Тем утром шел сильный дождь. Я, замерзая шагала от метро к долгожданной работе. Работать по профессии не приходилось, поэтому первое дежурство в больнице вызывало неуверенность и волнение. Укрываясь старым зонтиком, слегла замерзая, я продолжала свой путь. Первый день медсестры в больнице прошел достаточно напряженно, я бегала из палаты в палату, меняла капельницы, мерила давление и слушала очередные жалобы пациентов. Наконец в пять часов вечера закрылся прием посетителей и второй этаж был охвачен тишиной. Шорена, старшая медсестра, которая работала со мной, тихо сидела за столиком и переписывала истории болезни больных. Охранник спокойно читал газету, хромая уборщица заходила из палаты в палату со своей старой шваброй. Вскоре Шорена там же уютно прилегла и уснула сладким сном.
В отличие от нее, я не могла думать о сне, запах лекарств не давал мне покоя, и мама все время звонила, мы срочно искали новую квартиру, нужно было освободить старую. Немного расстроенная всеми окружающими событиями, я отключила телефон, на секунду закрыла глаза, как неожиданно кто-то постучался в нашу дверь. Вскочила и прошла вперед на два шага. Напротив меня стоял здоровый, симпатичный мужчина в возврате 50 лет, в дорогом костюме.
- Добрый вечер! Спокойно проговорил человек в красивом пиджаке.
- Добрый! Проговорила я чуть дыша.
- Проведите меня пожалуйста в реанимацию.
- Я не имею права! В реанимацию никому не разрешено входить.Я выговорила задыхаясь.
- Мне можно! Прервал меня мужчина с недовольным выражением лица.
Шорена крепко спала и будить ее было очень неудобно. Я взяла ключ и следовала к железной белой двери. Лицо его было так знакомо, но я все еще не могла поверить, что он в нашем городе. Неужели это он самый? Задавалась я вопросом. В реанимации было светло и очень холодно. Работали аппараты и многие больные были подключены к аппаратам искусственного дыхания. Мы прошли вперед и мужчина медленно подошел к одной очень тяжело больной женщине. Лицо его было бледнее, чем у беспомощной бабушки. Он посмотрел ей в глаза и взял в ладонь ее маленькую холодную руку. На лице измученной женщины появилась легкая улыбка, но говорить она не могла. Со всех сторон торчали трубки, в носу, во рту, из живота огромные дренаж и исходили. А руки и ноги были привязаны ремнями. Увидев улыбку больной матери я успокоилась немного. Но я еще не знала последствий моего поступка.
Неожиданно бледное лицо женщины стало дрожать, и бледнеть на моих глазах. Тот мужчина так и стоял неподвижно и не мог найти слов, которые бы помогли ему выразить боль и отчаяние. Аппарат к которому она была подключена стал реветь на месте, включились все сигналы, которые были у него. Мужчина стоял и молчал, сказать было нечего, но и отпустить руку матери он не хотел. Он в первые в жизни понимал, что не может ничего сделать и от этой мысли слезы дико катились по бледным щекам. Она волновалась видя слезы на его глазах, а сказать: “Cынок, не плачь” не могла, но ее сердце ничто не могло удержать в груди, дрожали все провода того искусственного аппарата и я поняла, что совершила непоправимое. В реанимацию бежали все кто были в белом халате, проснулись все кто спали, и никто не мог сдвинуть с места того здорового седого человека. Он не отпускал руку мамы, ведь в ее глазах появились надежды, тогда когда он молча стоял рядом и держал ее за руку.
Если бы я только знала, что сына к матери впускать строго запрещено...Если бы я только знала, что встреча матери с сыном может стать последней? Если бы я только знала...
К утру я осталась без работы. И шел такой же проливной дождь, я шла по той же дороге опять к метро и продолжала плакать, зонтика уже не было, я его забыла где-то в больнице, а дождь меня ласкал холодными каплями. В кармане валялся один жетон и восемьдесят копеек, холодный дождь все еще лил, как из ведра. Я все шла и плакала, так хотелось поскорее дойти до дома, и как никогда раньше, обнять ее крепко и впервые сказать: “Мама, я так счастлива… “
29.11.2010г.
Ася Залинян.
Москва.