Путевые заметки о разновидностях культуры
Вначале я приведу высказывания доктора психологических наук Владимира Дружинина проливающие некоторый свет бедственное состояние культуры в нашем обществе, а потом и некоторые свои жизненные наблюдения, дополняющие ту печальную картину, которую мы видим теперь вокруг нас сплошь и рядом.
Ещё в 1996 году В. Дружинин сделал резкий и неутешительный вывод:
Правы те, кто утверждает, что страшные потери населения в России в течение многих десятилетий войн, репрессий, социальных конфликтов действительно изменили генетический фон и сказались на интеллектуальном потенциале страны.
Многими учёными обнаружена очень высокая степень зависимости интеллектуальных способностей ребёнка от «наследства» папы и мамы, их культурного развития и меньше от окружающей среды.
По мнению учёного, - алкоголизация населения, массовый распад семьи усугубляют неуклонное понижение интеллектуального развития населения в стране.
В советском закрытом обществе (что подтверждает исторический опыт) элита в своей массе рекрутировала в свои ряды малоинтеллектуальных людей, не творческих, в то время как в маргинальных слоях накапливалась масса интеллектуалов со своей субэлитой, что крайне негативно сказалось на судьбе страны в целом.
В открытых же обществах происходит постоянное перемещение интеллектуалов в элиту и отсев неинтеллектуальных в маргинальные слои.
Несмотря на крах советской системы тотального единомыслия (всем степеней антисоветчиков приписывали вяло текущую шизофрению) их служб насилия над личностью, уровень культуры большинства населения продолжает снижаться, чему активно способствуют сами работники культуры, интеллектуально сформированные и вылепленные в недрах той системы.
Сейчас эта златолюбивая «культурная» орда с упоением демонстрирует с экранов телевизоров криминальные кинофильмы и разную уголовщину с почти легальным употреблением матерных слов.
Уголовный репертуар блатного «Шансона» уже звучит на самых крупных сценах Москвы, а некогда талантливый исполнитель казацких песен Розенбаум – теперь сидит на корточках на сцене с блатным и играет в «очко» под музыку, теперь уже легендарной «Мурки».
Уже выпустили учебник для 6-го класса с подробным изучением блатного языка «фени» (называемого в нём жаргонизмами).
Позвольте вернуться к моим жизненным наблюдениям о некоторых сторонах культурной жизни простого советского человека.
Мои родители были инженерами-гидротехниками (как и я в последствии), которые в послевоенные годы, работая в экспедиции «Гипроводхоза», строили в сельской местности небольшие водозадерживающие плотины (в соответствии со Сталинским планом преобразования природы).
В 1948-50 годы особенности много их было построено в Орловской (тогда большой) области и мне с младшим братом приходилось выносить тяготы жизни вместе с ними.
Однажды отец с другим коллегой инженером (меня он взял с собой, мне тогда было около шести лет) задержались на стройке, надвигались сумерки, и надо было где-то переночевать.
Неподалеку от балки, где строилась плотина, на её краю виднелась хата.
Вместо соломенной крыши торчали одни жерди, солому видно скормили голодающей скотине. Открыв дверь и переступив порог, в полумраке, мы увидели теленка мочившегося в центре хаты у печи на земляной, весь в ямах, пол.
Воздух внутри был чрезвычайно спёртым, была жуткая вонь, в нос ударил свежий запах мочи.
У нас перехватило дыхание – дышать было просто нечем и мы, несмотря на приглашение войти, прозвучавшее из тёмной глубины хаты, успев поблагодарить за приглашение невидимого человека, буквально вылетели оттуда.
После посещение этой хаты, у нас отпало желание идти в другие. В дальнейшем мы нашли у околицы брошенный сарай, где и переночевали на каком-то хламе.
Раньше, до 17-го года, по старинному обычаю гостеприимства и по санитарным соображениям, при въезде (и выезде) в деревню сельские общины устраивали общественные колодцы, из которых усталые путники могли самостоятельно напиться сами и коней своих напоить, не заезжая в саму деревню.
