.
Мне выдали зарплату за август и за сентябрь, командированным платили 250 акша, а нам по 175 акша. Но тут же мне объяснили, что уже прошла подписка в помощь фронту, большинство подписалось по 50 акша в месяц, директор и бессемейные подписались на 100 акша, ну, и я тоже. Итак, начисляли мне 175 акша, 100 удерживали в помощь фронту, 25 акша платила за питание, на все остальное 50 акша. Нам выдавали лимиты второй категории на 750 акша в год. В лимитной книжке расписано, что я могу приобрести за год: юбка – 1, платье – 1, чулки – две пары и так далее. Когда привоз товара в магазине, все бегут туда и покупают, кому что достанется, а из книжечки вырезают эту вещь и размер суммы. В первый привоз я купила себе синее шерстяное платье, ведь у меня за два месяца зарплата! Иду на урок в шерстяном платье и в туфлях на каблучках и горжусь - я учительница! Особенно приятно это осознавать, когда урок пройдет удачно. Вот бы Анна Ефимовна или Екатерина Захаровна увидели меня сейчас! Хочу, чтобы папа или мама Рая побывали у меня! Однажды мне сказали, что к Косолаповым заехали сосновские мужики, они везут в Чадан товар, муку. Я побежала туда, старший ямщик Вдовин Кузьма рассказал, что у нас дома все в порядке, что мама Рая шлет привет мне. Я дала ему 50 акша и попросила, чтобы передал их маме. Кузьма тут же послал парня в магазин за водкой:
-И ты выпей с нами, - говорит он мне.
« А деньги матери я дома отдам, не беспокойся».
Но мама этих денег не получила, пропил все ямщик. Тогда я решила покупать лучше вещи для сестренок и братишек. Как–то сидим в учительской, заходит географ Николаев и говорит:
-Клавочка, я был в магазине мне досталась только одна вещь, я подумал, что она вам пригодится, - и развернул дамские рейтузы.
Алым огнем запылали мои щеки, девчата смеются, а он спокойно положил вещь в мою сумку. Мои подружки говорили мне:
-Ты замечала, какими глазами смотрит на тебя Борис Николаевич?
-Но ему же 40 лет!- возмущалась я.
Не приспособленным к жизни был этот москвич, рассеянный, иногда дети приносили в учительскую его галоши, оказывается, он забыл их возле магазина. Мне он говорил:
-Клавочка, вот кончится война, я повезу вас в Москву на учебу в институт.
-Не будь дурой, завлеки его и будешь жить в Москве, - говорила мне моя старшая подруга Полина Федоровна.
Дети в классах посмеивались над его странностями, поэтому на уроках географии была плохая дисциплина. Однажды завуч, разбирая его очередной неудавшийся урок, сказала:
-Вам надо учиться владеть классом. Я была в этом же классе на уроке немецкого языка, дисциплина отличная, хотя Клавдия Адамовна – начинающий педагог.
Потом он подошел ко мне: "Как это у Вас получается?"
Кто–то зло пошутил:
-А она угостила учеников орешками, вот они и слушаются.
На следующий день Борис Николаевич купил кулек кедровых орехов, принес в самый шумный шестой класс. Весь урок дети с удовольствием грызли орехи, учитель в это время объяснял тему. И опять взбучка бедному Николаеву от завуча. Надо сказать, что у меня тоже не все было гладко на работе. В пятом классе избалованный сынок директора Шекперского совхоза Канский вдруг заявил мне на уроке:
-Не хочу учить фашистский язык! - хлопнув дверью, он вышел из класса.
Кто–то поддержал его:
-А зачем, правда, мы учим фашистский язык?
В общем, урок сорван, я начинаю объяснять детям, зачем мы изучаем немецкий, а у самой комок в горле, вот–вот расплачусь.
В школе кончились дрова в самые сильные морозы. Всем разрешили сидеть на уроках в пальто. У меня была единственная теплая вещь – стеганая фуфайка. Вхожу в пятый класс:
«Guten Tag! Setzt euch!» Канский выкрикнул с места:
-А я думал, уборщица вошла. Поучилась бы у моей мамы одеваться!
Дети зашикали на него. А я проглотила горькую пилюлю. Не драться же с глупым, ленивым пацаном. Его родители жили в 20-и километрах от Шагонара. Как–то мать приехала на собрание в школу в прекрасном драповом пальто, шляпе и фетровых сапожках. Я рассказала о поведении сына, а она говорит: « Извините, но Леник терпеть не может небрежности в одежде». Эта женщина не знает, что такое обнищание и голодание в военные годы, и муж у нее под боком. Что же, будет и на нашей улице праздник! Эту фразу мы часто повторяли, надеясь на скорейшее завершение разгрома фашистских войск.
Новый 1945-й год мы встречали в холодной учительской, укутав ноги одеялами. Мечтали о победе,о мирной жизни,о любви. Полина Федоровна сетовала: ей двадцать девять,кто женится, разве только калека .
Татьяна Тупицина прислала нам тепленьких пирогов с картошкой – праздничное угощение.
С первого января в Туве начался обмен денег, один акша равнялся десяти советским рублям.В магазинах цены на все товары увеличивались в десять раз, правда, покупать-то было нечего. Но в зарплате мы теряли, не 1750,а 1450 рублей стала наша ставка. В Туве развертывалась политическая деятельность, все члены Тувинской народной революционной партии индивидуально вступали в Компартию СССР. Из Кызыла приехала комиссия по созданию первичных комсомольских организаций. В нашей школе восемь комсомольцев, меня избрали комсоргом. В апреле прошли выборы в Верховный Совет СССР, учителя в подготовке к ним приняли деятельное участие, руководил нами представитель из Москвы, ведь все это для нас было впервые. Приближался май, все чаще с фронтов приходили добрые вести, уже сжимается кольцо у логова Гитлера. У нашей директрисы Тамары Васильевны был маленький приемник , каждый день она сообщала нам новости. 9-го мая рано утром Тамара Васильевна вышла в коридор, стучит в каждую дверь:
-Вставайте! Хватит спать!
Мы выскочили в ночных сорочках в коридор:
-Что случилось?
-Войне конец! 8-го мая подписано соглашение о капитуляции Германии!
Мы давно ждали этого дня, но в тот момент показалось, что сообщение о победе пришло как–то неожиданно. Радостные возгласы объятия, поцелуи. Вошел завхоз.
-Петрович, победа! – Тамара Васильевна, высокая, худенькая, в одной белой ночной сорочке, поцеловала Петровича в лоб.
В школе мы провели вместо первого урока общешкольную линейку, дети кричали: "Ура!"
В тот день мы еще не знали, что именно 9 мая будет днем Победы. После уроков мы пошли на городской митинг, но там рядом с радостью было горе, многие плакали, их родные, как и мои, не дожили до дня Победы. Вечная слава павшим героям…
Мой папа прислал письмо, сообщил, что из трудармии еще не скоро будут отпускать домой. А директриса получила телеграмму, что ее муж прилетает за ней на самолете. Все учителя и семиклассники ходили на расчистку посадочной площадки за Шагонаром, ведь в Туве не было ни одного аэродрома, ни одного самолета. Все население сбежалось посмотреть, когда американский “дуглас” приземлился. Вышел высокий военный в командирской шинели, одни говорили, что он генерал, другие - полковник. А мы заметили, что он прекрасный отец и любящий муж. Счастливая была встреча. На следующий день Тамара Васильевна, двое детей и ее генерал улетели в Москву. Учебный год заканчивали мы с завучем без директора. После экзаменов все учителя писали подробный текстовый отчет о своей работе. Хорошо, что у меня выработалась привычка записывать в особую тетрадь все, что провожу в классе. Отчет сдан, я думала, что сразу пойду в отпуск и поеду домой. Но меня отправили с моими семиклассниками в Торгалыкскую тайгу на заготовку дров для школы. С нами поехали завхоз Петрович и еще один мужчина. Взрослые валили деревья, а мы распиливали, кололи дрова и складывали в поленницы. Дети устали во время экзаменов, поэтому сначала работали с неохотой. Я их убеждала :
- Вспомните, как вы сидели на уроках в фуфайках, пряча чернильницу за пазухой, чтобы не замерзали чернила.
- Но мы-то уже закончили школу!
- Надо оставить о себе хорошую память, чтобы ваши сестренки и братишки учились в тепле, пусть плохое не повторится.
Потом все втянулись в работу, за двадцать дней мы заготовили дров на целый год, правда, завхоз отправил нас домой, а сам нанял двух тувинцев, чтобы пилить дрова для учителей.
В школе меня встретила Мария Михайловна и сообщила, что меня вызывают в ОНО-отдел народного образования. Заведующий хошунным ОНО пожилой фронтовик Яковлев не помнил молодых учителей по имени-отчеству.
- Здравствуйте, я Залуцкая, - доложила я, - Вызывали?
- Проходи, дочка. Ты такая молодая, когда же ты успела поработать на швейном комбинате?
Я все объяснила ему.
- Справку об этом я сдала в школу.
- И по справке нашего бухгалтера у вас с Кузнецовой самые большие отчисления в помощь фронту. С работой вы успешно справляетесь. По решению педсовета вас представили к правительственной награде. Оправдаете?
Что мне оставалось? "Постараюсь".
- Тут еще одна новость для вас. Вам нужно ехать в Красноярский пединститут на месячные курсы усовершенствования учителей. Зайдете в облОНО, там вам все скажут.
В общем, пропал мой первый отпуск. В облОНО мне дали направление на курсы и пропуск, так как граница с СССР пока еще была закрыта. В пропуске, выданном НКВД, написано: “Разрешается гр. Залуцкой К.А. въезд и временное проживание в городе Красноярске с обратным выездом в г.Кызыл.”
- Постарайся, дочка, не подведи, - говорил мне Яковлев на прощание.
Я помнила его наказ.