Там же стоял и сарай, с навесом для лошадей, где можно было переночевать и переждать непогоду.
А во время эпидемий, позволяло не грубо и культурно избегать нежелательных контактов с пришельцами, не пуская их внутрь деревни, которые, переночевав и перекусив, продолжали свой путь дальше.
Так вот, в те годы, такие за-околичные колодцы, были все без воды, из них несло смрадом, все они были дружно завалены всяким мусором, хламом и дохлыми животными.
Мой ребячий ум не мог понять, почему это так, кто это сделал и зачем.
На всю последующую жизнь это наложило неприятный осадок, поэтому, встречая по жизни в других местах другие колодцы, я уже с некоторым недоверием, вначале, внимательно смотрел вниз, и только потом, увидев водную гладь и своё отражение в ней, я начинал спускать ведро вниз.
Но, эти колодцы были под бдительным оком рядом живущих селян и находились буквально под их круглосуточным наблюдением. Они внимательно, из окон своих жилищ, смотрели на каждого, кто подходил к этим колодцам и что у них в руках.
После окончания Московского института инженеров водного хозяйства (впоследствии МГМИ), работая в В/О «Союзгипролесхоз», я был направлен на изыскательские работы в Белорусское Полесье, где производил геодезическую съемку заболоченных лесных территорий.
В процессе работы, мне приходилось проходить по заросшим тонким слоем торфа озерам. Идешь по еле покрытой водой поляне, поросшей короткой осокой, а впереди тебя, разбегаясь кругами после каждого шага, бежит волна погребенного (как потом понимал) озера, а на тебе еще нивелир с треногой.
Но я был молодым человеком 23-х лет и не полностью осознавал всей опасности такого хождения.
В других дальних, не посещаемых местным населением болотах, мы неожиданно натыкались под слоем воды на узкие партизанские тропы из хвороста, ведущие в туманную вдаль в самые казалось гиблые места (куда не решались соваться во время отечественной войны оккупанты).
Самое интересное, что эти тропы были невидимы глазу сквозь мутную болотную воду, а их можно осязать только ногами. Встречались нам и старинные, хорошо сохранившиеся осушительные каналы, прорытые ещё до революции генералом Жилинским, фамилию которого носят многие из них в Полесье.
Когда мы шли вечером домой в нашу деревню, то старались идти по возвышенным местам – суходолам (древним моренам ледникового происхождения), которые представляют собой небольшие возвышенности, большой протяжённости, шириной 50-100 м, поросших красивыми высокими деревьями.
Возвращались мы по тропинкам, которые протоптали за многие годы белорусские женщины из ближайших сельских местечек, за время своих сборов грибов и ягод, для последующей их продажи, с целью купить своим ребятишкам к началу учебного года новую школьную форму и учебники. И почти всегда эти тропки проходили через уютные маленькие полянки, обустроенные местными лесниками с такой любовью и вниманием к тем, кто потом сюда придет.
После Российской действительности это было необычно и в диковину.
Кроме красиво сделанных лавочек, столика и грибка над ними, там же непременно был маленький и уютный колодец – криничка, с чистой родниковой водой и при котором на видном месте, на сучке висел мастерски сделанный ковшик из бересты, вставленный вращеп в срезанную и аккуратно очищенную ветку, такой длины, чтобы можно было, не наклоняясь, набрать ковшиком воды и напиться.
И вот тогда я вспомнил Орловские около-околичные колодцы и стал задумываться: в чем тут дело и кто виноват в такой вопиющей разнице.
Какой страшный вирус поразил дотоле культурный народ центральной России, чтобы с какой-то злорадностью гадить в сельские общие колодцы.
Почему всеми деревенскими овладело мрачное безразличие к судьбе этих ранее всем нужным водных источников и даже какая-то враждебность.
Другой случай, который меня поразил, был в г. Ровно, где я был в командировке по делам Ровенской АЭС, устройству для ее нужд водохранилища. Приехав в городскую гостиницу, оформив документы и получив ключи от номера, я положил там свои вещи и решил ознакомиться с местным «сервисом» относительно виноизделий (в Москве тогда с этим делом была очередная «борьба»).
А вы, надеюсь, со мной согласитесь, когда знаешь, что с «запретным плодом» нет проблем, то его и не особенно хочется, хотя он «этот плод» и является частью досуга большинства командированных, а нас приехало всё же четверо.
Заглянув в гостиничный ресторан и убедившись, что там «все-такое» имеется, я понял, что в этом городе этой надуманной «народоборческой» проблемы нет.
Теперь надо было ознакомиться уже с самим городом, вернее, что рядом с гостиницей. Я подошел к стеклянному выходу из гостиницы, и мое внимание привлекла группа местных людей, стоящих на улице у края гостиничного козырька.
Они о чем–то оживлённо разговаривали, но тут один из них стал неожиданно крутить головой. Я продолжал наблюдать – тут он отошел от своих собеседников и пошел в мою сторону, к входной двери гостиницы. Оказалось, там стояла урна, в которую он и бросил свой окурок.
Потом он, не торопясь, вернулся обратно к своим собеседникам. Я видел, говорил у них один, по виду старший, остальные внимательно слушали.
Мысленно я перенес эту ситуацию в наши родные края и понял, что она у нас просто не мыслима.
Во-первых, у нас, слушающий своего начальника, докурив свою сигарету, не глядя, бросит ее под ноги, и хорошо, если при этом, он соизволит наступить на нее и растереть ее круговым движением ботинка.
Некоторые из «культурных» ещё могут при этом предварительно плюнуть на свой окурок.
Во- вторых, невозможно по нашему менталитету, чтобы подчинённый во время речи своего начальника, вдруг внезапно пошел к урне со своим окурком, тогда считай, его карьера закончилась.
У нас такое демонстративное невнимание к вещанию начальства наказывается строго – отлучением от «корыта».
В этом городе было обычной нормой, что все окурки должны находиться в урне. После Российского окурочного беспредела это было необычно и даже странно.
И я вспомнил, как меня учили в своё время на платформе Ярославского вокзала - где надо стоять, чтобы при остановке электрички оказаться напротив входа в вагон.
Для этого нужно внимательно посмотреть с платформы вниз на железнодорожный путь и в тех местах, где густо накиданы окурки – там как раз будут находиться сцепки вагонов, а немного левее и правее будут искомые двери.
Бросание (иногда дополнительно сопровождаемое смачным плевком в том же направлении) окурков из форточек, с балконов, из окон поездов, из автомашин всех марок, под ноги при посадке в транспорт (самые щепетильные стараются попасть под колесо автобуса), с крыльца дома щелчком (и чем дальше, тем лучше), можете продолжить, и все это в не затушенном состоянии - у нас повсеместно (что является нашим специфически национальным видом спорта) и что особенно неприятно выглядит в исполнении милицейских чинов всех рангов.
Когда я однажды посетил «бабьим летом» пляж в пансионате «Клязьма», а это было в конце купального сезона, там весь песок был усеян окурками разной степени разложения – от совсем свежих до самых древних и было крайне неприятно видеть, как детишки, рядом со своими играющими в карты родителями, возводили из песка домики и украшали их окурками или лепили ежиков, вместо иголок втыкая те же окурки.
Это выглядело очень убого и дико. Для родителей этих детей ничего необычного в этом не было, а некоторые из них могли даже дополнительно вставить и свой окурок в детское творение.
В Ровно же, у меня начались испытания другого свойства.
Так, выйдя из гостиницы, мне нужно было перейти второстепенную дорогу, по направлению к центру, и, подойдя к ней, я увидел слева приближавшуюся легковую машину и привычно остановился, чтобы пропустить ее впереди себя, но неожиданно для меня, она тоже остановилась.
Я предположил, что она остановилась по своим делам и сейчас из нее кто-нибудь выйдет, но никто не выходил из машины. Постояв немного, я осторожно стал переходить дорогу, внимательно следя левым глазом за машиной – она была неподвижна. Перейдя, наконец, дорогу, я оглянулся и увидел, как машина тронулась с места и поехала дальше.
Я был удивлён таким поведением водителя, но, оказалось, что это обыкновенно для всех водителей в городе и долго не мог привыкнуть к такой непривычной для россиянина вежливости с их стороны ко всем пешеходам, то есть все время ждал, что именно другая машина так и не даст мне фору при переходе какой-либо улицы, но за время командировки так и не дождался с их стороны такого поведения.
Я вспомнил свою командировку (в 80-е годы прошлого столетия) в прекрасный и чудесный город Баку, в котором мирно жили вместе с азербайджанцами и русские и армяне и другие нации дружной семьёй – это было во время правления там умного Гейдара Алиева.
В гостинице «Баку» расположились ответственные гости, приехавшие на зональный симпозиум, посвященный разработке паспортов для всех водных источников озёр и водоёмов Кавказского региона.
Утром к нам в гостиницу пришёл замминистра одного из важных министерств и после тёплых слов приветствия в адрес прибывших на совещание, пригласил всех следовать за ним в недалеко расположенное здание министерство.
Нас было человек около сорока и вот мы выходим из гостиницы – впереди идёт замминистра (со своей небольшой свитой) а за ним мы растянутой по длине группой.
Вот мы подходим большой группой к одной из центральных улиц Баку, по которой мчится густой поток машин, и куда, не глядя на проезжую часть, наискось (по ходу движения) вступает замминистра. Наша группа остановилась и со страхом смотрит, что дальше.
А дальше слышатся резкие звуки и скрип тормозов многих десятков машин.
И вот замминистра уже на середине улицы, он обернулся назад к нам, стоящим пока на тротуаре, и, видя наше замешательство, рукой пригласил следовать за ним.
Мы робко вступили на проезжую часть дороги, и пошли к нему, опасливо посматривая на плотные ряды машин справа.
За ветровыми стёклами мы видели водителей и их пассажиров с любопытством и интересом (без всякого раздражения) нас разглядывавших.
И только теперь он вроде бы заметил остановившийся поток машин и посмотрел в их сторону. Многие водители, высунувшись из своих машин, громко приветствовали его, на что он тоже ответил лёгким и небрежным движением руки, с кем-то даже конкретно перекинулся парой слов.
Всем своим видом и поведением он демонстрировал нам свою важность и величину своей должности, а также степень его известности в городе Баку.
Так мы перешли наискось и вторую половину улицы, уже стараясь держаться как можно ближе к нему. Вот вам и восточный вариант уважения водителей пешехода, но для этого нужно быть очень важной личностью и большим человеком в Азербайджане.
Следует упомянуть об уважительном отношении Бакинских милиционеров к своим старикам, торгующим (даже в советский период истории страны) даже на центральных улицах.
Я видел старика, сидевшего в нише кирпичного дома, гордо продающего на разостланной тряпице жвачку, сигареты «Аполло» и другую мелочь, дефицитную в те годы.
В это время мимо него проходили двое милиционеров, внушительных размеров – они в упор его не видели, как и он их. И опять я вспомнил бедных старушек, продающих у московских метро всякую огородную зелень и прочую мелочь.
Их, с каким-то остервенением, гоняла в советское время и продолжает с тем же упоением в наше беспредельное время столичная милиция, без всякого снисхождения (не говоря уж об элементарном уважении) к их старости, естественно, по приказу «с верху».
Отдыхая в Кисловодске по курсовке в советский период, я жил в одной комнате с двумя отдыхающими из Киева и Риги.
Так тот, что с Киева, отдыхая после обеда, любил выставлять свои ноги в сомнительной свежести носках так, что мешал проходу другим в нашей маленькой комнатке.
Однажды, глядя на вызывающе выставленные ноги, прибалт тихо сказал мне: а знаешь, почему мой дедушка не любил русских? Он рассказывал, что когда пришли немцы, их капрал, в первую очередь, сразу приказал соорудить для своих солдат уборную, а когда пришли русские, то они ходили по нужде где попало и, всё вокруг загадив, ушли дальше, проблем с уборной у них не было.
Я вспомнил об этом разговоре много позже, будучи в гостях на даче у приятеля. Дом был уже готов, была печка в нем, было тепло и уютно, мы выпили и закусили. Потом я вышел во двор по нужде и стал искать туалет, но не мог его найти, хотя участок был небольшим.
Я вернулся в избу и спросил приятеля прямо – где уборная? Тот непонимающе переспросил, какая уборная? Потом, поняв мою проблему, сказал: а там за кучей шифера стоит лопата, вот там и делай, предварительно выкопав ямку.
Мне пришлось все это выполнять за шиферной кучей, боязливо озираясь по сторонам, в особенности на соседский забор, но там, слава богу, никого не было видно.
Вернувшись в дом, я накинулся на приятеля, у тебя жена и дети, а туалета нет? Он с явным неудовольствием стал объяснять, что, у него времени нет на это, и пока они обходятся без такого сооружения, потом как-нибудь соорудят.
Тут я вспомнил прибалта из Кисловодска и его деда и рассказал об этом приятелю. Он молча выслушал и сказал, что это такая ерунда, о которой и говорить не стоит. Что наши солдаты жизнью своей жертвовали, а тут какие-то уборные.
Я понял, что он ничего не понял из сказанного мной и, вздохнув, переменил тему на более понятную и приятную, сказав: ладно, наливай еще по рюмашке, что было выполнено с похвальной быстротой.
Со 100% уверенностью могу сказать: Прибалтика была потеряна из-за вопиюще хамского отношения русских к местному населению, и их родному языку.
Когда я видел по телевизору толпы беснующих пенсионеров, с искаженными от злости лицами, выступающих против каких-то действий местных властей, то я удивлялся терпению прибалтов.
Да, они не хотят жить вместе с русскими такого разлива.
Поэтому они с радостью легли под Запад.
Еще в Советском Союзе они не хотели быть даже равными с хамоватым народом, совершенно игнорирующем самобытную и древнюю историю их многострадальной родины (в своём большинстве, абсолютно не знающего, даже свою, не менее древнюю). Их оскорбляло положение подчиненности постоянно матерящемуся хаму. Поэтому, они, не особо думая о последствиях для своей страны и их самих, бросились из русских объятий под трамбующий европейский каток, превращающий их страны в территорию маркетингов и автобанов.
Сейчас к ним приезжают вышедшие на пенсию скандинавы за дешевыми товарами, как в свою колонию, покупают себе домики и живут в них в своё удовольствие на свою европейскую пенсию, как богачи.
Прибалты все это понимают, но «поезд ушел», да они и не хотят его возвращения, и виною всему этому я считаю полнейшее пренебрежение советских властных структур к повседневному культурному уровню конкретного простого русского человека, не имею ввиду Большой театр, хор Пятницкого, ансамбль Моисеева, которые больше были за границей на гастролях, чем дома.
Увы, в телепрограммах, в школах и в высших учебных заведениях у нас не преподают «культуру», а чаще всего наоборот.
А ведь когда-то в школах (ещё в пятидесятые годы) были уроки пения.
А ещё раньше в гимназиях были уроки танцев и правил хорошего тона и т.д., благодаря чему русских за границей в ту пору считали самой образованной нацией в мире.
Ведь, лишь благодаря культуре, Россию знали (и пока знают) во всём мире.
Ещё по инерции о России теперешней многие за границей судят по Толстому, Гоголю, Достоевскому, Чехову, которых читают (и изучают) там и по ныне.
А ведь, казалось бы, не так давно, сразу после 17-го года, культурная элита России устремилась на Запад, спасаясь от физического уничтожения и моральных унижений.
Ехали в Германию, Францию, Чехословакию, Югославию.
Те русские, которые были в Прибалтике, остались там, к ним присоединились лишь те немногие, у кого не было средств уехать в Европу – и не пожалели об этом (хотя ПОЖАЛЕЛИ уже потом, после 45-го года).
Прибалтам было лестно, что многие русские, иные с мировым именем, не поехали в Европу, а остались у них. Вот вам и отношение к русским, но к другим, а именно, к носителям культурных ценностей, рядом с которыми было престижно и интересно жить. То есть, значимость их стран повышалась в глазах просвещенной Европы, как давшим приют ЭТИМ РУССКИМ.
Можно предварительно сделать неприятный итоговый вывод.
Одной из причин развала Советского Союза была низкая культура правящего эшелона власти страны.
За культурного и экономически грамотного человека сходил один лишь Косыгин А.Н., с которым предпочитали иметь дело иностранцы при экономических переговорах с нашей страной, который мог бы стать «русским Ден Сяо Пином», но вороватая, хамоватая номенклатура «свела на нет» все его экономические начинания.
Правящий класс, в своем большинстве, чтобы подчеркнуть свое пролетарское происхождение усиленно материлась и в кулуарах и на своих рабочих местах, что умильно и с каким-то патологическим восхищением пропагандировало «наше» соцкино в кинофильме «Председатель».
(Хотя временами и были показушные кампании борьбы с нецензурной бранью, но всё это заканчивалось, буквально, за считанные месяцы).
Вся наша правящая верхушка была абсолютно безграмотна относительно истории появления на исторической арене, такой громады, как Россия. Тем более, об авторах, этого Великого создания, которых представляли в советской истории как изуверов и душегубов, хотя все они имели прекрасное (лучшее в Европе) образование, говорили почти на всех основных европейских языках и создали величайшую Державу на 1/6 части света.
(не чета советским косноязычным начетчикам, не умеющим грамотно изъясняться на собственном прекрасном языке – «неясных замыслов величье, их души собственные жгло, но сквозь затор косноязычья, пробиться к людям не могло – Ярослав Смеляков)
Поэтому, прибалтам было унизительно и стыдно подчиняться таким властям и они всеми силами стремились избавиться от оскорбляющего их человеческое и национальное достоинство хамской и безкультурной власти (между прочим, грамотнее всех говорили и писали по-русски в бывшем Союзе одни лишь прибалты).
О СЕБЕ:
За годы своей работы приходилось бывать во многих городах Советского Союза: Киеве, Минске, Кишинёве, Симферополе, Ростове-на-Дону, Махачкале, Ташкенте, Алма-Ате, Ашхабаде и других поменьше, но не менее интересных, с точки зрения истории и культуры людей, живущих там издревле.
Выезжал в Армению для разработки специального стенда Минводхоза СССР по устойчивости гидротехнических сооружений на закрытой выставке ГО Союза (под Химками) после сокрушительного землетрясения в Спитаке.
В последние годы я работал экспертом по оценке ущербов от ЧС в АПК Российской Федерации. Приходилось выезжать в командировки на катастрофические наводнения в Якутию (1998 год, 2001 год), Краснодарский и Ставропольский края (2002 год), горячие точки в Дагестан (1999 год). С 2003 года на пенсии и появилось время для воспоминаний и размышлений. Вот и написал чуть-чуть про вакуум культуры, в «нашей» стране, который явно устраивает властные структуры. А так хочется, чтобы поднятием уровня культуры у нас, наконец, занялись бы всерьёз и надолго, а не только путём отдельных «месячников правильных переходов через улицы на зелёный свет».
Написано в 2003 году.